«Звездные войны» среди мюзиклов: Почему оригинальные «Кошки» стали феноменом

Американские зрители уже приходят в себя после кинопремьеры «Кошек» Тома Хупера (Rotten Tomatoes выставил фильму рейтинг в провальные 18%). Нам предстоит оценить голливудскую адаптацию самого известного и долгоиграющего мюзикла уже в новом году. По этому поводу вспомним легендарное произведение Эндрю Ллойда Уэббера на стихи Т. С. Элиота, его историю и влияние на массовую культуру.

Как часто бывает с произведениями, изменившими индустрию и получившими культовый статус, первоначально «Кошки» были восприняты как парадокс жанра. Первоисточник, драматургия, особенности постановки — практически каждое решение было внезапным. 

Либретто «Кошек» родилось из детских стихов классика английской поэзии Томаса Стернза Элиота. Его книга «Популярная наука о кошках, написанная старым опоссумом» вышла в 1939 году. Это пятнадцать коротких стихотворений, каждое из которых — портрет некоего кота. В описаниях угадывается сатира на представителей разных английских классов. Кроме того, стихи, вроде «Знание кошачьих имен» и «Как обратиться к коту» говорят о тайных ритуалах и обычаях кошек.

Дурашливая, но стилистически выверенная книга в традициях абсурдистской английской детской литературы стала бестселлером. При этом, надо сказать, имя Элиота в основном связано с «серьезной» и сложной поэзией, далекой от массовой культуры. Его обращение к детской книге отдаленно напоминает аналогичные опыты русских обэриутов Хармса или Введенского. То есть, даже «легкая» поэзия классика на первый взгляд все же мало подходила для театральной адаптации.

Зато сами стихи просились на музыку. Через много лет после смерти Элиота Эндрю Ллойд Уэббера написал цикл песен по «Науке о кошках». Тогда, в конце 1970-х, за ним уже закрепилась слава одного из главных создателей современных мюзиклов — прежде всего благодаря рок-опере «Иисус Христос — суперзвезда», популярной на Бродвее, а также экранизированной в Голливуде. Почувствовав потенциал за песнями о кошках, Уэббер решил вновь обратиться к идее театральной постановки. В режиссерское кресло продюсеры усадили Тревора Нанна.

Нанн работал в Королевском Шекспировском театре и ставил классические спектакли. Как и Элиот в качестве либреттиста, этот режиссер был неочевидным выбором для создания развлекательного шоу. Его, впрочем, не смущали новые задачи и особенности драматургии. Первоисточник Элиота требовал представить действие как серию виньеток, отказаться от поступательного нарратива. Однако Нанн хотел, во-первых, хотя бы какой-то метасюжет для всей истории, а во-вторых — хотя бы один суперхит. Так у «Кошек» появилась главная героиня и ее песня «Memory».

Вдова Элиота предоставила создателям мюзикла черновики поэта и стихи, которые не вошли в книгу. Среди них была история Гламурной Кошки Гризабеллы. Некогда красивая и блистательная, Гризабелла предстает постаревшей, отвергнутой кошачьим сообществом. Она меланхолично оплакивает времена звездной молодости. Элиот счел эту историю слишком грустной для детей, зато для мелодраматической линии в мюзикле она была что надо.

Тревор Нанн сам дописал линию Гризабеллы, используя в том числе другие тексты Элиота, прежде всего — «Рапсодию ветреной ночи», которая и превратилась в «Memory». Также, по словам режиссера, именно он уговорил Уэббера написать к номеру музыку «в духе Пуччини», что композитор и сделал буквально за ночь. Однако Уэббер вспоминает, что придумал тему намного раньше, как раз для своего несостоявшегося проекта, посвященного Пуччини.

Первой исполнительницей партии Гризабеллы и, соответственно, «Memory» стала Элейн Пейдж, причем роль ей досталась после того, как изначально утвержденная Джуди Денч потянула лодыжку. Узнаваемая мелодия песни, пронзительный текст, несколько старомодная сентиментальность гарантировали рекордный успех этой арии. Независимо от постановок «Кошек», «Память» крутили на радиостанциях миллионы раз, свои версии песни записали Барбара Стрейзанд, Барри Манилоу, Сьюзан Бойл и десятки других певцов. Мотив застревает в ушах, многие ненавидят заигранную до дыр «Memory», и все-таки не могут стереть ее из своей памяти.

