Мария Михалкова-Кончаловская: «Актрисой я быть никогда не хотела»

Мария Кончаловская продолжает известную династию Михалковых – Кончаловских, оставившую значительный след в российском кино, поэзии и живописи. Из всех этих видов искусств Мария выбрала работу художника-графика, но не так давно решилась всерьез освоить актерское поприще. Она сыграла первую свою большую роль в продолжении сериала Валерии Гай Германики «Обоюдное согласие». «КиноРепортер» расспросил артистку о съемках, психологизме, красоте, семье и татуировках.

Об актерской профессии

В классическом понимании профессии актрисой я быть никогда не хотела. Это действительно огромная работа, бесконечное обучение и очень сложно с психологической точки зрения. При этом неважно, знаешь ты какие-то приемы или упражнения, чтобы войти в определенное состояние – все равно переживаешь примерно то же, что и твой персонаж. Мне очень страшно было бы осознать в какой-то момент, что я запуталась в череде своих ложных я.

Об эмоциях

У моей героини Жени в «Обоюдном согласии» серьезные психологические проблемы и сложная жизненная ситуация. И если ты не актриса, чтобы сыграть истерику, нужно в истерике быть. Я человек достаточно эмоциональный – могу вспомнить что-то, раскрутиться и вызвать у себя слезы или смех. Но проблема в том, что все то время, пока снимали, как моя Женя плачет и ругается, – это я плачу, истерю и ругаюсь. Я моему другу и партнеру по сцене Володе Славскому даже палец сломала. Он меня оттаскивать должен был, а там грязь, дождь идет, я на каблуках – вот ему на мизинец и наступила.

О работе с Валерией Гай Германикой

Хотя съемки были тяжелыми – с переработками и форс-мажорами – я на площадке дискомфорта не испытывала, мне было, напротив, очень интересно и даже весело. Лера очень необычно работает. В первый день кажется, что она как будто пускает все в свободный полет, а к середине съемок понимаешь, что это такая тактика. Ее манера ведения площадки заставляет всех – от актеров до водителей вагончиков – понимать, за что они отвечают, и осознавать, как лучше сделать. Казалось, что у нас не съемки, а коллективное написание докторской диссертации по психологии, мы часто обсуждали мотивы героев, их состояния, чтобы снять максимально достоверно. Лере вообще очень важна естественность в кадре. Она все время просила нас не играть, а проживать персонажа. Я даже вела дневник от лица Жени, чтобы лучше понимать героиню и разделять ее эмоции.

Об импровизации

Я согласилась на этот проект, потому что уже на пробах поняла – героиня мне интересна и мое мнение важно. Так что если и продолжу сниматься, то только в тех проектах, где можно работать как с Лерой. Интересно, что в «Обоюдном согласии» настоящих актеров не так уж и много. Я – художник, Володя Славский – дизайнер, Максим Ползиков – ресторатор. Из актеров – Глафира Тарханова, поскольку ее роль очень сложная и требует мастерства.

Про «Обоюдное согласие»

Затрагиваемая тема (домашнее насилие, – КР) действительно актуальна, и проблема в том, что она всегда будет актуальной. Потому что насилие – это жажда власти. А что это такое? На самом деле это желание контролировать других людей, за которым скрывается отчаянная нужда в безусловной любви и принятии. Эти желания могут появиться у человека с травмой отверженного. Откуда она возникает? Наследственный паттерн, передаваемый от родителей к детям вместе со словами: «Не выноси сор из избы». И вот моя Женя, дочка главной героини, – абсолютный продукт такой семейной схемы поведения. Вся драма заключается в том, что сложно назвать человека, который деспотичен внутри семьи или бьет свою жену, однозначно плохим. Не бывает однозначно плохих людей, бывают люди глубоко несчастные. Но это не значит, что их нужно оправдывать, нет. Каждый человек может победить своих демонов, но только если хочет.

О преемственности

Вне зависимости от семьи и ее достижений каждый ребенок сталкивается с проблемой идентификации себя. При этом неважно, какая у тебя семья – киношная, врачей или художников. Любые родители имеют свое представление, кем должен быть их ребенок и что бы они хотели в нем видеть. И за это нельзя никого осуждать. У меня очень большая семья, в ней много известных и талантливых людей, и эта преемственность существует уже очень давно. В такой ситуации чувствуешь большую ответственность за продолжение рода, за то, чтобы ты сам, а потом и твои дети были достойными людьми, за то, чтобы и в будущем твой род не потерял значимость внутри страны и культуры. И это, конечно, немного напрягает, потому что нет права на ошибку или бурные поиски себя. Но это и великий дар, которым следует гордиться. Мы не возникли сами по себе, мы продолжение своих предков.

О папе

Я художник, занимаюсь орнаментальной графикой. И папа (режиссер Егор Кончаловский, – КР) помогает моему продвижению именно как художника. Например, оформить первую выставку. Он считает, что это достойный выбор призвания, и ему нравится то, что я делаю. У папы хороший вкус, дома много картин, и он по образованию искусствовед со специализацией по Северному Возрождению, Кембридж окончил. Он был рад, что я попробовала себя и в кино: у него есть традиция вставлять меня в маленькие эпизоды в своих фильмах. Он и сам в каждом проекте появляется в какой-нибудь крохотной, но фактурной роли. Фишка у него такая.

