Фильм Никиты Михалкова о звезде немого кино, которая пытается найти свое место в послереволюционной горячке, это и самозабвенная, редкой красоты мелодрама, и фарс.
«Есть хочется. Худеть хочется. Все хочется», – говорит режиссер Калягин, поглаживая себя по животику. Калягин и его съемочная группа маются от жары в Крыму, снимая очередную «буржуазную фильму». 1918 год, над страной грохочет Гражданская война, но в немом кино ее не слышно. В немом кино прекрасные женщины влюбляются в прекрасных мужчин, отталкивающие злодеи пользуются беспомощностью прекрасных женщин, порой появляются янычары, и начинается драка.
Но съемки застопорились, потому что исполнитель главной роли, кумир дореволюционного кино Владимир Максаков, «спелся с Максимом Горьким» в Москве и в Крым не торопится. Знаменитая актриса Ольга Вознесенская, главная героиня «фильмы», в ужасе и от сценария, и от того, что происходит в стране, и от того, что у нее нет настоящего дела, «за которое могут убить или даже посадить в тюрьму». У оператора Виктора Потоцкого такое дело есть, и Ольга влюбляется в него…
Фильм Никиты Михалкова о звезде немого кино, которая пытается найти свое место в послереволюционной горячке, и «есть хочется», и «худеть хочется»: это и самозабвенная, редкой красоты мелодрама, и фарс. Картина и о тех, кто предан делу революции, и о том, что революция несется в туман, как трамвай без тормозов. Финал «Рабы любви» стал классикой. Ольга Вознесенская мечется, как птичка, по пустому трамваю, за трамваем гонятся конные белогвардейцы. Внезапно успокоившись, Ольга с детской покорностью садится, смотрит на людей, которые ее вот-вот убьют, и говорит им удивленно и нежно: «Господа, вы звери, господа! Вы будете прокляты своей страной». Но ни трамвай, ни историю уже не остановить.
Фильм о Вере Холодной придумал сценарист Геннадий Шпаликов («Застава Ильича», «Я шагаю по Москве») для своей жены Инны Гулаи. Это должна была быть черно-белая немая комедия, Шпаликов разрабатывал эту идею с Андреем Кончаловским, но проект так и не сложился. Затем Кончаловский дописал «Нечаянные радости» с автором сценария «Соляриса» Фридрихом Горенштейном. Режиссером картины стал недавний выпускник ВГИКа Рустам Хамдамов, который пригласил на главную роль свою однокурсницу Елену Соловей, сыгравшую у него в дипломной работе. Но у Хамдамова было свое представление о том, как снимать эту историю, возникли творческие разногласия, и режиссера сняли.
Спасать фильм, бюджет которого был уже частично потрачен, пригласили Никиту Михалкова, успевшего громко дебютировать с истерном «Свой среди чужих, чужой среди своих». Тот согласился лишь при условии, что снимет «совершенно другую картину на близкую (но ни в коем случае не идентичную!) тему на оставшиеся деньги». Кончаловский с Горенштейном переписали сценарий еще раз, теперь картина называлась «Раба любви». Из «Нечаянных радостей» в ней остались пара шляп, одно пальто и неземная Соловей. Но и ее героиня кардинально изменилась. В фильме Михалкова был только один главный герой – кинематограф.
Ольга Вознесенская – идеальная мелодраматическая героиня, трогательная, капризная, самозабвенно отдающая себя миру. Это не совсем Вера Холодная, а может быть, и совсем не она. Художник-постановщик фильма Александр Адабашьян рассказывал, что в «Рабе любви» многое, вплоть до композиции кадра, заимствовано из классики немого кино, прежде всего из картин Евгения Бауэра, сделавшего Холодную звездой. Но если сама актриса на экране выглядела, по мнению критиков, «бесподобно правдиво», и ее игра до сих пор поражает именно естественностью, то Ольга Вознесенская в «буржуазной фильме» подчеркнуто театральна.
Вера Холодная – это «Женщина, которая изобрела любовь» (так называлась лента Вячеслава Висковского с ее участием), Ольга Вознесенская — раба любви, готовая подчиниться сильным мужчинам, поклонникам, обстоятельствам. Елена Соловей, кстати, долго не могла принять свою героиню, настолько отличающуюся от Веры Холодной. Но через много лет посмотрела картину и признала, что получился цельный образ, «настоящая живая женщина».
Другие герои больше похожи на своих прототипов: Олег Басилашвили играет, в сущности, одного из пионеров русского кинематографа Александра Ханжонкова, персонаж Евгения Стеблова списан с «душки» Витольда Полонского, да, собственно, и Потоцкий увлекается автомобилями не просто так, а потому, что автогонщиком был муж Веры Холодной, Владимир. Александр Калягин играет условного кинорежиссера Колягина, который, как и многие, пытается остаться «над схваткой» и призывает всех: «Не будем открывать глаза!»
