Сергей Урсуляк – автор таких хитов, как «Ликвидация», «Тихий Дон» и «Праведник». Этим летом он возглавил жюри игрового конкурса на фестивале в Выборге, а по окончании смотра был объявлен его новым президентом (одновременно вернется прежнее название «Окно в Европу»). «КиноРепортер» публикует яркие и обстоятельные высказывания режиссера о любимых артистах, художественной правде, молодых талантах и симпатии к прошлому.
Есть краеугольные литературные произведения, которые должны экранизироваться часто. Книга должна находиться в обороте, о ней должны знать. Тем более такая книга, как «Тихий Дон». «Отверженных» во Франции экранизировали около 50 раз, эта книга для них так же важна, как для нас «Тихий Дон» или «Война и мир».
Конечно, есть вещи, которые я переснимать не буду. Либо те, которые на меня произвели огромное впечатление, либо те, при просмотре которых я понимаю, что экранизация жива до сих пор: она работает, и еще не пришло время делать что-то новое.
Я не снимал «Тихий Дон» после Сергея Герасимова или Сергея Бондарчука – я просто снимал. Это произведение, которое я очень люблю. Каждый раз, когда я думал о том, что было бы хорошо снять «Тихий Дон», сомневался: это же огромные деньги – кто даст и кому вообще это нужно? Но однажды в разговоре с продюсером Антоном Златопольским я предложил: «А давай «Тихий Дон» снимем?» Он взял паузу минуты на полторы и ответил: «А давай!» Раздумий не было.
Я сейчас скажу, что мой любимый актер – Сергей Маковецкий, потому что он снялся у меня в 10 картинах. Но на самом деле совсем нет. Ни у кого нет счастливого билета, дающего право сниматься у меня всегда. Сережа Маковецкий хорош тем, что каждый раз мы придумываем с ним что-то новое. Более того, каждый раз, начиная картину, я думаю о том, что Маковецкого в ней не будет. Честно ищу другие варианты. И когда не нахожу их, понимаю, что надо позвонить Маковецкому. А он как раз оказывается свободен.
Я люблю работать со всеми актерами, которые у меня снимаются. Потому что среди них нет тех, кто был бы мне навязан. Кроме Владимира Машкова в «Ликвидации». Это было предложение продюсеров. Я сопротивлялся. Не потому, что я Машкова не хотел брать, а потому что я не люблю предложения, особенно настойчивые. Но все обернулось к лучшему. Во-первых, у меня не было других вариантов. Во-вторых, с Володей было очень приятно работать.
Что касается Жени Ткачука, то работа с ним каждый раз строится заново. Настоящий Ткачук до такой степени не похож в жизни на то, что он играет, что я иногда теряюсь. Он российский артист выдающихся качеств. То, чего он не знает, на него падает с неба. Его ведут талант и интуиция.
Большой интуицией наделен и Сашка Яценко – ему вовсе не нужно, чтобы я что-нибудь говорил. У меня с ним тоже сложные отношения. Мы снимали летний блок «Тихого Дона», я к нему подхожу и показываю, чего хочу. Он говорит: «Ух ты, класс!» И делает что-то свое. Я понимаю, что роль валится, все мимо, кошмар, ошибся с артистом.
Пауза после летнего блока, я сажусь монтировать, смотрю какие-то дубли и вижу, как он замечательно играет, как точно все делает. Начался зимний блок, и я почти перестал к нему подходить – на уровне «Саш, встань чуть левее и скажи вот эту фразу погромче». Мы сделали четыре картины, и я с огромным удовольствием воспринимаю его самостоятельность.
Бывает такое, что ты увлекаешься кем-то. Такие вещи у меня бывали. Немного, врать не буду. Я подминал роль под человека, и в результате это не было правильно. При том что это были хорошие актеры и актрисы. Нельзя слишком увлекаться.
Моим выпускным спектаклем в Щукинском училище было «Горе от ума». Всех, кто мог сыграть Чацкого, к тому времени выгнали из института, у нас был очень разболтанный курс, и по остаточному принципу эта роль досталась мне. И я даже был в ней неплох. Но те, кто видел меня в роли Чацкого, в большинстве своем уже давно умерли. Или находятся в маразме. (Смеется.)
При этом я хотел быть кинорежиссером с пяти лет – с тех пор как посмотрел фильм Эльдара Рязанова «Гусарская баллада». К своей мечте я шел непрямым путем, и даже в Щукинском училище постоянно писал сценарии. Сценарий фильма «Долгое прощание» я написал на четвертом курсе института. Но вопрос с режиссурой все откладывался и откладывался.
Когда мне стукнуло 30, я понял, что откладывать дальше нельзя, и стал поступать во ВГИК. Один раз – мимо. Второй раз – мимо. Это было очень печально. Но, слава богу, были двухгодичные высшие режиссерские курсы, на которые я и поступил. Я всегда хотел быть режиссером. А актерство – это была такая полезная песня. Во-первых, я знаю эту профессию изнутри. Во-вторых, у меня есть кое-какие способности, и они помогают мне в работе с актерами.
