«Успех чаще всего приносит разочарование»: Интервью с Алехандро Гонсалесом Иньярриту

15 августа отмечает 60-летие Алехандро Гонсалес Иньярриту – один из тех кудесников, что снимают редко, но крайне метко. За 22 года режиссерской карьеры мексиканец выпустил лишь 7 полнометражных картин, однако каждая из них становилась обсуждаемым событием и приобретала если не культовый статус, то нечто предельно к этому близкое.

А наше интервью с Иньярриту позволит вам не только узнать любопытные подробности об известных фильмах вроде «Бердмэна» и «Вавилона», но и чуть лучше понять образ мыслей одного из авторитетнейших постановщиков наших дней.

Что для вас самое важное в кинематографе?

— Кинематограф базируется не на технике, а на эмоциях. Техническая сторона, безусловно, очень важна, но ее освоить не сложно, это далеко не высшая математика. Даже на телефоне вы можете выбрать крупный план, общий план и так далее. И интеллектуальное осмысление академических правил тоже не поможет снять хороший фильм. Все решает то, что вы чувствуете. В этом одновременно моя сила и моя ограниченность. Когда я вижу молодых кинематографистов, меня не волнует качество их проектов. Меня всегда интересует то, насколько они честны. В наше время очень много красивых вещей, у которых совершенно нет души. А это главное, что мы можем вложить в фильм. И этому никто не учит.

Почему вы называете свои фильмы «экспериментами»?

— Думаю, что «21 грамм» был моим самым экстремальным экспериментом. Боюсь, что сегодня такой фильм снять было бы невозможно, потому что у современного зрителя он вызвал бы лишь раздражение. Сейчас зрителя приходится кормить с руки, выстраивая фильм четко по хронологии. А «21 грамм» был очень экстремальным, по сути, фильм о времени и пространстве. Он не имеет никакого смысла с логической точки зрения, но абсолютно понятен через призму эмоций.

А с чем вы экспериментировали в «Вавилоне»?

— «Вавилон» – это истории людей, которые никогда не встречаются лично, не знаю друг о друге, но тем не менее связаны между собой на эмоциональном уровне. Это сродни эффекту бабочки, взмах крыльев которой может вызвать ураган в другой части земного шара. События в Марокко оказывают эффект на глухую девушку в Японии и на двух американских детей с их мексиканской няней. Эти герои связаны между собой и со зрителем благодаря времени, пространству и кинематографическому противопоставлению кадров. 

Если бы я снимал этот фильм сегодня, он был бы другим, ведь в 2005 году еще не были так развиты соцсети и интернет, как сегодня. Возможно, некоторые конфликты были бы решены иначе, поскольку часть драматургии была основана на отсутствии коммуникации. Когда я вижу в современном фильме человека в поисках телефона-автомата, я невольно задаюсь вопросом: «Вы серьезно?» (Смеется.) 

А что вас вдохновило снять «Бердмэна»?

— К этому моменту я устал от многослойной структуры фильмов, мне захотелось снять фильм всего об одном человеке. Я не был до конца уверен, что смогу выдержать всего одну сюжетную линию и нарратив. Но в итоге это был прекрасный опыт. Очень важно до конца следовать заранее установленным принципам. Именно принципам, а не правилам, потому что правила можно нарушить, а принципы нет. Я нашел какой-то минимальный бюджет и всего 19 съемочных дней на весь фильм. Но все эти проблемы и ограничения придали мне дополнительный импульс – не было времени для маневра, сомнений, импровизаций и экзистенциального кризиса. Я просто должен был снимать!

«Бардо» вы тоже сняли об одном человеке – о себе?

— Главный герой, Сильверио, которого играет Даниэль Хименес Качо, это мое альтер эго. Он возвращается в Мексику, но не понимает, где оказался – в Мексике или в США. Когда уезжаешь из страны на 20 лет, возврата в прошлое уже не будет. Именно об этом противоречии мой фильм, об абсурде и о грусти, которые влечет за собой этот опыт. 

Мне кажется, в этот фильм я вложил все, чему научился за последние 25 лет. Думаю, что это лучшее, что я мог сделать, отдав ему все душу. Более того, у «Бардо» нет определенной структуры, единственный центр тяжести – это его эмоция. Это состояние души, поток сознания. Разумеется, в фильме что-то происходит, но мне хотелось, чтобы он стал сенсорным опытом, а не повествованием. Для меня «Бардо» стал очень личным фильмом, давшим мне свободу. Я несколько лет думал о том, как его нужно снимать. И я не просто хотел снять этот фильм, мне это было необходимо.

Герой «Бардо» задается вопросом, что есть успех? Что он для вас?

— Мне думается, что поиски успеха и попытки взглянуть на это со стороны неизбежны. Успех – это не пункт назначения, а очень субъективный процесс, который чаще всего приносит разочарование. К слову, сцена с моим героем и его отцом в ванной основана на реальных событиях. У моего отца были сложные отношения с успехом, и он всегда говорил: «Успех может тебя отравить, если ты будешь воспринимать его слишком серьезно». 

Уже знаете, что будете делать дальше?

— До «Бардо» я ничего не снимал 7 лет, VR-инсталляция – это все, что я сделал за это время. Я все меньше интересуюсь реальностью в кино, потому что я считаю, что кино – это самый мощный инструмент для мечты. У мечты нет понятия времени, как не существует времени и в кино. Скажем так, мечты в нашей голове, а кино – это то, что снимает камера, но и то и другое – это фрагментация времени и пространства, в то время как наша жизнь линейна, скучна и временна.

А кино кажется мне возможностью новой интерпретации реальности, и это меня интересует в нем прежде всего. Боюсь, мне будет сложно снять фильм с четкой структурой и выверенным сюжетом. Эти ментальные конструкции мне совершенно не интересны.