Кирилл Плетнев: «Мы с Владом Галкиным хорошо дружили»

 

Кирилл Плетнев прославился в 2004-м, когда на экраны вышли сразу 7 проектов с его участием, в том числе и сериал «Диверсант». Роль старлея Алексея Бобрикова превратила его в звезду первой величины. С 2017 года Кирилл обосновался в режиссерском кресле, но продолжает играть в кино.

— Кирилл, какой из фильмов о войне ваш любимый?

— «Белорусский вокзал». Уже лет в 14–15 меня эта история очень сильно зацепила. Не скажу, что в детстве я смотрел много фильмов про войну. 

 — В войнушку играли?

— Конечно играл! Баталии во дворе были серьезные.

 — А ваши сыновья сейчас?

— Нет, они больше в трансформеров и героев Marvel. XXI век! (Смеется.)

— Каких принципов воспитания придерживались ваши родители?

— Мама нас обожала, но у нее было правило: «Люби, но не давай садиться на голову». Нам ничего не запрещалось, а мы вели себя в пределах разумного. Просто отец ушел от нас рано и то, что я помню о его воспитании — мы всегда должны были постоять за себя. Он меня в спорт привел: я стал заниматься карате. Необходимость в нем я почувствовал уже когда мне исполнилось лет 18–20. Потому что, оказалось, что есть моменты, которые уже с мамой не обсудить, а нужно обговорить с мужчиной.

— А вы сами?

— Я люблю своих детей, но тоже не даю им садиться на голову. Пытаюсь следить, чтобы они не зарывались, ведь у ребенка есть такое: даешь ему руку, он ее кусает по локоть, потом по плечо, а затем и за голову. Так получилось, что они живут не со мной, но мы постоянно с ними видимся, а на фоне этой пандемии каждый день созваниваемся, общаемся в видеочате.

— В юности вы против чего-нибудь бунтовали?

— У меня такой характер, что я, наверное, по жизни так живу. В какой бы коллектив ни попадал, — в школьный класс, институт, театр — у меня все время складывался конфликт с руководителем. И я покидал данное сообщество. Поэтому я до сих пор в театре не работаю. Я не солист, но чужд ансамблю.

— Самый первый «Диверсант» — юность Кирилла Плетнева. Какой была ваша жизнь, когда вы начали сниматься в этом сериале?

— Это было очень забавно, потому что тогда меня уволил из театра Армен Джигарханян. И был такой период, когда я подавался в разные театры Москвы, но меня нигде не брали. Для меня это был уже такой спорт: устроюсь я в театр или не устроюсь?

— За что на самом деле тогда уволили?

— Везде говорят, что за буйный нрав, но я всегда уходил или меня убирали потому, что я отказывался обслуживать маразм одного отдельно взятого человека. Так или иначе, у руководителя бывают какие-то свои идеи, в которых он видит смысл, а ты не понимаешь его. Армен Борисович очень любил пьесы одного своего друга-драматурга, думал, что они очень хорошие, и предлагал их ставить. Я, собственно, попал в такую пьесу и год из жизни ей отдал. И вот однажды Джигарханян мне сказал, что все плохо и что нужно репетировать с самого начала, а я ответил, что не буду этого делать. Меня и уволили, потому что молодые артисты не имеют права так говорить.

— Как раз в этот период вас позвали на пробы в «Диверсант»?

— Да, причем шел вторым номером — первым был Леша Чадов. Но его тогда уже утвердили на роль в фильме «На безымянной высоте», а на эту еще нет. И все пробы, которые были, — парные, ансамблевые — я делал с одним партнером, вторым, третьим, меня все время возвращали, потому что тот не смог, а я был свободен. И я приходил и, видимо, примелькался и стал режиссеру Андрею Малюкову уже родным. (Смеется.)

— Владислава Галкина, исполнителя роли улыбчивого добряка Калтыгина, с нами больше нет. Наверняка выходить без него в третьей части вам с Алексеем Бардуковым было непривычно…

— Откровенно говоря, я был против этой части без Влада, потому что это разрушение концепции нашей истории. Мы ведь интересны в первую очередь, как троица. Думаю, что в этом есть и ментальная составляющая, а может быть даже и религиозная, не знаю. Но то, что нас было трое — важный момент. Я предложил, что, если мы не можем снять с Владом, давайте сделаем кино про его персонажа. Был даже сюжет, который понравился руководству, но они сказали: это уже «Диверсант 4». Но Влад все же появится — с помощью компьютерной технологии с заменой лица. Не знаю, как это будет выглядеть в кадре, там всего несколько сцен, но смотрелось жутковато, поэтому не знаю, как отреагируют зрители. Но то, что будет определенный хайп, как говорится,  — это точно.

— На съемках первого «Диверсанта» у вас не получилось подружиться с Галкиным. Почему? Он был сложным человеком?

— Да, Влад, при всей своей внешней открытости, за которую его любили, на самом деле был достаточно закрытым. О многих вещах, которые он делал в жизни, я даже не знал. Мне рассказали лишь на похоронах. Желтая пресса смаковала его алкоголизм, но о том, что он 2 детских дома содержал — помогал им, благотворительностью занимался — никто не знал. И он сам об этом не говорил, не хвастался. Сдружиться с ним получилось только на второй части «Диверсанта». Долго присматривался, но потом нас с Лешей принял окончательно. И до его смерти мы втроем хорошо дружили.

— Кирилл Плетнев — режиссер и актер. Это два разных человека?

— Это все ерунда. У тебя просто начинает работать другое полушарие мозга — ты мыслишь, как постановщик. А в основе актерской профессии иногда лежит лишь желание нравиться, ты, по сути, работаешь за аплодисменты. Понятно, что и зарабатываешь деньги, но, почему многие известные актеры соглашаются сниматься у молодых режиссеров, в короткометражках или дебютных фильмах? Это же не из-за внутренней благотворительности, а потому что они прекрасно понимают, что из этих ребят могут вырасти большие режиссеры, которые потом будут снимать и их в том числе.

— Сложно вам было в первый раз управлять актерским составом?

— Когда снимал первый фильм «Жги!», случились разборки с актрисой на площадке и было непросто: уходы, крики, возвращения, качание прав, много чего… И теперь я вношу в свои режиссерские договоры пункт о том, что артист в моем фильме не смотрит на плейбек после дубля. Только если я позову его, чтобы показать и внести какие-то коррективы. В какой-то момент я и сам, когда играю, перестал лезть к экрану, поскольку считаю, что режиссер скажет, что и как. Если ему доверяешь, конечно.

— А вы жесткий или спокойный режиссер?

— Я разный. Иногда матерюсь, рации летают, а иногда все очень спокойно.