«Никому не известный»: Душевный квартирник в компании фолк-звезд

1961 год на дворе. Кудрявый 20-летний молодчик автостопом едет в Нью-Йорк. Бродит по улицам с грязным рюкзаком за плечами и двенадцатью баксами в кармане, сигаретка в одной руке, кофр с гитарой в другой. Торчит в баре, где льются напитки и беседы о разнице между кантри и фолком. И наконец наведывается в больницу, куда загремел его кумир Вуди Гатри, – влиятельный автор народных песен. Там кудрявый молодчик встречает и сонграйтера Пита Сигера, после чего расчехляет гитару и поет композицию с говорящим названием Song to Woody. Пит впечатляется и устраивает молодчику выступление в одном из городских клубов. А представляет его так: «Теперь я хочу, чтобы вы тепло поприветствовали Боба Дилана».

Нынче модно проводить социальные исследования, поэтому вполне можно было бы организовать и опрос на тему «что вы знаете о Бобе Дилане?». Одни бы, наверное, почесали в затылке и промямлили, что жил вроде когда-то такой певец. Понятия не имея, жив ли он до сих пор (отвечаем – еще как). Другие бы изобразили понимание и воспроизвели несколько строчек из Mr. Tambourine Man, в паре мест перепутав слова. Третьи – меньшинство – прочитали бы мини-лекцию о том, как Дилан раздвинул границы фолка, прогремев своими аккордами в сердцах миллионов, а затем всех жутко взбесил, предав прежние идеалы и сменив акустику на электрогитару. Памятный вечер 25 июля 1965 года, когда Боб швырнул Like a Rolling Stone в разгневанную толпу на Ньюпортском фолк-фестивале и был ею освистан, под микроскопом изучил знаток корневой музыки Элайджа Уолд. Посвятив его влиянию на творчество Дилана и культуру 1960-х книжку Dylan Goes Electric: Newport, Seeger, Dylan and the Night That Split the Sixties. А Джеймс Мэнголд снял об этом отличное кино, замахнувшееся на «Оскара» в 8 категориях.

В 2017-м Тимоти Шаламе, еще в ранге подающего надежды, впервые попал в оскаровскую обойму с элегией «Назови меня своим именем», где прожег экран ролью импульсивного любителя персиков. За этим последовали фильмы хорошие и разные, от «Жарких летних ночей» до второй «Дюны», но не то чтобы Тимоти там из кожи вон лез – скорее был просто уместен. Зато в «Никому не известном» он стал, как сейчас принято выражаться, лучшей версией себя, выдав мощнейший перформанс в карьере. Прежде всего Шаламе шикарно поет и бренчит на гитаре. С показной небрежностью, будто не слишком стараясь, но очевидно в совершенстве освоив дилановскую подачу со слегка гнусавым вокалом. Это важно, поскольку музыки в «Никому не известном» море. В официальный саундтрек вошло 23 трека, а всего Тимоти 40 песен забацал. В специфической манере он также двигается и говорит: мямлит, горбится, без остановки смолит, пребывая в собственном герметичном мирке, где посторонним не рады.

Два с половиной часа фильма охватывают отрезок с 1961-го по 1965-й, вплетая музицирование в политический климат, но пуская последний чисто фоном. По телеэкрану, как правило. В новостных сводках или обрывках бесед мы слышим о маршах против сегрегации, Карибском кризисе, убийстве Кеннеди, но Мэнголда и соавтора сценария Джея Кокса историческая достоверность интересует в меньшей степени. Недаром в одном из эпизодов Дилан, которого Сигер подвозит на машине, переключает новости на Малыша Ричарда. Именно музыка-то уважаемых кинематографистов и привлекает. Причем не глубокомысленные копания в том, как она рождается, эволюционирует и все такое. А эмоции, что у окружающих вызывает, провоцируя порой разного рода конфликты (об этом чуть позже). Не только Шаламе, но и Моника Барбаро (фолк-звезда Джоан Баэз), и Эдвард Нортон (Пит Сигер), и Бойд Холбрук (Джонни Кэш) пели-играли самостоятельно, с винтажной аппаратурой, придавая всему похвальную аутентичность. Но, конечно, не документальность.

То есть занятная ситуация складывается. С одной стороны, артисты здорово похожи на прототипы, и осязаемый дух эпохи обволакивает каждый кадр (готовьтесь к флешбэкам в «Переступить черту» того же Мэнголда). С другой стороны, авторы жонглируют фактами с ловкостью опытных фокусников, не воссоздавая скрупулезно реалии дилановских 1960-х, но конструируя альтернативный мир, который в чем-то пересекается с миром настоящим, но во многом его игнорирует. Дилан, скажем, прибыл в Нью-Йорк не один, а в компании приятеля. Song to Woody он при первой встрече с Гатри не пел, дома у Сигера не ночевал, а сам Сигер не сидел у койки больного Вуди, дав киношному Дилану возможность одним махом сразить обоих кумиров. В Ньюпорте Боб не пел вместе с Баэз, Кэшем там и вовсе не пахло, да и отдельные хиты создавались в другое время и в иных обстоятельствах.

