Мы часто впадаем в безумие: Загадочная история «Бартона Финка»

«Нью-йоркский писатель едет в Голливуд, откуда и следует вся веселуха», – Итан Коэн о «Бартоне Финке».

Эрнест Хемингуэй говорил: «Писать на самом деле очень просто. Садишься за печатную машинку и истекаешь кровью». Примерно так можно охарактеризовать сюжетную завязку фильма братьев Коэн «Бартон Финк». Его герой – нервный драматург, жалкий червяк в беспощадной голливудской структуре. В 1991-м фильм тайфуном пронесся по Каннскому фестивалю, впервые в его истории завоевав одновременно «Золотую пальмовую ветвь», приз за лучшую режиссуру и «Серебряную пальмовую ветвь» за лучшую мужскую роль (Джон Туртурро).

Эта сюрреалистическая, непростая для восприятия драма не обрела народной популярности «Большого Лебовски» или «Фарго». Но именно поэтому к ней хочется возвращаться, всякий раз с удивлением натыкаясь на новые откровения. 21 августа исполнилось ровно 30 лет с выхода «Бартона Финка» в американский прокат. И «КиноРепортер» решил рассказать, как братья Коэн создавали одну из своих важнейших картин и почему она до сих пор не утратила актуальности.

Отправная точка – творческий кризис

В конце 1980-х Коэны колдовали над сценарием угрюмой гангстерской драмы «Перекресток Миллера» и внезапно оказались в тупике. Сюжет был слишком запутанным и перегруженным. Авторы не могли приручить ершистый материал, поэтому решили переключиться на другой проект. Им и стал «Бартон Финк» (имя родилось случайно), горько ироничная история незадачливого писателя из 1941 года. Герой мечтал заниматься искусством и творить во имя простого человека. Одновременно он принял предложение от голливудской студии Capitol Pictures наваять сценарий для фильма о рестлинге, в котором он совершенно не разбирался.

Работа у Финка не заладилась с самого начала. Чего не скажешь о Коэнах: если на сценарий «Перекрестка» они потратили в общей сложности 8 месяцев, то «Бартона» написали за 3 недели. Какие-либо параллели между судьбой персонажа и собой братья упорно отрицали. Голливуд, дескать, всегда был к ним благосклонен, из-за чего они порой даже чувствовали себя неловко. Однако трудно поспорить, что мучения Финка отчасти стали отражением их возни с «Перекрестком».

Вообще Коэны всегда бросались на сценарии с маниакальной одержимостью. Они запирались в комнате и устраивали мозговой штурм (печатал Итан), чтобы свести к минимуму возможности для импровизации на съемочной площадке. Эта привычка сформировалась из-за ограниченных бюджетов ранних картин братьев – подобный формат просто не позволял халтурить.

Главный источник вдохновения – американская литература

Вдохновение для истории Бартона Коэны позаимствовали из американской классики. Не столько из самих произведений, сколько из биографии их авторов. Одним из прототипов Финка был драматург Клиффорд Одетс, который в 1930-е написал ряд успешных пьес, а потом подался в Голливуд и с грехом пополам освоил профессию сценариста. Жесткая студийная система выматывала его и заставляла отказываться от упоминания своего имени в титрах особо провальных работ.

Другой знаковой для Коэнов фигурой оказался Уильям Фолкнер, создатель выдающихся романов «Шум и ярость» и «Осквернитель праха». В начале 1930-х он отчаянно нуждался в деньгах и от безысходности обратил взор на Голливуд. И неожиданно задержался там практически на 20 лет, хотя не одобрял «здешний климат, людей и образ жизни». На заре карьеры ему, как и Финку, пришлось пыхтеть над лентой о борцах. По мнению Коэнов, человеку, мнящему себя великим творцом, ниже падать некуда. Помимо Бартона, черты Фолкнера заметны и в образе писателя-алкоголика Уильяма Мэйхью (Джон Махони), давно не способного произвести на свет что-либо толковое.  

Нельзя не назвать еще трех романистов, сопровождавших Коэнов в горе и в радости. Это Дэшил Хэммет, автор «Мальтийского сокола», Рэймонд Чендлер («Глубокий сон») и особенно Джеймс Кейн («Двойная страховка»). Последний писал преимущественно об операх, греческих закусочных и страховом бизнесе – то ли в шутку, то ли всерьез братья окрестили это «величайшими темами литературы ХХ века». Недаром в сюжете «Бартона» важную роль играет продавец страховок Чарли в исполнении Джона Гудмана. Кроме того, произведения упомянутых мэтров помогли Коэнам грамотно сочетать саспенс и комизм, динамичность и мрачную тематику.

