«Я сломал свои внутренние барьеры»: Откровенное интервью с Максимом Матвеевым

Карьера Максима Матвеева — дерзкий ответ на ярлыки, которые дает ему общество. Герои-романтики не играют социопатов — маньяков или психологов с проблемами, а красавцы с голливудской внешностью не пугают поклонников истощением (оно, само собой, ради роли). О жизни между Питером и Москвой и о том, чем впечатлить современного зрителя, лауреат «Золотого орла — 2021» рассказал в интервью «КиноРепортеру».  

Максим, у вас в фильмографии очень разные персонажи — от декабриста до психотерапевта. Что за тяга к экспериментам?

— Да, мне постоянно хочется удивлять самого себя. Находить черты характера, свойства темперамента, которые не замечал раньше. К тому же у современного актера не может быть одного амплуа.

Почему?

— Мы живем в гигантском насыщенном информационном поле. Зрителя сложно удивить. Если предлагают уже знакомые типажи, он теряет интерес. Все сейчас в погоне за впечатлениями. Удивить еще может разрыв шаблона. Когда актер появляется в несвойственной ему роли — это цепляет.

И какая роль была самой неординарной?

— Наверное, каждая роль — эксперимент, в ходе которого осваиваешь новые профессиональные и человеческие навыки. Но были этапные работы, которые помогали выйти на следующий уровень. Прежде всего дебют в кино — «Тиски» Валерия Тодоровского. Драма «Не скажу» Игоря Копылова, где мы играли с Лизой (Боярской, женой Максима, — КР). И «Мосгаз», конечно. Я даже растерялся, когда мне предложили роль маньяка. Сначала почитал про него, думаю: какой-то странный… Большинство знакомых говорили: «Ты что, с ума сошел?! Не берись!» И во мне вдруг проснулся азарт — взять и сыграть наперекор. А в театре — роли в «Дьяволе» и «Кинастоне».

Для роли Эдварда Кинастона вы резко похудели.

— Да, с 86 до 72 килограммов месяца за четыре.

Тяжело далось?

— Это был почти подвиг. Но главное, чтобы не было так: о, это роль, для которой я могу обалденно постройнеть, а что играть — неважно. Важно! Я восторгаюсь великим трансформатором Кристианом Бэйлом — тем, что он делает с собой и в какие сроки.

А чего вы никогда не сделаете ради роли?

— Если буду мотивирован — сдерживающих факторов нет.

Мне кажется, ограничения есть у всех…

— Если мешают границы — иди на тренинг. Почему западные коллеги продолжают ходить на актерские курсы, даже заработав звездный статус? Они постоянно расширяют свой диапазон. Все только в голове. После того как преодолеешь психологический барьер, поражаешься: «Елки-палки, я и не думал, что такое могу!»

А принять себя таким, какой есть сейчас, быть собой?

— Что значит — быть собой? Человек — бездонная вселенная, которой трудно дать определение или заключить в рамки. Сложно быть открытым, не дать обществу закрыть себя частоколом из масок и паттернов поведения. И сохранить внутреннего ребенка — удивляющегося и прекрасного. Например, хожу сейчас в спортзал и наблюдаю за контингентом. Есть там мужчины, которые надевают на себя маску кого-то очень брутального. Любопытная штука — разглядеть тех мальчишек, которые в них до сих пор живы и пытаются защититься.

Есть стереотип о «настоящем мужике». Но актерская профессия идет с ним вразрез — ведь порой надо и мужчину в платье сыграть вроде Эдварда Кинастона, и пуделя в лосинах, которого вы на этюдах в Школе-студии МХАТ показывали. У вас никогда не возникало внутренних конфликтов на этой почве?

— Конечно, сначала был страх — увидеть в себе проявления, не соответствующие общепринятому мужскому стандарту. А вдруг я потом захочу чулки носить?! (Смеется.) Но я попал на курс к Валентине Александровне Ермаковой (на театральном факультете Саратовской государственной консерватории им. Собинова, — КР), которая давала попробовать разные роли. Я играл и Вацлава Нижинского в «Божьем Клоуне», и Кромвеля в «Королевских играх». И постепенно сломал собственные внутренние барьеры.

В «Союзе спасения» вы играете князя Сергея Трубецкого, участника Отечественной войны 1812 года, несостоявшегося «диктатора декабристов». Вам близок образ бунтаря?

— Сначала мне показалось странным определение «диктатор». В моем представлении диктаторы — это Гитлер, Муссолини и иже с ними. Властные маньяки. Мой персонаж совсем иной. Он мягчайший человек, который не хотел кровавой расправы. Уже потом я осознал, что слово «диктатор» тогда означало совсем другое — человека, который был готов взять на себя ответственность за произошедшее. Сыграть Трубецкого было любопытно.

Как думаете, почему сейчас так востребована тема революции?

— У тех же декабристов много общего с современной молодежью, которая хочет отличаться от родителей, заявить о себе. Юношам интересно увидеть себя в тех, казалось бы, далеких героях. Понять, что за подвигами стоят обычные людские мотивации. Тогда человек, сосредоточенный на своих проблемах, вдруг видит, что те же вопросы задавали его сверстники испокон веков. Очень терапевтическая штука.

У вас с женой несколько общих проектов. Совместная работа влияет на семейную жизнь?

— Съемки — другой режим взаимоотношений. У нас на площадке, особенно если это интимная история, как в «Анне Карениной», должно быть разграниченное пространство: я сам по себе, Лиза сама по себе. Тогда никакие перипетии персонажей не переходят в совместную жизнь. Здорово, что мы оба это понимаем и принимаем.

Легче относитесь к воспитанию второго сына, чем когда появился первенец? 

— Есть так называемый синдром первого ребенка. Первенца балуют, залюбливают, носятся с ним. А когда появляются другие дети, понимаешь, что надо просто расслабиться и отпустить. С рождением Гриши я стал спокойнее. Должна быть доля здорового пофигизма. Я понял, что к ребенку нужно относиться как к личности со своим бэкграундом. Он уже знает, чего хочет и как ему лучше. Да, важно где-то направить, помочь, предупредить об опасности. Но нужно уважать детей на любом этапе их жизни.

Вы до сих пор живете между Питером и Москвой?

— Девяносто процентов времени провожу в Питере. Мы там уже обосновались, даже уезжать не хочется. Но мы зависим от профессиональных обстоятельств. Я вот сейчас приехал в Москву играть в театре, у Лизы здесь тоже спектакль и съемки. А если станут снимать в Липецке, будем туда мотаться — это актерская судьба.

Путешествия стали привычной частью жизни?

— По России — да. По миру — реже. В Португалии меня однажды обокрали. Мы уже закончили съемки «Маты Хари» (сериал Первого канала, 2017 год, — КР), осталась пара дней, чтобы посмотреть Лиссабон. Мне посоветовали красивый парк с замком в пригороде. Я арендовал машину, кинул туда чемодан и поехал. Парк действительно оказался невероятный, провел там часа два. Возвращаюсь — багажник вскрыт и машина пустая, как обертка от конфетки. Охранники спокойно объясняют: «Ну да, здесь такое часто бывает». Спрашиваю: «А камеры можно посмотреть?» — «А камер у нас нет». Я без паспорта, как теперь вернуться домой? Приехал в консульство. А там как на даче — кто-то жарит шашлыки, дети в подгузниках бегают… «Заходите, заходите, сейчас вам справку на выезд сделаем. И не торопитесь, гуляйте, получайте удовольствие! Вещи украли? Купите тапочки и зубную щетку!» (Смеется.)