Необязательно включать нерд-режим и заниматься въедливым фактчекингом, чтобы заметить, сколько всего «Никому не известный» перевирает и приукрашивает. То ли в угоду голливудскому лоску, то ли во имя пущей увлекательности, но главное – ради общей мистификации. О которой Мэнголд заявил прямо в названии и выстроил вокруг этого сюжетное решение с загадочной фигурой тощего трубадура по центру.

«Я поняла, что не знаю тебя», – в пылу перебранки бросает Сильви (Эль Фаннинг), которая вообще-то с Бобом сожительствует. «Люди запоминают, что хотят, забывая остальное», – флегматично парирует Дилан, чье прошлое окутано туманом, поскольку режиссера не возбуждает «дэвид-копперфилдовская муть». Мы узнаем, что Боб раньше играл на ярмарках, впитывал аккорды, которым учили его заезжие ковбои, тащился от блюза и Хэнка Уильямса. На этом все. Он до последнего остается зашифрованной головоломкой, а усиливается эффект таинственности в 1965-м, когда Боб прячется от мира за темными очками и превращается в социопата, уходящего от очередной пассии прочь по залитой холодным светом улице.

Те, кто упрекал «Никому не известного» в отсутствии глубины, по-своему правы. В основном мы просто наблюдаем за тем, как приятные ребята с энтузиазмом исполняют великие песни, а конфликты – возвращаемся к ним – сводятся к резонансу из-за Dylan Goes Electric и любовному треугольнику певца с Джоан Баэз и Сильви Руссо, оставившему его в результате в гордом (и, разумеется, загадочном) одиночестве. Женщины его вдохновляли, он с ними спал, посвящал им хиты, но вел себя как законченный придурок – гений, что с него взять. И Барбаро с Фаннинг в одной половине сцен с восхищением пожирают Боба глазами, а в другой половине пронзают его недовольными или трагичными взглядами. Вместе нам, дескать, не быть, но поешь ты классно, этого не отнять.

С Dylan Goes Electric все немного сложнее. И в силу важности события, где Боб восстал на среду, его породившую. И за счет сплетения творческой линии с отношениями Дилана и Сигера, ставшего для него подобием отцовской фигуры, а потом оказавшегося не у дел (такого уютного Нортона мы, кажется, еще не встречали). Но и эти драматичные страницы Мэнголд перелистывает не больно-то вдумчиво, оставляя на кульминационных эпизодах – когда Дилану срывали шоу – отпечатки фарса.  

В целом придираться к тому, что кино получилось поверхностным, в общем-то, можно. Но совершенно не нужно. Ведь пытаться понять, как Дилан сочинял песни, – все равно что объяснять фильмы Линча. Гиблое дело, провальное априори. Хотите одним глазком заглянуть за занавес и расширить музыкальный кругозор? Включайте любой дилановский док, от «Не оглядывайся» 1967-го до Rolling Thunder Revue 2019-го, с особым акцентом на «Нет пути назад» 2005-го. И авось чуть больше узнаете о том, в какой атмосфере рождались гимны минувшего века. А если эти картины вы вызубрили наизусть, ну или вовсе не желаете с ними связываться, расслабьтесь и проплывите по неспешному течению «Никому не известного», который не рассказывает, как все было на самом деле, но показывает, как оно могло быть. Показывает эффектно, душевно, с огромной любовью к Дилану и его окружению: точно сидишь на квартирнике вроде тех, что по ТВ в новогоднюю ночь крутят, и подпеваешь да пританцовываешь, славно проводя время с непосредственными виновниками торжества.

Есть ли у фильма шансы на «Оскаре»? Серьезные – едва ли. На крупных премиях «Никому не известный» остался никем не востребованным. Не считая некоторых сообществ критиков и профессиональных гильдий, включая актерскую, отметившую Шаламе в обход Эдриана Броуди из «Бруталиста» и Рэйфа Файнса из «Конклава». Все здесь хорошо, казалось бы: и солирующий Тимоти, и Нортон с Барбаро на бэк-вокале, и постановка, и костюмы, и звук. Но в каждой категории давно нарисовался свой фаворит, по сравнению с которым Мэнголд со товарищи скорее темные лошадки. Для Джеймса это превращается в недобрую традицию, поскольку он, вероятно, пролетит уже с третьей и четвертой номинациями (режиссура плюс адаптированный сценарий). Но если вдруг что-то получит, символично было бы эту церемонию проигнорировать. Ведь и сам Дилан на вручение нобелевки по литературе не явился. А за Мэнголда в случае чего пусть Шаламе отдувается. Ну или Марк Эйдельштейн – для полноты мистификации.