Актеры-талисманы как верные компаньоны

На старте работы над Финком Коэны хотели угнаться за двумя зайцами. Во-первых, посотрудничать с Джоном Туртурро. Бартон создавался специально для Джона, который сыграл в «Перекрестке Миллера», «Большом Лебовски», «О где же ты, брат» и стал для Коэнов одним из талисманов – Туртурро «соглашался на все, что они ему предлагали». Аналогично роль Чарли писалась под Джона Гудмана, чей приветливый, жизнерадостный имидж контрастировал со зловещей червоточиной в характере – ближе к финалу ленты выяснилось, что он был серийным убийцей.

Подобную манеру взаимодействия с любимыми артистами Коэны практиковали и раньше. Например, роль жены Николаса Кейджа в их дебюте «Воспитание Аризоны» братья подарили своей подруге Холли Хантер. В роли сотрудницы полиции Мардж из «Фарго» Коэны не видели никого, кроме Фрэнсис МакДорманд, жены Джоэла. Образы бандитов Карла и Гэира из той же картины предназначались для Стива Бушеми и Петера Стормаре. А без Гудмана не родилось бы приятель Чувака Уолтер Собчак из «Лебовски» и одноглазый ку-клукс-клановец Большой Дэн из «О где же ты, брат?».

Сюрреалистичная гостиница как филиал ада

Вторая навязчивая идея Коэнов заключалась в том, чтобы обыграть образ обветшалого старинного отеля. Это плавно подводит нас к кинематографическим отсылкам. Писатель в творческом кризисе заселяется в жутковатую гостиницу, где с ним происходят разные необъяснимые вещи. Ничего не напоминает? Да, отель «Эрл» из «Бартона» – это своеобразная реинкарнация «Оверлука» из «Сияния», тогда как Стэнли Кубрика Коэны называли одним из любимых режиссеров. Наряду с Дэвидом Линчем, другим мастером пугающих фантасмагорий, и Романом Полански, автором клаустрофобных шедевров «Отвращение» и «Жилец». Забавный факт: именно Полански возглавлял жюри Каннского кинофестиваля, осыпавшее Коэнов призами. Братья клянутся, что это лишь совпадение, хотя Джоэл однажды заявил: «Если у «Бартона Финка» есть родословная, она начинается с Полански».

Бытует мнение, что гостиница здесь приравнивается к преисподней. В ней жарко, как в аду. Благодаря невероятной атмосфере картины во время просмотра физически ощущаешь нестерпимую духоту, назойливое жужжание мух, тихое чувство отчаяния  и отсутствие в мозгу мало-мальски приличных идей и желания утром вставать с постели. Что может быть хуже для человека, намеревывшегося немного покреативить? Художник-постановщик Деннис Гасснер постарался на славу, создав обшарпанные прогнившие интерьеры с отклеенными обоями, а оператор Роджер Дикинс эффектно запечатлел липкие капли пота, катящиеся по напряженным лицам персонажей.

В «Бартоне» можно найти аналогии для всех кругов ада. Алчное руководство студии – олицетворение жадюг и гордецов. Символом чревоугодия является упомянутый писатель-пропойца. Физическое насилие совершает Чарли, предположительно убивающий девушку (Джуди Дэвис), с которой проводит ночь Бартон. Ну а сам Финк с завидной регулярностью занимается насилием духовным – над своим рассудком и многострадальным материалом. Портье отеля в исполнении Стива Бушеми впервые появляется в кадре, когда вылезает из люка, словно из некоего подземного царства. А лифтер, подвозящий героя на шестой этаж, трижды подряд называет вслух цифру шесть. Число зверя во всем великолепии.

(Не)любовь к символизму

Несмотря на приведенные примеры тех или иных догадок, Коэны всегда настаивали на своей ненависти к скрытым смыслам и различным аллегориям, заставляющим критиков чесать затылки в попытках понять, что означала та или иная сцена. В «Перекрестке Миллера», допустим, неоднократно повторяется образ шляпы (подобно тому, как в 1962-м шляпа назойливо мелькала в криминальной драме Жан-Пьера Мельвиля «Стукач»). Но никакой глубины в этом, по словам братьев, не было. И «Фарго» получил именно такое название просто потому, что «Фарго» звучит куда сочнее, чем «Брейнерд», где тоже разворачиваются события фильма.