Как говорил о своих первых фильмах Никита Михалков в интервью конца 1970-х, главное для съемочной группы было выстроить драматургическое напряжение без «насилия над миром, который создается в кадре». Как и в первой своей работе – «Свой среди чужих, чужой среди своих», – в «Рабе любви» Михалков исследует не персонажей, а жанр, воссоздает не мир 1918 года, но миф, причем миф не революционный, а кинематографический.
«Раба любви» – мелодрама о том, как киноактриса влюбляется в оператора-документалиста, как театральность сталкивается с репортажной съемкой, – как красота сталкивается с правдой, и оба погибают. Прекраснодушный киноделец Южаков не зря говорит в фильме: «Какая там правда… Была бы красота!» Но еще это картина о фанатизме: и кино, и революция делаются фанатиками.
Когда Ольга пытается заставить окружающих задуматься («Все, что мы делаем, это низко и бездарно… Из меня сделали идола! Я обыкновенная женщина! Господа! Оглянитесь вокруг – нищета, голод…»), фанаты не слышат, что она говорит, лишь улыбаются, признаются в любви и требуют автографов.
Вознесенская на экране сияет, и это заслуга не только Елены Соловей, но и великого оператора Павла Лебешева, снявшего к тому времени «Свой среди чужих, чужой среди своих» и «Белорусский вокзал». Лебешев, много работавший с Михалковым, Сергеем Соловьевым, Георгием Данелией, называл «Рабу любви» в числе своих любимых киноработ. Он придумал предварительно засвечивать пленку, чтобы увеличить ее чувствительность, и это создало ощущение эфемерности, нездешности, неприкаянности, какого-то последнего света, какой бывает лишь в воспоминаниях о счастливой жизни.
Картина воздействует на зрителей не сюжетом, а атмосферой: неуловимой, нервной музыкой Эдуарда Артемьева, внезапным ураганом, в котором не слышно слов, декорациями, в которых герои по-чеховски тоскуют, ждут чего-то, смотрят на тех, кто занят делом, – а жизнь проходит. Как говорит тот же Южаков: «А мы, как в детской, и жизнь-то наша розовая-розовая, как дом горящий, а в нем детей забыли». Пробирающая до мурашек основная музыкальная тема фильма, как и композиция «Где же ты, мечта» в нежном, так удачно рифмующимся с образом Вознесенской вокальном исполнении Елены Камбуровой, стала классикой, живущей уже своей, в том числе и отдельной от картины, жизнью.
В год выхода «Рабу любви» на больших экранах посмотрели 11 миллионов человек. Тогда советские критики, конечно, писали о ней в контексте истории революции. Сегодня картина, давно ставшая классикой, смотрится как фильм о наивном искусстве кинематографии, сказка о женщине, которая хотела жить настоящей жизнью или хотя бы умереть настоящей смертью. Миф о прекрасной стране, которая все ждала чего-то, ждала, а потом оказалась в неуправляемом вагоне и понеслась в неизвестность.
Образ этого трамвая, в котором Ольга Вознесенская несется в туман, удивительно перекликается с трагическим и загадочным стихотворением Николая Гумилева «Заблудившийся трамвай», написанным в 1920 году и в советские времена ходившим в самиздате. Лирический герой стихотворения оказывается в грохочущем трамвае, заблудившемся «в бездне времен», трамвай гремит через все исторические потрясения, через всю русскую литературу, через все смерти, «и трудно дышать, и больно жить». Этот трамвай — революция, и никто не слышит призыва: «Остановите, вагоновожатый, остановите сейчас вагон!»
В трамвае Ольги Вознесенской нет никакого вагоновожатого, и ее слова – «Господа, вы звери, господа» – обращены не к вождям, а к массовке, к тем, кто готов убивать по первому требованию вагоновожатого. В интервью Михалков рассказывал, что финальной фразой было: «Господа, я не с ними, я с вами». В фильме вместо этого звучит: «Господа, вы будете прокляты своей страной». Позже по движению губ актрисы видно, что она говорит: «Господа, это ошибка!» – но уже ничего не слышно. Да и не так важно, что произносит героиня, важно – как: с невыразимой нежностью. Красота в итоге оказывается важнее правды, все жизни, все сюжеты – лишь узоры на ковре.
В ранних набросках к «Нечаянным радостям» была строчка: «Если нет ничего впереди, то можно смотреть назад и любоваться останками божественной красоты».
В «Рабе любви» – при абсолютно ином подходе к материалу, к истории, к красным и белым, да и вообще к жизни – есть это любование «останками божественной красоты». Божественной красоты кино.
Комментарии