«Сирано де Бержерак»: О том, каково одновременно быть и не быть собой

В «Сатириконе» громкая премьера – «Сирано де Бержерак» в постановке худрука. Много лет назад Константин Райкин и сам выходил на сцену в образе гордого поэта и бесстрашного бретера. Ныне он закрепил за собой роль режиссера, и к команде молодых артистов присоединяется только на поклонах. Срывая заслуженные аплодисменты.

Некоторые вещи, впрочем, остались прежним. Например, со сцены снова звучит перевод Владимира Соловьева (хотя своеобразную дань памяти отдают и Татьяне Щепкиной-Куперник, лично знавшей Эдмона Ростана). В классический текст прорывается и современность: в «Сатириконе» любят не только как следует похулиганить, но и устроить шоу.

В данном случае – практически из ничего: пространство на Марьиной роще лишено сложных механизмов, и в распоряжении труппы лишь ровный планшет сцены. Его усеивают горы скомканной бумаги, рулоны рукописных признаний и картонные фигуры, подписанные небрежной рукой (сценограф – Дмитрий Разумов).

За всевозможных буфетчиц, капитанов, поэтов и мушкетеров отдуваются Кирилл Бухтияров и Антон Егоров – список их подопечных растягивается на целую страницу в программке, и артистам приходится побегать, чтобы оказаться на нужном месте в нужное время. Награда – возможность проявить острохарактерность и задор.

Райкин говорит, что репетировал «от артистов, их музыкальных предложений и ассоциаций». Итог – кипучая энергия, направленная в нужное русло крепкой рукой. Герои запрыгивают на столы, едва не проламывая дерево, яростно кидают их оземь, проворачивают вокруг своей оси. В какой-то момент переключаются и на людей – с невесомой картонкой всю силу чувств не проявишь – из-за чего на сцене возникает беспорядочный хоровод.

Аккомпанемент соответствующий: старенький магнитофон выплевывает гетто-хиты, а герои регулярно сходятся в рэп-баттлах. Впрочем, учитывая ритм и характер пьесы, им сам бог велел это делать. Сирано (Ярослав Медведев) владеет словом так же хорошо, как и шпагой, и с очередным соперником расправляется играючи, унижая того и вербально, и физически.

Способен он и на смену репертуара – в какой-то момент герой берет на себя роль шансонье, и отнюдь не французского разлива. Артисту приходится перестраиваться в рамках одной сцены: менять не только голос и маску, но и живую эмоцию. Результат, подкрепленный стараниями художника по свету (Денис Солнцев), того стоит: атмосфера места, в котором глухое разочарование бьет в голову не хуже похмелья, передана блестяще.

Французского тоже много – от электронного дуэта UVB76 и «брендового» фристайла (постмодернизм во всей красе) до Сержа Генсбура, проникновенно исполняющего «В лесу прифронтовом». Скудный военный быт, налаженный за месяцы долгой осады и худо, и бедно, придает первому слову заявленного жанра – героической комедии – совсем иной смысл.

Эти минуты тишины – единственная передышка. В остальное время артистам приходится держать сумасшедший темп. Медведев не уходит со сцены больше двух часов, лишь иногда прячет лицо в тени или за трактатом Декарта. Напряженная умственная работа сочетается в нем с загадочностью и трагикой – несмотря на все фиглярство, выраженное в том числе пластикой, гордость де Бержерака («мой голос будет служить только мне и моей совести!») возвышает его над остальными, действительно превращая в мифическую фигуру.

Но ярко проявляется в нем и человек, сам себя загнавший в ловушку и намеренно выбравший поражение. Кажется, что любовь проверяет на прочность его принципы, заставляет ввязаться в еще одну смертельную дуэль – ума и красоты, но на деле Сирано остается верен себе. Он перестает бинтовать руки перед неизбежными сражениями, но можно быть уверенным в том, что сердце его изранено не меньше.

Страдает и Роксана. Ее играет Екатерина Воронина, номинантка на премию Художественного театра за роль Гретхен в спектакле «Как Фауст ослеп». Но если в постановке Сергея Тонышева ее героиня олицетворяла любовь всепрощающую, то Роксана – любовь воинствующая. В длинных нарядах (костюмы – Мария Данилова) и с длинными рыжими волосами она напоминает валькирию, особенно, когда прорывается к дражайшему супругу через гарнизон противника. И при этом не теряет ни женственности, ни достоинства: невыраженные чувства остаются при ней даже в тот единственный момент, когда она смотрит кузену в глаза.

Очевидной становится и трагедия Кристиана де Невильета (Илья Гененфельд), перерастающего образ провинциального юноши и слишком поздно осознающего ошибочность своей тактики. О том, что счастье будет недолгим, намекает фотоаппарат, с которым молодой барон не расстается: в объективе все чаще оказывается Сирано, и никогда – он сам.

Патетику – в конце концов де Бержерак не терпит серьезности – разбавляют шутки, которые принято называть внутряковыми. Окончательно санкционирует их конструкция спектакля в спектакле:  второстепенные персонажи то и дело выходят из образа, чтобы невозмутимым голосом озвучить историческую справку – что за человек упомянут, чем известен, стоит ли вообще запоминать имя… И если в том же «Фаусте» Мефистофелю, упрямо ломающему четвертую стену, в прямом смысле зажимали рот, то здесь это – несомненная часть представления. Комедийный каркас, отражающий и мир любого творца, и все эпохи разом.  

Раздвигают герои и рамки канона, затрагивая даже экологическую повестку. Впрочем, рассказ о трудностях переработки картона, обрывается достаточно резко. При желании в этом можно увидеть символическое пересечение с финальным монологом Сирано. Посвящен он сожалениям без сожалений – тому, что материального наследия герой так не оставил, только обрывки писем и поэм. Да и бумага вроде материал ненадежный и недолговечный – вон как ее разметало по всем углам. С другой стороны, рукописи, как все знают, не только не горят, но и вообще сложно поддаются уничтожению.