Вместе с тем после сцены убийства картина намеренно выруливает в плоскость иррационального, неуловимого, опять-таки в линчевских традициях. Всю вторую половину ленты можно интерпретировать как ночной кошмар, дурной сон героя и зрителя, хотя едва ли мы дождемся исчерпывающего ответа на наболевший вопрос: означает ли размытие границ реальности, что все происходит исключительно в фантазиях Бартона? Да и преследование Чарли полицией не гарантирует его виновности. Финк тоже под подозрением, а продавец страховок, вероятно, вообще не существует.

«Абсурд продуктивен для драматургии, он помогает писать необычные истории», – утверждал Итан. Занятная двусмысленность – мы, дескать, будем создавать запутанные ленты с набором возможных толкований, но никогда не признаемся, что так и было задумано. Это характерно для одного из ключевых образов фильма – изображения женщины на пляже, висящего на стене в номере Финка. Незатейливая картинка является для него единственной отдушиной, некоей зоной комфорта, куда он мысленно переносится, когда совсем теряется в окружающем его океане мрачного хаоса.

В концовке Бартон попадает именно на такой пляж. Видит такую же женщину. И задается вопросом, вызывающим в памяти строчки песни Queen Bohemian Rhapsody: «Реальная ли это жизнь? Или лишь фантазия?» В довершение ко всему в воду перед женщиной неожиданно влетает птица. Влетает абсолютно случайно – она просто попала в кадр, и братья решили включить данный вариант в финальную версию. Все бы ничего, но буквально в предыдущей сцене мы узнали, что Финк оказался настоящим узником Голливуда: отныне его произведения принадлежат Capitol Pictures, и ни одно из них не будет запущено в работу, пока «автор немного не подрастет». Поэтому Финк тоже тонет – в пучине своих нереализованных амбиций и в тоскливом болоте будущего, не сулящего перемен к лучшему.

Сценаристы на грани нервного срыва

Центральные действующие лица «Бартона» специально выведены на редкость схематично. Писатель в творческом кризисе, считающий себя непризнанным гением. Его закладывающий за воротник коллега, чья слава осталась в далеком прошлом. Крикливый продюсер в роскошном костюме, надменно вершащий судьбы простых смертных. Но эта клишированность, обыгранная в психоделических тонах, приобретает сатирический флер и позволяет воспринимать фильм не как слепок конкретного этапа в истории Голливуда, а как вневременное произведение, глобальную метафору, которую можно привязать к любой эпохе и ситуации.

Во второй половине XX века многие сценаристы стали настоящими звездами. Например, Джо Эстерхаз, написавший «Основной инстинкт», – даже провалы вроде «Шоугелз» не мешали ему оставаться культовой личностью. Или Нора Эфрон, сценаристка великой романтической комедии «Когда Гарри встретил Салли» (1989), спустя три года после этого дебютировавшая в режиссуре. Аналогичный путь проделают Квентин Тарантино, Аарон Соркин, Чарли Кауфман и прочие мэтры, ныне носящие гордое звание классиков.

Однако многие акулы пера продолжают считать себя ущемленными. Взять хотя бы скандал двухлетней давности – восстание голливудских сценаристов, которые вдруг начали массово увольнять агентов, поскольку те зарабатывали бешеные деньги, а о клиентах совершенно не заботились. За десять лет до этого сценаристы также единым фронтом выступили против продюсерского произвола, ибо распространение их проектов через стриминги не приносило им дополнительных гонораров (из-за протеста заморозилось производство многих крупных сериалов вроде «Теории большого взрыва» и «Гриффинов», а киноиндустрия потеряла миллиарды долларов). Да и в прошлом столетии периодически возникали подобные прецеденты.

Постареет ли Финк?

Если Бартон Финк покорно принял свою незавидную участь, то его коллеги из более поздних времен не стали с ней мириться и начали качать права. А Коэны, похоже, убедились в том, что их сюжет надолго сохранит злободневность. В 2016 году Джоэл заявил, что они охотно воссоединились бы с Туртурро на продолжении под названием «Старый Финк». Его действие могло бы развернуться в 1960-х, а Бартон бы занялся преподаванием. Осталось дождаться, пока Джон достигнет необходимой возрастной кондиции.

Увы, вместо этого Туртурро снял никому не нужный спин-офф «Лебовски» о боулере Хесусе (с собой в главной роли), а братья решили разорвать свой творческий союз и развивать новые проекты поодиночке. Когда-то Джоэл говорил: «Природа того, что мы делаем, настолько совместная, что я не представляю, как работать по-другому». Время рассудило иначе. Но кто бы из них ни запустил сиквел «Финка» в производство, очевидно одно: история Бартона в любой момент придется ко двору.