Дмитрий Астрахан: «Нужно найти ключ к сегодняшнему дню»

Общаться с Дмитрием Астраханом – огромное удовольствие. Человек редкого обаяния, ума и таланта, прирожденный режиссер, артист и педагог, он даже в короткой беседе закладывает в тебя что-то новое и полезное.

Ваши фильмы отличает, как мне кажется, невероятно позитивный взгляд на мир. Одни названия чего стоят: «Все будет хорошо», «На свете живут добрые и хорошие люди»… Вы оптимист?

— Надеюсь, что да. Как и автор сценария этих фильмов Олег Данилов, которого нет уже. Мне очень повезло, что мы встретились и столько лет вместе работали. По психотипу мы были очень разными – Олег внешне мог показаться угрюмым, а я вроде как открытый, но основополагающие нравственные понятия – добро, порядочность, достоинство – у нас были общими. Наверное, благодаря нашим семьям: ленинградская интеллигенция, люди одного круга. Хотя определяло во многом еще и время. Все-таки первые наши картины – это начало 1990-х…

…Не самое простое и позитивное время.

— А я считаю, это было время надежд и новых возможностей! Я тогда вдруг понял, что теперь все зависит от меня. Стать режиссером кино с дипломом театрального института в 1970-е было практически нереально. Когда я заканчивал учиться, в ленинградский театр режиссеру-выпускнику было не попасть. Надо было ехать работать в провинцию – это был долгий и сложный путь. А вот 1990-е все изменили – двери открылись. Потом настроения менялись, и менялись названия фильмов: 20 лет спустя появились «Деточки» – как другое, проблемное кино. Конечно, мы пытались, насколько это возможно, осмыслять время и следовать ему, но общий настрой оставался и остается.

Да, у вас есть очень разные работы. А чем вы руководствуетесь при отборе материала – и как режиссер, и как актер?

— Как артист, если понимаю, что могу это сыграть, и режиссер хочет, чтобы это был я, почти всегда соглашаюсь. Раз он меня выбрал среди всех, как я могу отказать? А как режиссер… Что мы говорим своим студентам: делайте этюды про то, что вы знаете, о том, что вас волнует! Это банальная фраза, но единственно верная. Нет другого пути! Не заплакал автор – не заплакал зритель. Я должен загореться замыслом автора. Если этого не происходит, лучше вообще не браться. Как кинорежиссер, я счастливый человек, потому что был избавлен от этих мук: у меня был Олег, и сценарии, которые он писал, мне нравились.

Ваши первые актерские работы – это вы сами себя снимали. Было желание или от безысходности?

— Чаще это было просто развлечение. Хотелось оставить такой автограф в фильме. Олег, кстати, тоже у нас появлялся в эпизодах. Пока однажды к его жене в магазине на Литейном, где они жили, не подошла одна женщина и с сочувствием спросила: «А ваш муж в массовке снимается?» Типа, все так плохо? (Смеется.)

Но эти шалости обратили на вас внимание как на актера…

— На экран я попал благодаря Митте. Александр Наумович как-то попросил меня почитать лекции у него на режиссерских курсах. Я предложил заняться разбором пьес, и мы со студентами посвятили этому часа четыре. При этом я проигрывал какие-то сцены, и Митта был поражен: «Ты так играешь! Почему ты не снимаешься? Это просто преступление перед самим собой!» И когда он начал работу над фильмом «Высоцкий. Спасибо, что живой» (драму 2011 года снял Петр Буслов, но изначально проектом занимался Митта, – КР), позвонил: «Давай сделаем пробу». Я отнесся к этому скептически, а в итоге был утвержден и сыграл одну из главных ролей. И после нее все стали приглашать.

Для вас это было неожиданностью?

— Вообще, я знал, что могу. Я же еще до театрального играл в самодеятельности. Мне в свое время сделала лучший комплимент Марина Неелова, когда мы снимали «Ты у меня одна» (драма 1993 года, – КР). Я у нее спросил: извините, можно я покажу, как это надо делать? А она ответила: «Дмитрий, вы из тех режиссеров, которые, когда показывают, имеют право не извиняться».

Вообще, режиссеры делятся на тех, кто требует от актера четкого выполнения установок, и тех, кто оставляет возможность творческого поиска. Вы к какой категории относитесь?

— У меня всегда есть в голове некое решение, я могу показать, но стараюсь себя сдерживать. Особенно это касается хороших артистов. Вообще, это зависит от времени: когда его много, ты можешь позволить себе порепетировать, подождать, пока артист сам предложит какие-то свои решения сцены. Они могут оказаться очень интересными и неожиданными, и я с радостью их приму. Поэтому я и люблю в театре работать – там на это всегда есть время. Но, в принципе, я буду так или иначе приводить артиста к тому рисунку, градусу, эмоции, способу поведения, которые мне нужны. Режиссер должен не только сформулировать артисту, что персонаж хочет, но и рассказать, каким способом, через какие поступки он этого добивается.

А как иначе?

— А вот и нет, это редко кто умеет. (Смеется.)

А как вы относитесь к негативной критике?

— Разумеется, она всегда неприятна. Но либо ты с ней соглашаешься, если она справедлива, либо… Чем я могу ответить критику, который написал гадость? Только одним: я могу своим фильмом поссорить его с женой, любовницей, мамой, папой или бабушкой. Пусть спорит с ними, потому что кому-то из них мои фильмы точно нравятся, я уверен! (Смеется.)

Значит, читаете все-таки?

— Специально не слежу, но, когда попадается, переживаю. Меня ранит каждый зритель, ушедший из зрительного зала. Такая работа! Я начинал в Свердловском ТЮЗе. Зритель – дети, подростки, молодежь, им скучно – они ушли. Значит, сделай не скучно! Не надо говорить про бескультурье. Это все пустые слова! У меня смотрели «Недоросля» в трех актах, и никто никуда не уходил.