Почти в каждой моей картине есть дебютанты. Хочется сказать, что у меня потрясающее чутье на таланты. (Смеется.) На самом деле найти молодого актера – не такая сложная задача. Просто ее нельзя передоверять кому-то – нужно самому ходить в Щукинское училище, Школу-студию МХАТ, ГИТИС, Школу Райкина и смотреть ребят. Не вызывать к себе, когда эти ребята приходят взмокшие, зажатые и не понимают, что они говорят, а ходить к ним и смотреть на них там, где они свободны, раскрепощены, где они занимаются делом, не желая тебе понравиться. Нужно искать.
А все эти разговоры о том, что вот раньше были артисты, а сейчас таких уж нет, это ерунда. У нас много замечательных талантливых актеров. Просто материал, который им предлагается, очень часто гораздо ниже их возможностей.
За сюжет отвечает либо сценарист, либо автор произведения, которое я экранизирую. Моя задача – внятно рассказать эту историю. Слава богу, мне не нужно звонить в Москву по поводу изменения каждой запятой – я могу выбросить сцену, поменять ее наполнение. Многие считают, что раз я сотрудничаю с государственным каналом, каждый мой шаг контролируется. Нет, это не так – все достаточно просто, человечно и свободно. Что касается выбора актера, то это всегда стопроцентно зависит от меня.
Я не провожу актерских проб. Вообще. Не потому, что я считаю, что это плохо и неправильно, просто я не умею этого делать. Вероятно, это моя детская, актерская травма, связанная с необходимостью каждый день ходить на пробы и в комнате изображать, как ты находишься на пляже с лучшим другом, которого видишь в первый раз.
Я проб боюсь, стесняюсь и не провожу. Точнее, провожу, но другим способом. Мы в течение нескольких часов разговариваем с артистом о разном. Потом с теми, кто, как мне кажется, может пригодиться, потихоньку начинаем читать. Это длинный и, наверное, мучительный для артиста процесс. Как сказала одна из моих дочерей, лучше пробоваться, чем два часа со мной разговаривать. (Смеется.)
Я знаю, что зрителям больше всего нравится «Ликвидация», – это без вопросов. Но каждую свою картину я делал изо всех сил. Получилось, не получилось, вышло хуже или лучше, но я делал изо всех сил. Никогда специально не пересматриваю свои фильмы. Бывает, что когда показывают по телевизору, могу остановиться и посмотреть. Но как только вижу свою ошибку, мне становится неловко за себя, и выключаю. Может быть, в будущем я и назову свою любимую картину – до маразма осталось недолго, – но пока, слава богу, держусь.
Не то чтобы я вынужденно снимаю ретро, потому что мне не дают сказать правду про сегодняшний день. Я не люблю и никогда не хотел снимать про сегодня. Для этого нужно ощущать ритмы времени, получать удовольствие от периода, в котором ты находишься. У меня это отсутствует – вообще или в силу возраста.
Все, что нужно сказать про сегодня, я говорю, рассказывая истории из прошлого. Мне интереснее ушедшие люди, ушедшие эпохи, звуки, которых мы сегодня не слышим, песни, которых мы сегодня не поем, – они на меня благоприятно воздействуют. А то, что я слышу сегодня, меня больше раздражает. Но снимать же надо про то, что любишь.
Каждый режиссер хочет, чтобы у него все было правдиво. Дальше – у кого насколько хватает возможностей. Для кого-то то, что я делаю, может быть неправдой. Специальных приемов, как добиваться правды, я не знаю. Есть просто твой взгляд – тебе кажется, что это похоже на правду, и ты говоришь: «Ну, вроде снято». Или ты десять дублей добиваешься, чтобы артист сыграл так, чтобы тебя это удовлетворило. Я не знаю, как это бывает, и даже не хочу в этом разбираться. Пока у меня получается. В какой-то момент это закончится, и тогда придется перестать снимать кино.
Каким-то оно обязательно будет. Без кино мы не останемся. Хотелось бы, чтобы оно было более художественным и осмысленным, менее продажным. Я все время вспоминаю замечательные слова Ролана Быкова, сказанные им в хорошие годы: «Мы уже научились снимать кино как в жизни, нам бы теперь научиться снимать кино как в искусстве». Вот этого, мне кажется, сегодня не хватает.
13 и 14 декабря в «Мастерской «12» Никиты Михалкова» состоится долгожданная премьера сезона – постановка пьесы Максима Горького «На дне».…
Домохозяйка по имени Жанна умеет читать мысли и управлять электротехникой, чем успешно пользуется, выигрывая крупные суммы в покер и грабя…
В Театре Мимики и Жеста новая премьера, которую планируют привезти и в другие регионы страны. Инклюзивный спектакль на русском жестовом…
В первой части обширного материала, посвященного новейшему кино про Урал, мы рассказывали о лентах, увидевших свет за последний год. Здесь…
20 ноября на сцене Дворца на Яузе состоялась первая торжественная церемония вручения индустриальной премии «МедиаБренд», которая отмечает выдающиеся проекты в…
Телевидение как способ распространения информации неумолимо сдает лидерство, но как сегмент индустрии развлечений не устареет, наверное, никогда. Потому что от…