«Мир! Дружба! Жвачка!»: Как устроен исчерпывающий сериал про 1990-е

Жанр рефлексии на тему проклятых 1990-х не теряет популярности с тех самых проклятых 1990-х. Более того, кажется, в последние годы интенсивность работы в этом направлении только нарастает. Прямо хлебом всех не корми, дай в очередной раз напомнить о том, какое это было время. Оно и понятно: столь богатой на разнообразные события, явления и сюжеты эпохи не то что у нас – вообще нигде никогда не было.

Наши 1990-е – это, грубо говоря, их 1920-е, 1930-е, 1960-е и 1980-е, вместе взятые. Страшный русский ренессанс, как пели, предощущая грядущее десятилетие, на излете СССР московские панки-авангардисты «Тупые».

Объять девяностые, передать весь опыт проживания в них, рассказать о них все-все-все в рамках одного произведения – задача априори непосильная. Тем не менее создатели сериала «Мир! Дружба! Жвачка!» вот уже третий сезон усердно стараются доказать нам обратное.

Притом, надо отдать должное, не абы как, с наскока, к этому подходят, а обстоятельно, согласно определенной схеме. И схема та на зависть исправно функционирует. Потому что все смотрят, всем нравится. «Мир! Дружба! Жвачка!» с одинаковым успехом находит общий язык как с теми, кто лично 1990-е застал в более или менее сознательном возрасте, так и с теми, кто тогда еще не родился. Как авторам это удается? Если разобраться, все достаточно просто.

«Мир! Дружба! Жвачка» по большому счету – это наполовину как бы «Очень странные дела» в российской провинции, и еще наполовину – мыльная опера. То есть «Очень странные дела» – тоже в известной степени мыльная опера. Но суть в том, что первая половина, условно, – для зрителей помладше, а вторая – для зрителей постарше.

Первая половина, как и «Очень странные дела», про компанию детишек, которые противостоят злу. Правда, не конкретному потустороннему, а абстрактному повсеместному. Тому злу, что внутри человека гнездится. Опять же, не кого-то конкретного, а человека как биологического вида. Однозначные злодеи тоже встречаются, но строго раз в сезон и, как правило, довольно невзрачные. Разве только в третьем сезоне злодей в исполнении Евгения Ткачука чудо как харизматичен, прямо в высшую злодейскую лигу метит.

Как бы то ни было, в основном детишкам из «Мира! Дружбы! Жвачки!» приходится разбираться не с монстрами какими-нибудь, а исключительно с собой, своим местом во Вселенной, своим с отношением к этой Вселенной и тому подобными экзистенциальными вопросами. Поэтому, в отличие от детишек из «Очень странных дел», они не слишком дружные, а все больше собачатся между собой. А один из них, честно говоря, и вовсе тип пренеприятный, скользкий и вызывающе глупый.

Вторая же половина сериала – про взрослых, которые занимаются преимущественно тем же, чем занимались персонажи «Санта-Барбары» и прочих незабвенных телемелодрам далекого прошлого. Изменяют, предают, умирают, неожиданно воскресают, оказываются внезапно чьими-нибудь ближайшими родственниками и так далее в безостановочном режиме. И тоже регулярно собачатся, и тоже задаются экзистенциальными вопросами.

При этом какого-то магистрального сюжета в сериале «Мир! Дружба! Жвачка!» нет. Есть зато много мелких сюжетов, которые произвольно возникают, друг в друга перетекают, вовлекают в себя детей и взрослых и нередко точно так же произвольно завершаются.

Каждый сезон стартует с того, что кто-нибудь из детей натыкается на рояль в кустах. Будь то удачно припаркованная открытая машина с открытыми дверьми и спрятанной в ней крупной суммой; или цистерна спирта; или бандюги, готовые вручить первому встречному балбесу пакет с наркотиками на реализацию. Далее это влечет за собой длинную цепочку последствий, затрагивающих так или иначе всех действующих лиц.

Действующих лиц много, очень много. Настолько, что кто-то спокойно может исчезнуть на целый сезон, а затем вынырнуть из небытия как ни в чем не бывало. И все они принадлежат к различным социальным группам. Что легко позволяет включать в повествование любые характерные атрибуты эпохи. Ветераны-афганцы, этническая преступность, детская наркомания, коррупция в органах, финансовые пирамиды, передел собственности, погромы, рэкет и прочие ужасы – «Мир! Дружба! Жвачка!» планомерно отбирает и репрезентует все, из чего девяностые состояли. Все, что было там важного.

Зачем? Конечно же, ради переосмысления. Может, и не в первую очередь, но точно не в последнюю. Специально для этого в сериале отдельный герой выделен – трагический, разумеется. Юра Борисов его играет. Он, с одной стороны, недвусмысленно косплеит Данилу Багрова, а с другой – больше всех рефлексирует. И к третьему сезону дорефлексировался уже до такого умозаключения, что сила-то, получается, не в правде. Потому что правда – внимание, сейчас будет мощное откровение! – понятие относительное.

В чем именно тогда заключается сила, трагический герой Юры Борисова пока не выяснил (не исключено, что в этических дилеммах). Стало быть, процесс переосмысления девяностых и всего с ними связанного еще не закончен. Да и вряд ли когда-нибудь закончится. Потому что в переосмыслении главное – сам процесс, а цель и даже предмет – второстепенное. Процесс этот, если его грамотно обставить, может быть вполне увлекательным. Ну а в сериале «Мир! Дружба! Жвачка!» он обставлен как раз грамотно. Пускай и не особенно затейливо.

В том, кстати, тоже может крыться своя прелесть – в незатейливости. Рифмовать «кровь» и «любовь», отчаянно беспечную юность и неизбежно-внезапную смерть, сразу следом за сценой массовой казни пуская постельную сцену под ностальгический саундтрек, – прием не больно, допустим, оригинальный и изящный, но, как ни крути, действенный. «Мир! Дружба! Жвачка!» на него во многом – возможно, слишком во многом – опирается. И ничего, крепко себе стоит.

Еще бы, конечно, неплохо слегка пересмотреть политику в отношении каверов на шлягеры прошлых лет. В сторону большего разнообразия. А то цоевская песенка про дерево, безусловно, замечательная, но когда ее уже в десятый раз какая-то томная барышня драматично за кадром нашептывает, свою замечательность она несколько теряет. Тем более учитывая, что в кадре параллельно обсуждают Depeche Mode, Дэвида Боуи и Fugazi.

Ограниченность музыкального кругозора, выраженная в том числе в болезненной зацикленности на Муджусе, – это, пожалуй, пока единственный момент, мешающий сериалу «Мир! Дружба! Жвачка!» в теории заменить собою все остальные произведения (по крайней мере, современные) о 1990-х. Тогда как в других аспектах сериал абсолютно универсален и исчерпывающ. Все, что нужно знать о девяностых, необходимый и достаточный минимум, либо уже в «Мире! Дружбе! Жвачке!» содержится, либо, скорее всего, позднее там появится. На том тему можно и свернуть. И найти что-нибудь еще, что требуется переосмыслить и о чем порефлексировать.