Такое больше не снимают: Как Мэл Гибсон готовил «Апокалипсис»

После противоречивой, но смелой библейской драмы «Страсти Христовы» Мэл Гибсон приступил к разработке идеи для нового фильма, который также должен был выделяться из сонма однотипных голливудских лент. Заручившись поддержкой Фархада Сафинии, работавшего на съемках «Страстей Христовых» помощником режиссера, он размышлял о будущем жанре и сеттинге проекта.

Творческому дуэту нравилась идея фильма-погони в контексте приключенческого боевика, и они хотели переизобрести формулу застоявшегося жанра. Отсутствие спецэффектов, непривычный для аудитории мир, максимум динамики и достоверности в итоге стали ключевыми характеристиками исторической драмы об индейцах майя, получившей название «Апокалипто» (или, как его перевели отечественные локализаторы, «Апокалипсис»).

Гибсон с особым рвением погрузился в изучение незнакомой ему истории мезоамериканской цивилизации. Копаться в тонне материалов Мэлу было любопытно, но трудно. Поэтому он обратился за помощью к специалисту по майя, доценту археологии университета штата Айдахо доктору Ричарду Хансену. Режиссер называл его живым воплощением Индианы Джонса, однако тот отвечал, что его жизнь гораздо интереснее, поскольку киношный археолог «выпрыгивает из самолета до того, как тот разобьется, а он остается на борту».

Хансен проводил по шесть месяцев в году в национальном парке в Гватемале, раскапывая руины древних городов майя. К началу производства «Апокалипсиса» он занимался любимым делом уже 27 лет. Поэтому неудивительно, что Гибсон обратился именно к нему.

«Он [Гибсон] прочитал огромное количество публикаций о майя и был заинтригован тем, что приводит к крушению цивилизаций. Война не является причиной падения общества. Мы сбросили атомные бомбы на два японских города, но через два-три года их вновь заселили. Чтобы действительно уничтожить социум, вы должны наносить вред окружающей среде», – объяснил консультант.

Режиссер интересовался буквально всем: от образа жизни и верований индейцев до элементов одежды, духовного мира, обрядов и ритуалов, подробных описаний церемоний. Важнейшей задачей команды было заставить зрителей с первых секунд поверить, что мир на экране настоящий. Съемочной группе во главе с Мэлом удалось удивить самого Хансена, который описал увиденное на площадке как «машину времени, что вернула его в 1500 год нашей эры», – настолько кропотливую работу проделали специалисты.

Поиск натуры длился очень долго. Гибсон побывал в Гватемале и Коста-Рике, пытаясь найти нужные джунгли: величественные, древние, но не слишком густые, чтобы съемочной группе было где развернуться. Ведь за динамику фильма в том числе отвечали сцены погонь, для создания которых требовалось много пространства. В итоге режиссер остановил выбор на участке джунглей неподалеку от мексиканского города Катемако. Там группа и обосновалась на несколько месяцев.

Внутренним слоганом команды было «снимаем так, как никто сейчас не делает». Черпая вдохновение в эпических полотнах вроде «Бен-Гура» и «Клеопатры», члены съемочной группы хотели поразить зрителей аналогичным по масштабу подходом к созданию декораций. Они отстроили настоящий город майя с огромными храмами в натуральную величину, рынками и десятками хижин. После этого им, разумеется, пришлось все состарить, чтобы город выглядел одновременно обжитым и находящимся на грани упадка. Не обошлось и без миниатюрных макетов декораций, которые использовались для панорамных съемок.

Гибсон с коллегами как мог урезал применение спецэффектов, но совсем обойтись без них не получилось. Во время съемок травмоопасных эпизодов режиссер прибегал к тросам, которые «стирались» в процессе постобработки. То же самое произошло и с обувью актеров – в фильме они бегают по джунглям босиком, однако в реальности команда не могла пойти на такой риск. Мало ли что можно подцепить в этих джунглях. В сценах сражений персонажи нещадно швыряют во врагов копья и стрелы, которые на самом деле нарисовали специалисты по компьютерной графике. Они же помогли сделать эпизод с человеческим жертвоприношением.