Но если музыку и тексты можно оценить отдельно, сам мюзикл остается только увидеть. Классическая постановка родилась благодаря усилиям хореографа Джиллиан Линн и дизайнера Джона Напьера. Сцена буквально «выросла» в зал, преодолевая традиционный невидимый барьер между публикой и действием. Действием, декорациями которого стала… свалка.

Гротескно увеличенные предметы, вроде тюбиков зубной пасты, остовы машин, темные груды хлама, оранжевые огоньки костров — это пространство населяли антропоморфные кошки. Причем не столько милые зверушки, сколько агрессивные, грациозные, сексапильные хулиганы. Они не говорили, а непрерывно пели, через музыкальные номера рассказывая свои загадочные истории. Члены кошачьей банды называли себя «Джеликлы», а Гризабелла в конце воспаряла на гигантской покрышке в Ионосферу, кошачьи небеса.

Что это все должно было значить? Не так важно. Главное, сказка была исполнена и показана так, что ее смотрели безотрывно. А причудливые коты со смешными именами (Уходжерри, Хвастохват, Рам-Там-Таггер) оказались захватывающими персонажами.

Но критики считали иначе. Общее место первых рецензий после премьеры «Кошек» в 1982 году гласило, что проект вышел амбициозный, но сумбурный. Вероятно, потому Джиллиан Линн не получила награду «Тони» как хореограф. Сегодня танцевальные номера «Кошек» считаются одними из наиболее влиятельных в истории мюзикла. Фактически балетно-джазовые экспрессивные движения танцоров той постановки повлияли и на эстрадные номера, и на смежные искусства, вроде «Цирка Дю Солей». Кстати, близость «Кошек» к цирку многое объясняет — это детский восторг, чистое зрелище, мистическое и наивное.

После премьеры в Лондоне в 1981 году последовал триумфальный переезд шоу на Бродвей. Американцы хотели смотреть на кошачьи истории годами. А мнение критиков уже опоздало. Революционный подход «Кошек» был связан в том числе с рекламой, для которой уже не нужна была традиционно понимаемая «пресса». Запоминающиеся постеры (силуэт танцора как зрачок кошачьего глаза), сарафанное радио и броский слоган («Кошки пришли навсегда») сделали свое дело. Похвальная самонадеянность, превратившаяся в реальность.

Правда, новейшие сценические интерпретации мюзикла, конечно, изменились. Частично это связано с эволюцией искусства. В моду вошла иная хореография: например, некоторые номера стали использовать элементы брейк-данса. Не обошлось и без идеологических перекосов. Так, в XXI веке из либретто исключили арию Тигриного Рыка — боевого кота, который не отличается толерантностью:

«Всех ненавистней ему кот ненашенских пород —

Кот-иностранец, кот-чужак, иноплеменный кот.

С персидскими, сиамскими — сейчас же заваруха,

Из-за сиамца в отрочестве он лишился уха»

(Пер. С. Маршака).

И все же, это те же «Кошки», потому что они остаются каноническим мегамюзиклом, мюзиклом-блокбастером, без которого не существует современной сцены. Именно постановка «Кошек» ввела в моду незаметные радиомикрофоны, использование спецэффектов, сверхдорогие подвижные декорации. Благодаря им сегодняшний зритель мюзикла идет не на легкое развлечение, а в пространство тотального театра.

Этот театр, при всей своей саморекламе и технологической изощренности остается подкупающе-невинным. В знаменитой пьесе Джона Гуаре «Шесть степеней отчуждения» (где по сюжету пустили слух о фильме по «Кошкам», в 1990 году) героиня критикует всенародно любимый мюзикл: «Эсхил изобретал театр не для того, чтобы все закончилось школьным хором, распевающем о кошачьих небесах».

Похоже, на самом деле театр шел именно к тому. Людям понадобился чистый, как в детстве, катарсис, доступный для каждого. В некотором смысле «Кошки» стали для мюзикла тем, чем «Звездные войны» для кино. Это эмоциональное зрелище-аттракцион, несложное, но абсолютное удовольствие. Возможно, сегодняшняя негативная реакция как на очередной финал «Звездных войн», так и на фильм «Кошки» намекает, что люди немного устали от такой простоты и невинности. Но вряд ли когда-то полностью утратят к ним интерес.

«Кошки» в прокате с 2 января.