Для большинства ваше имя неразрывно связано с кино, но и ваше назначение худруком театра «Школа современной пьесы» не стало неожиданностью…

— Вообще, по образованию я театральный режиссер и ВГИКов не оканчивал. Спектакли, собственно, и привели меня в кино. Свой дебютный фильм «Изыди!» (драма 1991 года, – КР) я снял по предложению Алексея Германа, потому что он видел мои постановки в БДТ и ленинградском ТЮЗе. И даже снимая кино, я продолжал ставить спектакли как приглашенный режиссер. Только за последнее время у меня состоялись премьеры в «Ленкоме» и в Театре Российской армии. И когда возникло предложение возглавить театр, я согласился, потому что мне это интересно. У меня есть много, как мне кажется, интересных идей.

Какие задачи вы перед собой ставите как худрук?

— Я хочу, чтобы наш театр сильнее развернулся к зрителю, дал более широкий спектр постановок. Поэтому, помимо современной драматургии, в нашем репертуаре появляется классика. Труппа небольшая – всего 30 человек, спектаклей тоже мало. Когда я возглавил театр, было лишь 13 названий, сейчас 16. А чтобы две сцены параллельно работали, должно быть 30. Мы уже поставили три новых пьесы – «Час тишины», «Женское счастье» и «Семейный шкаф и его обитатели» – и закончили сезон, улучшив все показатели театра.

И что надо, чтобы удвоить число спектаклей?

— Помимо нашей труппы, мы привлекаем новых артистов. Каждый спектакль становится проектом, под который отдельно собирается труппа – как в кино. Режиссерам дается возможность сформировать себе команду под спектакль, так, чтобы получить максимально яркое и художественное зрелище.

Получается, название театра уже не совсем актуально, раз вы беретесь за классику…

— Мне нравится вариант «Театр на Трубной» с подназванием «Школа современной пьесы». Так же сохраняется конкурс современной драматургии, но мы хотим его немножко переформатировать: чтобы это были не только авторские эксперименты, но и пьесы более внятного жанрового содержания. Плюс для того, чтобы дополнительно стимулировать авторов, мы ввели номинацию «Заявка». Они пишут синопсис пьесы, которую хотели бы написать, а мы выбираем, что из этого хотели бы поставить.

Тоже как в кино!

— Именно! Так больше шансов получить что-то действительно интересное.

Вы пришли в сложившийся коллектив. Ставите ли вы перед собой цель обеспечить работой всех?

— У театра были свои победы, и, конечно, моя задача – не разрушить все, что было, а сохранить лучшее и попытаться сделать то, что будет работать на славу театра. С кем-то у меня уже найден контакт, с кем-то мы в процессе, но… я не уволил ни одного человека.

Смена актерских поколений в спектаклях-долгожителях – болезненный процесс?

— В свое время я ставил «Женитьбу Бальзаминова» в БДТ, мы объехали весь мир с этим спектаклем, и как-то мне позвонил Андрей Толубеев, который 10 лет играл Бальзаминова: «Дмитрий Хананович, замените меня! По забору лазить уже тяжело!» (Смеется.) И тогда только мы стали думать, кого из молодых поставить. Важно понимать, что артист растет в ролях – ни в какой массовке он не вырастет. Нужна большая роль! Пусть не самая главная, но мощный эпизод, который от него потребует все разнообразие красок.

На классику в этом смысле вы делаете акцент в первую очередь?

— Когда театр берется за классику, он сдает экзамен на зрелость. С современными пьесами проще, потому что нет истории постановок, не с чем сравнивать. А классике надо соответствовать, ты должен придумать то, чего не было до тебя. Меня так учили: берешь пьесу, и нужно, не переписав ее, оставаясь в историческом контексте произведения, найти ключ к сегодняшнему дню. Вот это высший пилотаж!

Главное, конечно, что это будут за решения…

— Вот вам пример. Я делал «Доходное место» в «Ленкоме», и многими сценами там по-настоящему горд –— знаю, что поставил их так, как никто до меня. Там есть сцена скандала с Кукушкиной, решение которой я придумал очень давно – еще в Свердловске. Потом показывал ее в Москве Леониду Хейфецу, у которого работал в лаборатории как молодой режиссер. Он подошел ко мне в антракте и сказал: «Я видел столько «Доходных мест»! И то, что вы изобрели в ней, дорого стоит». Или вот, еще учась в институте, ставил пьесу «Удалой молодец – гордость Запада» и придумал сцену с бочкой. Сколько лет прошло, а все, кто берется за это произведение, тоже используют бочку, хотя ее нет в пьесе – это я придумал.

По поводу классики среди ваших коллег бытуют разные, подчас полярные мнения. Худрук Театра на Бронной Константин Богомолов, по сути, сделал себе имя на ее перелицовке. А возглавляющий Малый театр Юрий Соломин, наоборот, заявил, что даже малое вмешательство в классику недопустимо…

— По большому счету, режиссер может делать все что хочет. Как говорил Вольтер, все жанры хороши, кроме скучного. И тут я не хочу быть судьей: у каждого свои боги, свои приоритеты. Другое дело, что великий автор – это бренд, и зритель идет на него. Поэтому главный вопрос – что написано на афише.

Слушаю, с каким воодушевлением вы говорите о театре, и думаю, не потеряет ли вас теперь кино?

— Ну нет, кино остается у меня в планах. Слава богу, у меня есть три сценария Олега, которые еще не сняты. Один я сейчас уже запускаю в производство. Так что, как говорится, не дождетесь! (Смеется.)