Ирина Мирошниченко – о Чехове, жизни и профессии

Секс-символ. В советском кинематографе не существовало такого понятия – были актрисы-красотки, которые зачастую даже страдали из-за своей внешности: их не приглашали на главные роли того времени – доярок и крановщиц. Зато ими восхищались зрители, а киноруководители всегда включали в делегации, представляющие нашу страну. Ирина Мирошниченко, отмечающая в этом году юбилей, — с достоинством прошла этот путь.

Она снималась у Данелии в «Я шагаю по Москве», у Тарковского в «Андрее Рублеве», у Кончаловского в «Дяде Ване» и у Фрэза в «Вам и не снилось…». Куда больше, чем киноманы, Ирину Петровну ценят театралы: уже более полувека она служит великому МХТ им. Чехова. «КиноРепортер» встретился с актрисой и попросил ее поделиться секретами мастерства, которые она, помимо прочего, передает и студентам Академии Н.С. Михалкова.

Роли свои и чужие

Вся моя актерская судьба неразрывно связана со МХАТом и Чеховым. Аркадину, например, играла аж в двух постановках «Чайки» – 1984-го и 2001-го. В первую буквально ворвалась за каких-то два дня: заболела Татьяна Лаврова, и роль предложили мне. Согласилась не раздумывая, ведь такие шансы выпадают нечасто. Тем более что «Чайку» знала наизусть: в еще более ранней версии пьесы – 1968 года – играла Машу Шамраеву. Меня с детства учили, что надо постоянно самосовершенствоваться, и, сидя в гримерке, я всегда внимательно слушала по трансляции, как играет свои лучшие сцены великая Ангелина Степанова. Естественно, когда ввелась в спектакль, репетировать времени почти не осталось. Моей задачей было просто выручить коллег. Уже потом Олег Ефремов начал со мной плотно работать, и чувствовалось, что он всегда чуточку недоволен, – просто потому, что я… не Лаврова. Он всячески пытался привить мне ее рисунок роли, ломал. Я не сопротивлялась, но это было тяжело. И вот прошли годы, и Олег Табаков предложил Николаю Скорику сделать новую версию «Чайки», в которой роль придумывалась конкретно под меня. «Это же я! – говорила режиссеру. – Езжу по городам и весям с гастролями, зарабатываю деньги». Я стала понимать ее как никто. Ведь она вечно складывает вещи, куда-то мчится с багажом и всех содержит. Да еще постоянно подталкивает мужа, чтобы он не расслаблялся. Это была уже моя Аркадина! И считаю, что честно ее заслужила.

Возвышающая сила искусства

Когда-то я играла в спектакле «Иванов» (постановка Олега Ефремова 1977 года, – прим. КР) в паре с Иннокентием Смоктуновским. Роль Анны Петровны – тяжелая, но вместе с тем потрясающая. Перед последней сценой мне специально ставили ширмочку, я сидела за ней с горящей свечой и настраивалась в одиночестве… И вот накануне 70-летия получаю письмо от одной женщины, которая рассказала, как однажды очень давно побывала на этом спектакле. В тот момент она собиралась разводиться с мужем и была в состоянии жуткого стресса. Не зная, куда себя деть, решила пойти в театр на Чехова – профком закупил всей их организации билеты. И ее так потрясла моя героиня, которая отказалась ради любви от своей веры, что она смогла иначе взглянуть на собственную жизнь. В итоге до сих пор счастливо живет со своим мужем, родив ему много детей… Это невероятно трогательно… Прошло столько лет, спектакль не снят на пленку, от него остались лишь несколько фотографий – только память. Но если моя игра так повлияла на судьбу хотя бы одного человека, значит, я не зря живу и – при всей кажущейся эфемерности нашей профессии – иногда буквально умираю на сцене.

Взаимное проникновение

Как я уже сказала, Чехов – автор всей моей жизни: в какой-то момент одновременно играла в восьми постановках по его пьесам! А значит, все время находилась в этом языке (разбуди меня среди ночи, спроси монолог, выдам без запинки!), в красоте человеческих отношений… И это, конечно, откладывалось в моей душе. Ведь если ты играешь таких женщин, надо им соответствовать. Это не так просто! Была не пойми кто, а потом надела парик, накрасилась, вышла – и вот ты уже Елена Андреевна (героиня чеховского «Дяди Вани», – прим. КР)? Нет, не получится! Глаза выдадут, пластика… Все это надо у себя в душе культивировать, чтобы не притворяться, а быть! Так что Антон Павлович и его героини, как никто и ничто в жизни, повлияли на мою суть – как человека и женщины.

Слова и движения

Часто спрашивают, как актеры запоминают такие гигантские объемы текста. А его бывает, и правда, очень много. На пике своей карьеры я играла в одиннадцати спектаклях текущего репертуара! Так вот мне помогла великая школа Московского художественного театра. А она предполагает, что ты не учишь монологи, а они рождаются у тебя, когда выстраиваешь внутреннюю логику – разгадываешь каждый раз, почему именно эта фраза говорится в этот момент героем. Дописываешь, о чем твой персонаж подумал, привязываешь каждое слово к тому, что он делает, даже если на сцене он просто стоит. В этом, правда, есть и сложность. Потому что стоит забыть хоть что-то – и цепочка оборвалась. Раньше в таких случаях из своей будочки суфлер подсказывал. Сейчас орут из-за кулис – и тут уже как повезет, услышишь или нет.

Любовь к своему делу

Выражение «Сцена лечит» давно известно, и это чистая правда. Бывает, играешь «через не могу» – больной, с температурой… На моих глазах однажды великий Алексей Грибов (народный артист СССР, Герой Социалистического Труда и обладатель четырех Сталинских премий, – прим. КР) прямо на сцене Александринки пережил инсульт, и случилось это в самом начале спектакля, на первой же его реплике, когда впереди было четыре акта (постановка «Трех сестер» в Ленинграде 1974-го стала последним выступлением в карьере актера, хотя он умер лишь через три года, – прим. КР). Мы все понимали, что ему плохо: багровая шея, говорить не может. Но он доиграл его до конца! В антракте над ним колдовали врачи, а в конце его уносили уже на носилках. Я помню, он закрыл лицо простыней, чтобы никто не видел его в таком состоянии. Казалось бы, что за геройство? Можно же было отменить спектакль, выгнать зрителей… Счастлива, что училась у таких людей! Мне довелось понять, что это не просто профессия – это миссия. Я видела потрясающие примеры отношения к своему делу.