В общей сложности в съемках «Апокалипсиса» участвовало около 700 статистов, что далеко не рекорд для Голливуда. Однако перед гримерами и костюмерами стояла почти невозможная задача – подготовить даже для самого незначительного персонажа сложный визуальный образ, подчеркивающий его уникальность. Специалисты ориентировались на элегантность и чувство стиля майя, не забывая для аутентичности усиливать разницу между разными слоями населения. Каждый элемент одежды или украшений создавался вручную, а ради нужной цветовой палитры команда использовала экстракты растений и содержимое мочевых пузырей животных. Если уж Гибсон нацелился на достоверность, то он пойдет до конца.

«Там много ядовитых зверей. Я помог выбрать тип ядовитых жаб, которых можно было задействовать для создания дротиков, и показал, как майя использовали против врагов осиные гнезда в качестве своего рода биологического оружия», – поделился Хансен.

Для усиления аутентичности Гибсон настойчиво требовал, чтобы герои говорили на юкатекском языке, языке майя.

«Я думаю, что, услышав другой язык, зрители могут полностью отстраниться от собственной реальности и погрузиться в мир фильма. Также это позволяет сделать акцент на кинематографических визуальных эффектах, которые являются универсальным языком сердца», – объяснил режиссер.

Помимо присутствовавших на площадке носителей языка и переводчиков, которые помогали артистам и корректировали произношение, всем актерам вручили по плееру с записанными заранее репликами. На изучение основ языка у них ушло около пяти недель.

«Юкатанский язык трудный, потому что приходится издавать все эти хлопки и щелчки ртом. И совсем другое дело – говорить на нем со вставными зубами», – отметил Джонатан Брюэр, коренной американец, сыгравший воина по имени Тупой Конец.

Сам Гибсон, к слову, так и не смог выучить новый язык. И в выборе актеров главным образом опирался на то, как они двигаются. Именно поэтому Мэла так покорил исполнитель ведущей роли Руди Янгблад, бывший боксер и легкоатлет, выступавший в Театре танца американских индейцев. Его физическая сила наряду с природной выразительностью сделали Руди идеальным претендентом на роль бегущего воина, стремящегося спасти свою жизнь и своих близких. До этого Янгблад снялся только в одном фильме, но опыт в кино мало интересовал Гибсона. Он хотел запечатлеть «первобытные инстинкты и естественные реакции», которые, по его мнению, «являются наиболее искренними и эмоционально правдивыми».

Многие члены группы подчеркивали бешеную страсть Гибсона. Словно одержимый творец, перебравший с кофеином, в перерывах между дублями (и даже во время съемок) он постоянно бегал, прыгал, кричал, всячески подбадривал и шел на контакт со всеми актерами, от исполнителей ведущих ролей до статистов. Казалось, в нем перманентно кипит бушующая энергия, которую он направлял в творческое русло. Мэла как режиссера всегда привлекали масштабные, смелые и запоминающиеся сюжеты. При изучении истории майя Гибсон и Сафиния обнаружили параллели между тем, с чем столкнулись индейцы тогда, во время кризиса своей цивилизации, и событиями, происходящими с нынешним обществом. Особенно в контексте ухудшения состояния окружающей среды, чрезмерного потребления и политической коррупции.

«Для меня было важно провести эту параллель, потому что вы видите, как эти циклы повторяются снова и снова. Люди думают, что современный человек просвещен, но мы восприимчивы к тем же силам – и способны на тот же героизм», – заметил постановщик.

По мере роста городов майя могущество королевской семьи и жрецов также возрастало. Люди становились все более одержимы потреблением, сохранением власти элиты, контролем над ресурсами и манипулированием населением через унижение и страх. Правители постоянно требовали большего и лучшего. В результате эти факторы привели к окончательному краху одной из величайших цивилизаций в истории. Именно на это и хотел обратить внимание Гибсон в своей монументальной работе. Но каким бы жестоким и угнетающим ни получился фильм, режиссер не желал заканчивать его на печальной ноте.

«История Лапы Ягуара – это история искры жизни, которая существует даже в культуре смерти. Каждый конец – еще и новое начало», – уверен Гибсон.