О маме

С мамой (актрисой Любовью Толкалиной, – КР) я работаю в театре «Собор» – оформляю там спектакли. Она часто знакомит меня с интересными людьми. Выпускаю шелковые платки со своей графикой – это была идея мамы. Она всегда поддерживает мои инициативы. Когда меня взяли к Германике, давала мне много рекомендаций – «30 советов от Любови Толкалиной, как не сдохнуть на съемочной площадке». (Смеется.)

Про татуировки

У мамы есть несколько татуировок. Мне всегда это нравилось. И на 15-летие она подарила мне мое первое тату – руну Райдо. Я уже даже не помню точно, что она значит: дорога, творческий путь – что-то такое. А потом понеслось! Мама, наверное, не ожидала, что ее подарок возымеет такой эффект. (Смеется.) Сама я эскизы для тату не делаю, потому что это себе дороже – все превратится в бесконечное перерисовывание. Тату-эскиз нарисовать очень непросто. Для этого нужны определенные навыки и знания, рисунки нужно адаптировать под анатомию и кожу. Например, мою графику набить невозможно: она слишком мелкая и расплывется. У меня есть хороший мастер, которая отлично рисует. Я заинтересована в том, чтобы тату хорошо выглядели как можно дольше и оставались качественными, поэтому предпочитаю черный пигмент – он самый безопасный в этом плане, все остальные цвета со временем нужно обновлять. Черный всегда будет смотреться хорошо – это к вечному вопросу о том, как это будет выглядеть в старости. (Смеется.)

О разнице между кино и работой художника

Художник работает один, и весь мыслительный процесс происходит внутри его головы. Это такое таинство, и ты в этом очень часто одинок. Становишься не одиноким, только когда твое творчество признают люди, когда понимаешь, что, посмотрев на твою картину, зритель понял, что ты хотел сказать. Кино намного более сложное: там за конечный результат отвечает очень большое количество людей, и при этом каждый очень важен.

Про художников в роду

У меня три известных художника в роду – Василий Иванович Суриков, Петр Петрович Кончаловский и Николай Львович Двигубский. Николай Львович не совсем мой предок, он отец моей тети – Кати Двигубской, но я считаю, что он тоже у меня в роду. Суриков мне ближе всех, наверное. Интересно, что он считается классиком, отчасти реалистом, а вообще-то был в рядах передвижников, но если верить историкам, там его не особо любили. Негласная философия их движения – красота бытия в сегодняшнем моменте и реализм, острые социальные темы, а Суриков рисовал исторические сюжеты. Про него еще сплетничали, что он не очень хорошо учился в академии и что перспективу не знал. И он реально часто ломал перспективу, но это всегда было в угоду замыслу.

Например, есть у него картина «Меншиков в Березове». Смотришь на нее, и все вроде бы хорошо, но с точки зрения перспективы, если Меншиков встанет, то проломит потолок избы головой. Однако это было сделано специально для того, чтобы создать ощущение маленького уютного пространства. Сейчас возвращается мода на реализм и часто художников осуждают за то, что перспектива неправильно построена. Меня тоже часто за это ругают. (Улыбается.) Картины Двигубского я видела дома у моей тети – они завораживающие. Он был художником-постановщиком, много работал с моим дедом (Андрей Кончаловский, – КР) и с другими известными режиссерами. У Кончаловского люблю картину «Портрет в розовом платье». Он так нарисовал свою дочь, как будто на телефон снял – такой от нее вайб. Вообще, у него много картин с семьей, и они все абсолютно гениальные.

Про свои выставки

Пространство для моих картин может быть любым. Они хорошо висят и в классических музеях, и в суперсовременных интерьерах. Я ездила в Благовещенск на кинофестиваль «Амурская осень» с выставкой, и мои работы замечательно смотрелись в краеведческом музее Благовещенска, потому что они все-таки классической направленности и оформлены по всем правилам. Но при этом их можно и на полу положить и ходить сверху на них смотреть. Они в этом смысле очень неприхотливые. У меня в разных помещениях были выставки. Например, в прошлом году в кафе-рюмочной мой «Георгий Победоносец» один висел и под ним люди настойки пили. И прекрасно смотрелся, абсолютно органично, у него даже осуждения на лице не возникло. (Улыбается.) Смысл картин не меняется от пространства – они скорее его преображают.

Про семейное кино

Те проекты, в которых играет мама, я смотрю только по ее рекомендациям. У нее очень хорошая работа была в сериале Happy End про вебкам. Отличный сериал – трендовый, актуальный, и мама там хорошая. Папины ранние картины все немножечко мрачные и чуть-чуть пугающие. Но я люблю «Возвращение в А» про Афганистан и недавний фильм «На Луне». Меня абсолютно раздавил «Рай» Андрея Сергеевича. Я очень люблю его фильм «Стыдливые люди», а «Сибириаду» надо будет пересмотреть в более осознанном возрасте: она мне ломает мозги каждый раз, когда смотрю. Тебе очень спокойно и тихо внутри, но при этом глаза плачут.

Про красоту

Все подразделы эстетики – прекрасное, безобразное, возвышенное, комичное, трагичное – это все красота. Вот будут в «Обоюдном согласии» страшные сцены, насилие, абсолютное сумасшествие героев, их ментальное разложение. Это красиво, потому что это проявления Бога. А Бог – есть любовь. Все это красиво, потому что, даже если ты на дне, у тебя есть возможность с этого дна подняться. Твое страдание – это красиво, потому что ведет к исцелению. «Обоюдное согласие» для меня про то, как люди мучились, наделали много страшных вещей, а потом нашли Бога.