«Родня»: Буффонада или бег на месте

На самом деле «Родня» «полежала на полке», потому что получился слишком уж честным слепком жизни с двойной моралью в СССР 1980-х. Как изменилась страна с тех пор, как изменились мы! Но образы героев картины все так же актуальны.

1981-й. Высоцкий уже умер, Брежнев еще жив. Дети слушают Boney M, юноши отправляются в Афган. Мария Васильевна Коновалова, женщина немолодая, но еще в соку, обвешанная сумками, кошелками, с эмалированным ведром в руках, едет из своей деревни Батурино в областной центр к дочке и внучке. Стиль – деревенский шик: белые носки под черные туфли, кардиган крупной вязки под куртку, белая майка с эмблемой Олимпиады-80 трещит под напором большого сердца.

Нелепость и решительность – из них и состоит эта простая тетка, громогласно живущая, требующая правды, готовая всех накормить и со всеми поругаться, уважительно и жалостливо оглядывающая городскую жизнь, способная и гулящему зятю дать по лбу, и прощения у него попросить в микрофон перед сотней незнакомых людей, и бывшего мужа-выпивоху пожалеть, и на дочь-брошенку накричать. Чего она не может – это понять, почему все не так, как она хочет.

Она большая. Всем мешает. Не сдвинешь. В сценарии Виктора Мережко «Была – не была» героиню представляла такая фраза: «Мария ломанула вперед, чемоданами прокладывая дорогу, сметая с пути праведное и неправедное, и никакая сила не могла ее остановить». Вот об этом и фильм: о том, как Мария Васильевна Коновалова остановилась.

«Родня» – первый опыт Никиты Михалкова в описании современности – трагикомедия, буффонада, снятая так свободно, что цензура потребовала внести 117 поправок. Говорят, кто-то из чиновников возмущался: «Таким увидеть советский народ можно было только из окна мерседеса!» Какую-то часть правок Михалков внес, и все равно фильму дали четвертую категорию и закрыли. Но потом «Родню» посмотрел Юрий Андропов, занявший пост генерального секретаря ЦК КПСС, – пришел в восторг, категорию изменили на вторую, и картина вышла на экраны.

Преувеличенная, почти клоунская интонация превращала «Родню» в парад-алле, а повседневную советскую жизнь – в цирковые номера, но эти номера скреплялись квазидокументальными вставками, и клоунада вдруг прорастала жизнью. И Михалков, и оператор Павел Лебешев говорили, что это фильм о том, как деревенская тетка сталкивается со «своеобразным язычеством городской жизни», полной условностей и диковатых ритуалов, и, пытаясь в этой жизни разобраться, многое разрушает. Но, как объяснял режиссер, «чистотой своей и истинностью своей она заставляет людей, с которыми общается, рано или поздно оглянуться на прошлую и настоящую свою жизнь».

«Родня» – это череда людей, которые переодеваются, хорохорятся, сбривают усы, надевают парики, притворяются кем-то другим: счастливыми, сильными или что слышат друг друга. И Мария Васильевна притворяется, и ее дочь Нина, и внучка Иришка, и город, и страна – они примеряют на себя чужое счастье, а где искать свое, не знают. Город, куда приехала Мария Васильевна, – это уже не деревня, но и не столица. Снимали «Родню» в Днепропетровске, который выбрали именно за «налет провинциальности». Из «городского» тут и трамвай, и футуристическая архитектура, и шикарный ресторан – закрытый, разумеется, на спецобслуживание, и гостиница, где, разумеется, нет мест…

Но в тихих дворах все по-деревенски, все всех знают, качели висят на ветке старого дерева, бродячие собаки прибегают к местным алкашам за лаской и хлебушком. Многоквартирный дом, в котором живет Нина, торчит на краю стадиона, как единственный зуб в пасти чудовища. Собственно, Мария Васильевна так и едет в город – как в пасть чудовища, проглотившего когда-то ее мужа, а теперь и дочь с внучкой.

Роль Коноваловой была написана специально для Нонны Мордюковой, и это редкий случай, когда актриса сама выбрала режиссера. Виктор Мережко, умевший горевать о тяжелой женской доле («Вас ожидает гражданка Никанорова», «Здравствуй и прощай»), пообещал Мордюковой комедийную роль, но сообразил, о чем написать сценарий, лишь когда к нему самому приехала теща из деревни.

Мордюкова прочитала и сразу сказала: «Должен снимать самый лучший режиссер! Никитка!»

Актриса не сразу приняла михалковское видение Марии Васильевны: тетка с полным ртом металлических зубов, химическая завивка, никакого макияжа. Но конфликты на съемочной площадке (в какой-то момент режиссер и актриса вообще перестали разговаривать и общались через оператора) не помешали Мордюковой не раз говорить в интервью: «Я влюблена в мою героиню».

Коновалова – действительно одна из лучших ролей Нонны Мордюковой. Мария Васильевна во всю мощь пугается и во всю силу радуется. Только вздрогнула от внезапного шума стадиона за окном – и уже умиляется: смотри, смотри, эти-то забили. С ней невозможно ужиться, она слишком сильно любит и слишком резко судит, мучает всех своей «отчаянной праведной правотой».

