«В девяностых наступила глобальная безвкусица, которая тянется до сих пор»: Интервью с Риналем Мухаметовым

В прокате — фантастический фильм Никиты Аргунова «Кома», один из самых интересных примеров отечественного сайфая последних лет. Мы поговорили с исполнителем главной роли Риналем Мухаметовым о «Притяжении» и «Вторжении», мудрости Хаяо Миядзаки и желании вернуться к комедийным ролям.

«Кома» рассказывает о молодом архитекторе, который, попав в автокатастрофу, приходит в себя в мире комы. Здесь не работают законы физики, пространство устроено фрагментарно, а обитатели скрываются от гигантских жнецов-фантомов, охотящихся на коматозников. Постепенно главный герой открывает в себе сверхспособности, находит любовь и раскрывает тайну нового мира.

— «Вторжение», «Эбигейл», «Кома» — вы становитесь лицом современной фантастики.

— Вот только не понимаю, хорошо это или плохо. Этот жанр у нас в стране развивается медленно и тяжело, а воспринимается очень колко, потому что не все готовы к такому языку. На протяжении многих лет создавались другие протоптанные и комфортные тропинки. Мы не сразу принимаем новое.

— Чем вас привлекла именно «Кома»?

— Когда я читал сценарий, «Кома» для меня была своего рода «Меланхолией» Ларса фон Триера. Задумчивая, манкая, философская история. Надеюсь, у нас получилось создать болото, которое затягивает и рождает что-то новое. Мне понравилась идея фильма — перед моим героем стоит выбор между реальной любовью и нереальной славой.

— Каково играть среди невидимых декораций?

— Сам я до конца не понимал, как все будет выглядеть. Но я видел в глазах Никиты [Аргунова, режиссера фильма, — прим. «КР»], что он понимает. У него совершенно другая компьютерная графика, он иначе ее видит. Все построено на мироощущении. Было интересно, так как приходилось именно играть — задействовать воображение. Это постоянный поиск.

— А вам самому какая фантастика нравится?

— Я больше по аниме. Хаяо Миядзаки — это просто кладезь мудрости. Каждый раз я нахожу для себя что-то новое в его работах. Вообще, если выбирать между театром и цирком, то я выберу цирк. Если выбирать между кино и анимацией, то я выберу анимацию. Там ведь все наполнено атмосферой, а это самое сложное в кино. Вот Тарковскому это удалось в «Солярисе». Фантастика — это возможность с помощью людей создать анимацию, и, как ни странно, она позволяет создать настоящую жизнь.

— В современном российском кино жанр только появляется.

— Надеюсь, что мы придем к андерграундному фантастическому мышлению. Я против сравнений и мне не очень нравится, когда говорят: «Мы не хуже, чем в Голливуде». Ни на «Притяжении», ни на «Вторжении», ни на «Коме» никто и не думал «отвечать Голливуду» — все пытались создать свое. «Кома» — это точно не «Начало».

— Чего не хватает российской фантастике?

— Я за принятие разного. Не хватает разной палитры кино в России. Многие мои знакомые расстроились, когда «Оскар» взяла «Форма воды». А там же не про сумасшедшую чувиху, которая полюбила зеленую тварь. Там заложены более глубокие смыслы. Без содержания фантастика превращается в пустую абстракцию. Вот Хэкон (герой Мухаметова из «Притяжения» и «Вторжения» — прим. «КР») несет в себе понятие «иного» — будь то приезжий гастарбайтер или человек с другим мировоззрением. Здорово, что люди влюбляются в героя и переживают за него. Меня радует, что ему сопереживают больше, чем персонажам, которые отвечают за бытовую жизнь.

— Что вам интересно исследовать с Хэконом в продолжении «Вторжения», если оно будет?

— Думаю, все ударится в философию существования на глобальном уровне. Людям давно пора прекратить создавать оружие против друг друга, а вместо этого нужно начать строить машины по переработке пластика. Мы должны понять, что человек человеку не враг. Это придумали определенные люди, которым нужен этот страх, чтобы заработать огромные деньги. Было бы интересно, если бы Хэкон проник в эту систему, чтобы ее сломать. Это проблема не только России, а мира в целом, даже у продвинутой цивилизации Хэкона есть проблемы — она также боится уничтожения. Вселенная создана, чтобы жить, а не воевать.

— Не думали взяться за сценарий или режиссуру, чтобы транслировать эти месседжи?

— Я болею этой темой, и у меня есть идеи, но пока я не готов их обсуждать. Мне не интересна звездность, но важно доверие публики. Мне нужен диалог — из-за своего заикания я всегда хотел говорить, но не всегда мог. Меня недослушивали, смеялись, подкалывали, но обидно мне было не из-за этого, а потому что со мной не могли выстроить диалог. Мы не умеем вести диалог и пользоваться свободой слова, так как эту свободу используют для того, чтобы осуждать и критиковать, присылая друг другу ужасные сообщения и обсуждая сплетни в интернете. А в жизни люди даже время друг у друга спросить стесняются — так сильно боятся говорить.

— В Голливуде уже готовят ремейк «Комы». Кому бы доверили свою роль, другому пластичному актеру?

— Наверное, Киану Ривзу. Хотя роль может сыграть кто угодно, просто ее по-другому воспримут. Я безумно ценю актерскую пластику. Для меня именно она первостепенна, а не речь. Тело передает то, как ты мыслишь. Посмотрите «Джокера», там каждое движение Хоакина Феникса очень важно. Я благодарен своему цирковому образованию — эта база всегда со мной.

— В комедиях играть легче, чем в драмах?

— Комедию играть очень сложно. Но каждый жанр, будь то фэнтези или мелодрама, предполагает ответственность и погружение. Нет такого, что один жанр дается легче другого. Хотя комедии мне нравятся больше. У меня мало комедий в фильмографии, но изначально я рассматривал себя как комедийного актера. Хотелось бы вернуться в этот жанр, но именно так, как я себе представляю.

— Это как?

— Я обожаю советские комедии за их персонажей — за ними интересно наблюдать. Мне нравятся фильмы не про быт или взаимоотношения, а те, где есть интересный главный герой, из-за которого происходят странные вещи. Ну, «Тупой еще тупее», например. Да, там все too much, и как раз это мне и нравится. Или «Скотт Пилигрим против всех». У нас к такому не готовы. Я надеюсь, что в России будет зритель, готовый к острому, дерзкому и шумному восприятию. Еще хочется фермача, как у Тарковского или Хамдамова. Чтобы было непонятно, но интересно. Делать что-то новое, как это делал мой мастер в «Изображая жертву». Хочется, чтобы в русском кино был дух рока восьмидесятых — «Звуков Му» и «АукцЫона». В девяностых наступила глобальная безвкусица, которая тянется до сих пор. Я очень рад, что случились «Притяжение», «Вторжение» и «Кома» — без таких ролей я зачахну.

— Социальные драмы вас не привлекают?

— Меня от многого спасло мое видение бытовых вещей. Я же родился в рабочем поселке, где свои стандарты, алкогольный флер. У меня было другое восприятие мира, и я не обращал внимания на эту действительность. Меня спасало кино, в том числе советское — «Человек-амфибия» или «Свадьба в Малиновке»! Мне говорят: «Не называй никому этот фильм, не позорься», но как же бешено там все играют, какой там Пуговкин! Тогда было свое искусство, ни на что не похожее.