«Утраченные иллюзии»: Зачем смотреть триумфатора «Сезара»

Париж времен Реставрации. Франция отходит от революции, монархия медленно, но верно укрепляет свою власть, аристократия и нувориши стремятся праздно прожигать жизнь, а либералы, помимо идеологических проповедей, не упускают возможности заработать побольше денег.

Именно в такую обстановку попадает молодой провинциальный поэт Люсьен де Рюбампре (Бенжамен Вуазен из «Лета’85» – самый многообещающий актер этого года, по мнению академиков «Сезара»), которому лишь предстоит овладеть искусным мастерством оппортунизма. Пока же его идеалы не извиняют отсутствия манер, а правила существования в светском обществе остаются тайной за семью печатями.

Уповать на богатую, но не слишком знатную и к тому же замужнюю покровительницу Луизу де Баржетон (Сесиль Де Франс), которая вывезла его в столицу, не приходится, и просвещать Люсьена берется редактор Этьен Лусто (Венсан Лакост). Ученик в короткий срок превосходит учителя в умении создавать скандалы и обирать всех причастных до нитки.

В Париже действительно можно сделать головокружительную карьеру – от торговца фруктами до крупного издателя (Жерар Депардье), от провинциального таланта до главного редактора популярной газеты. Открыто продает себя каждый второй, а купить можно все что угодно, были бы деньги. Что помещает условный роман взросления (хотя правильнее называть его дорогой к разочарованию) в декорации сущего балагана.

Уродливая нагота Парижа, впрочем, не для всех очевидна: некоторые уж слишком ослеплены. Амбициями, алчностью, жаждой мести, стрелы которой, очевидно, не долетают до адресата. А вот любовь и разумные начала эти орудия сметают в первую очередь. Воплощения их сколь редки, столь и причудливы. В их числе бульварная актриса Корали (Саломе Деваэль) и Натан д’Анастазио (Ксавье Долан, авторская замена закадрового голоса) – писатель, растерявший еще не весь свой идеализм, но предпочитающий праздной суете разумное бездействие. Они – скромные фигуры на громадной шахматной доске, пешки, не имеющие веса и не всегда осознающие шаткость своего положения.

От добродетельных семьи Люсьена и кружка д’Артеза остались лишь отголоски, из-за чего практически полностью срезаны провинциальные перипетии и часть интеллектуальных дебатов – примерно с такой же безжалостностью под нож идут рассуждения Левина в экранизациях «Анны Карениной». Но дело не в снобизме, а в специфических особенностях литературы и кинематографа: кому, в самом деле, нужна пасторальность Ангулема, когда есть блеск и нищета Парижа?

Хотя гедонизм в работе Ксавье Джанноли скорее приглушенный: роскошь костюмов и интерьеров бесспорна, а сиюминутные наслаждения, выраженные в реках шампанского и необходимости делиться женщинами, постепенно теряют силу и цвет. Всего лишь рамки, просто еще один кадр, показывающий постепенную деградацию героев, тусклеющий с каждой минутой, а иногда и вовсе достигающий степени мрака с полотен Караваджо. С той же скоростью истончается и марево иллюзий.

Политические игры, нюансы которых сведены к минимуму, перемежаются с остроумными упражнениями в софистике, постоянным поднятием чужих и собственных ставок, а также попытками заключить как можно более выгодные договоры – как бесплодные, так и весьма удачные. Но в бурном водовороте столичной жизни и благие, и зловредные намерения растворяются без следа.

Раскинутая сеть из множества интересов и компромиссов здесь действительно обширна, но все это выглядит ширмой, которую многие совсем не замечают, пребывая в вечной погоне за богатством, статусом и престижем. И в этом смысле «Утраченные иллюзии» – весьма наглядное свидетельство того, что деньги частенько бывают важнее титула, но если нет ни того, ни другого, то жизнь оказывается совсем уж непростой.

Эта трагедия под печальные и торжественные переливы скрипки (в программе – Шуберт, Рамо, Вивальди и Перселл) подходит к своему закономерному финалу весьма неспешно. Не открывая человеку, имеющему хоть какой-то житейский опыт, ничего нового, но весьма точно живописуя людские характеры, привычки и пороки. Впрочем, в этом и заключаются универсальность и извечная злободневность «Человеческой комедии», придираться к которым совсем уж глупо. Что ж, до божественной нам далеко.