Нина (Светлана Крючкова) орет на мать: «Ты хочешь, чтоб я как ты? Всех разогнала и одна осталась? Одинокая женщина – это не-при-лич-но!» – и демонстративно вываливает только что приготовленный омлет в мусорное ведро, даже не попробовав. Внучка Коноваловой, Иришка (девочку играет мальчик – Федя Стуков), выпрыгивает из шкафа в маске волка из «Ну, погоди!».

Вовчик (гениальная роль Ивана Бортника) – когда-то первый парень на деревне, бывший муж Марии Васильевны, а теперь жалкий пьяница. Чем больше он прикладывается к «лекарству», тем больше бравирует: «Я был и главным… А теперь я просто рядовой бухгалтер, Маруся, и я счастлив, Маруся, потому что я ни от кого не завишу, Ма-ру-ся!» Его бравада переходит в пьяные слезы с безнадежностью, но только зритель приготовится пожалеть его, как вдруг всю сентиментальность сметают мотоциклисты в футуристичных одеждах, а потом – алле-оп! – номер с животными.

Еще на арену выйдет липкий Тасик (безжалостный Юрий Богатырев) со своим «Танцевать, теща!», и они с Мордюковой покажут один из величайших парных танцев в истории кино. Хореограф Геннадий Абрамов рассказывал, что Мордюкова в свои танцевальные способности не верила, просила, чтобы на общих планах снимали дублершу, но режиссер и хореограф ее убедили.

Сначала она танцевала, сидя на стуле, чтобы прочувствовать язык тела, и только когда уже поняла, что нужно делать, хореограф разрешил ей встать. После блестящей репетиции Мордюкова отмечала день рождения, и на следующий день на съемках танцевала гораздо хуже. Хореографу танец совершенно не понравился, и он попросил Михалкова сделать монтажные врезки, чтобы усилить динамику сцены. Богатырева же учить не надо было, зять в танце «топтал тещу, как петух курицу».

Здесь все лихи, отчаянны и потеряны. Вот главный инженер Ляпин (Андрей Петров) – несостоявшийся художник – еще более нелепый и трогательный, чем сама Коновалова. Он носит в портфеле будильник, который то и дело звонит в самый несуразный момент. Вот сын Вовчика Кирилл (одна из первых ролей Олега Меньшикова), который, уходя в армию, дожидается вопроса Марии Васильевны: «А ты не постригся?» – и торжествующе снимает парик. Вот импозантный официант с пластырем на шее – крест-накрест (фурункул, наверное, вскочил), который то ли юлит, то ли хамит, то ли очаровывает, в общем, ведет себя так, как будто он тут главный и его «Чего изволите?» – только игра.

Он и есть тут главный: официанта сыграл сам Михалков, обслугу – остальная съемочная группа. Оператор Павел Лебешев, художник-постановщик Александр Адабашьян, ассистент режиссера Тамара Кудрина (она сыграла молодого официанта с усиками) – все они обживали эти бескрайние кафельные пространства ресторанного закулисья. Примеряли дефицит, смотрели телевизор, пили кофе. Знали, как жить. Коновалова и ее родня – просто живет, как получается.

Фильм несколько раз прерывается долгими планами, которых не было в сценарии, и сначала кажется, что они не имеют отношения к сюжету. Вечер, Мария Васильевна стоит на балконе, на стадионе, куда выходят окна квартиры, бегает спортсмен – круг за кругом. Все это, начиная от фигурки на балконе и заканчивая крупным планом спортсмена, снято одним планом, трансфокатором с большим диапазоном изменения фокуса.

После очередного скандала Коновалова хлопает дверью, ее внучка танцует в маминых одеждах, а Нина смотрит в окно – там мучительно долго самолет превращается из точки в громадину. После сцены в ресторане Коновалова причитает, сидя на парапете, – а мимо едут военные грузовики, полные солдат.

Эти паузы, серые, медленные, почти документальные, нужны были режиссеру и оператору для того, чтобы рассказать не о конкретной Марии Васильевне, а обо всей стране. Страна – это то, что происходит на заднем плане, пока вы суетитесь и хорохоритесь, топчетесь на одном месте и никак не можете начать движение к горизонту. Финал – с проводами в армию, суетой на перроне, благословением чужого сына, примирением матери, дочери и внучки – тоже был придуман режиссером.

Мережко потом признавался: «Михалков сумел так повернуть сценарий «Родни», что после выхода фильма на экраны я неожиданно увидел свои возможности в новом качестве. В результате появились «Полеты во сне и наяву».

Тогда про «Родню» говорили – сатира, гротеск. Сейчас видно – безжалостно реалистичное кино. Фильм о людях, которые уже разучились жить по-старому, а по-новому пока не знают как. Уже не деревенские, еще не городские. Уже не застой, еще не перестроечный хаос. Уже не гражданские, еще не военные. Новобранцы. Родня. Уж какая есть.