«Сны моего отца 2.0» в Маяковке: Фантасмагорический иммерсив для взрослых

В это сложно поверить, но Роман Михайлов, доктор физико-математических наук и профессор РАН, начал ставить спектакли за десять лет до того, как завершил научную деятельность и выпустил свой кинодебют, «Сказку для старых». И первым его опусом на сцене, пускай и в качестве сорежиссера, стали «Сны моего отца» в театре Morph – инсценировка собственного сборника рассказов. Два года спустя она получила обновленную версию, а в начале 2020-х за фантастический сюжет взялся Егор Перегудов, представив его на сцене РАМТа, где спектакль прожил насыщенную, но не очень долгую жизнь.

Теперь же «Сны» возродились в Театре имени Маяковского под его руководством – с новыми смыслами (отсюда приписка 2.0 в названии) и старыми героями: к одной из главных ролей вернулся Денис Шведов.

К месту действия зрители пробираются служебными коридорами: удивленную публику в самое нутро театра проводят невозмутимые капельдинеры, заметно отдалившиеся от привычных входов в зал. Для того, чтобы занять свое кресло, нужно пересечь сцену, заставленную декорациями – потрепанным чехословацким диваном, простеньким кухонным гарнитуром, парой стульев. И множеством фанерных листов, на поверхности которых небрежно рассыпаны лозунги. Иногда созидательные и вдохновляющие, порой – решительно панковские (сценография и костюмы – Владимир Арефьев).

Традиционная просьба выключить звук на мобильных девайсах превращается в адекватный обстановке дисклеймер: «Отключите телефоны, здесь – в шатких и невменяемых мирах Романа Михайлова – они бесполезны. Не пытайтесь покинуть помещение самостоятельно, выход вы все равно не найдете». Смысл этих строк становится понятен лишь тогда, когда огромная металлическая конструкция – высотой в семь зрительских рядов – неожиданно начинает движение.

Главные герои, которых Урод (Шведов), вернувшийся из Америки торговец антиквариатом, отправляет в глубинку за деревянными ложками, подобно кэрроловской Алисе проваливаются не то в Кроличью нору, не то на Изнанку мира, где привычное оборачивается совершенно незнакомым, звучит ангельский язык и гремит – то ли в самом деле, то ли в чужом сознании – страшная война.

В эту фантасмагорию, (не)реальность которой перестает реагировать на любые земные законы, вместе с Володей (Сергей Беляев) и его приятелем Диджеем (Иван Выборнов) сценическая машинерия исправно отправляет и зрителей. Протаскивает сквозь дым и ветер, огни и тени, музыку и беснующихся по сторонам «людей тайн», когда-то учившихся в специальном интернате, и с тех пор не растерявших умения вызывать дождь. В какой-то момент погодные чудеса решат продемонстрировать и публике – и в азартном запале сорвут со стола клеенку, чтобы самые платежеспособные гости нечаянно не промокли.

Все это изрядно напоминает не то иммерсивное представление, не то перфоманс, развернувшийся в прорехе между двумя мирами – физическим, где остались верные приметы эпохи, вроде кассетного плеера, и символическим, где время течет по своим законам, а самые незначительные вещи могут изменить бытие – а значит и сознание. 

Заплутать в слоях смысла и бессмыслицы действительно легко, поэтому к посещению премьеры лучше всего отнестись со спокойной любознательностью. Не удивляться историям про старика, забирающего у людей кошмары (заслуженный артист России Сергей Рубеко), про засыпающих мертвым сном собак и про ветер, который необратимо изуродовал мальчика, так невовремя выглянувшего в окно (Шведов здесь действительно щеголяет перетянутым скотчем лицом и белоснежной склерной линзой, а по сцене гуляют потоки воздуха, разгоняемые настольными вентиляторами и исполинскими аппаратами, напоминающими самолетные двигатели).

Но самое главное – научиться на веру принимать ту или иную точку зрения, даже если они противоречат друг другу и самой реальности, как в случае с Человеком войны (Сергей Удовик) и Ефрейтором (Вячеслав Ковалев).

«В рассказах Михайлова, написанных про 1990-е, есть точное ощущение размытой реальности человека в информационном обществе. Ты никогда не знаешь точно, что происходит, ты лишь объект информационной атаки. И чтобы как-то выжить в этой абсурдности, любым способом пытаешься очертить границы», – объясняет Перегудов свою задумку.

Удивительно созвучную времени настоящему, переполненному дипфейками и широко тиражируемыми ИИ-роликами.

К оригинальным произведениям Михайлова худрук добавил его поздние рассказы, а в финал вывел стихотворение Бориса Рыжего «А иногда отец мне говорил…». Отношения смущенного родителя и повзрослевшего сына – сюжетный каркас постановки – тоже оттуда: из эпохи тотальной безотцовщины, где поводом для сердечной беседы становится отвлеченный, но при этом парадоксально интимный вопрос.

Еще одна характерная для произведений Михайлова тема – связь со вселенной, или, если угодно, богом. Здесь говорят про Иерусалим и Тибет, а потерявшийся в запредельном пространстве Володя в какой-то момент подозрительно смахивает ни много ни мало на Христа.

Разбавляют минуты просветленной патетики репризы Олега Сапиро – он играет Человека пути и предстает перед зрителем то неприятным проводником с сальными жестами (а в России, как известно, поезда – территория мистического и сакрального), то добродушным шофером.

Но так или иначе наступает момент, когда зыбкость смыслов и искаженность мышления начинает играть против создателей: катарсис, который здесь предусмотрен, куда легче переживать стоя на земле, которая не уходит из-под ног каждую минуту. К концу второго часа начинает мешать его восприятию и безусловная техничность спектакля – с филигранными перестановками, выверенными движениями артистов и незаметной, точечной сменой декораций.

Круговертью, которая окончательно превращается в аттракцион, смазываются и острейшие переживания героев – если в любовную очарованность и растроганность, вызванную исполнением почти несбыточной мечты, поверить легко, то агонический страх, подкрепленный неожиданно высокопарным сравнением мужских и женских чувств, кажется искусственным. Но даже при этих шероховатостях «Сны моего отца 2.0», своеобразное путешествие к себе и обратно, остаются уникальным театральным опытом. Причем в равной мере это относится как к артистам, так и к зрителям.