Рецензия на «нигилистский вестерн», тонущий в расплывчатой многозначительности.
В крошечной деревеньке, затерянной в пространстве и времени, творится недоброе: неизвестный злоумышленник поджигает голубятню. Когда в округе появляется трое чужаков, их незамедлительно обвиняют в поджоге и прилюдно карают. Женщине обрезают волосы, мужчин запирают в колодки. Однако новая беда не заставляет себя долго ждать. Крестьян, которые стригут овец и трудятся в поле, прогоняют с насиженных земель – владелец планирует вырубить леса и кругом разбить пастбища. Мирным землепашцам нужно решить, как жить дальше. Может, что-то придумает местный помещик Кент (Гарри Меллинг). Или его друг Уолтер (Калеб Лэндри Джонс). Или оно как-нибудь разрулится само собой.
Многие поклонники авторского кино знают Йоргоса Лантимоса, но не все помнят, кто такая Афина Рахель Цангари, продюсировавшая его ранние фильмы (плюс «Перед полуночью») и снимавшая собственные. Ее «Аттенберг» 2010-го считается видным представителем греческой «странной волны», которая отчасти вдохновлялась «Догмой 95» и развивала абсурдистские сюжеты, отталкиваясь от социально-экономической нестабильности. С тех пор Лантимос завоевал массу наград и перешел в мейнстрим, пусть и не утратив прежнего – специфического – почерка, а Цангари в последний раз напомнила о себе в 2022-м, сняв пару эпизодов во втором сезоне фантастической комедии «Загрузка». Зато на следующий год стало известно, что каст ее нового фильма, «Жатвы» по одноименному роману Джима Крейса из шорт-листа «Букера», возглавил Калеб Лэндри Джонс, который отметился феерической ролью в бессоновском «Догмене».
Сейчас к закату неспешно движется 2025-й, «Дракула» того же Бессона с тем же Джонсом гремит как самый кассовый зарубежный релиз года в российском прокате (сборы перевалили за 800 млн рублей), а «Жатва» тихонько забредает на экраны, особого ажиотажа не вызывая. Ибо зверь этот экзотический, ни дрессировке, ни приручению не поддающийся, да и породу его определить – та еще задачка. Подобно тому, как затеряна в околосредневековых, но по факту размытых реалиях деревушка, туманен и жанр. Цангари охарактеризовала его как «нигилистский вестерн» (да, периодически тут ездят на лошадях), чудные языческие обряды и слухи о колдовстве подмигивают мистике, хотя ничего сверхъестественного в итоге не обнаруживается, а земельные противоречия иллюстрируют то ли притчу, то ли антиутопию о зверином оскале капитализма. Но все жанры поданы пунктиром, намеками, в издевательски неторопливом темпе, превращая «Жатву» в мутную абстракцию.
В нее, как и в любую абстракцию, можно потыкать вилами на предмет актуальных перекличек с повседневностью. Да только заниматься этим не тянет. Ведь и жители деревни ровным счетом ничего не предпринимают, чтобы исправить к лучшему бедственное положение. Добряк-помещик, которого уважительно называют мастером Кентом, считает эти земли своими. А когда выясняется, что те ему не принадлежат, ему приходится просто принять информацию к сведению. Уолтер в самом начале грызет кору, бегает по полям и в чем мать родила плещется в озере, подставив ласковому солнышку ягодицы. Но за столь многообещающим стартом следуют задумчивые блуждания по краю родному в безразмерном плаще. Изредка блуждания прерываются вялыми диалогами и неловкими попытками заняться сексом с одной блондинкой (Рози Макьюэн), но и здесь товарищ не проявляет энтузиазма. Как и сам Калеб Лэндри Джонс, которому нечего играть, кроме шотландского акцента.
В теории любопытным мог бы выйти заглавный конфликт своих и чужих, осиновым колом вонзившийся во множество отличных фильмов вроде «Избавления», «Соломенных псов» и «Тыквоголового» (не забываем, что Хэллоуин на носу). Посторонними оказываются и пришлая троица, и темнокожий картограф, составляющий карту здешних земель по поручению Кента, и Уолтер, который явился из иных мест. И так и не сумел полноправно влиться в общину, оставшись чужеродным элементом, постепенно дистанцирующимся от большинства.
Однако конфликт развивается неровно, рывками. То проявляясь в каких-никаких событиях, то утопая в сонной меланхолии, увязая в грязи, которую топчут деревенские свиньи. Для сельской хтони маловато запоминающихся лиц. Для триллера – остроты. Для метафоры, напротив, слишком много воды: на другой день будет сложно вспомнить из этого фильма что-то конкретное, не считая всяких жучков-паучков, которых созерцательно фиксирует камера Шона Прайса Уильямса.
Визуал в «Жатве» высокохудожественный, ничего не скажешь, и диковинная музыка, к записи которой приложил руку Калеб Лэндри Джонс, тоже способствует обволакивающему чувству грезы наяву. Только греза эта, в отличие от энергичного трипа в «Сирате», овеяна холодком бездушного формализма. Она не проносится стремительным галопом, а тянется по ощущениям вдвое больше заявленного – чрезвычайно раздутого – хронометража в 133 минуты. Будто Афина Рахель Цангари не смогла заставить себя пожертвовать ни одним колоском, запечатленным Уильямсом на пленку 16 мм, и потому вытянула «Жатву» за пределы разумного – туда, где ошметки интриги облепляет вековая тоска.
А единственная сцена, пробивающая хоть на какие-то эмоции, за верству попахивает комедией кринжа: та самая остриженная, а затем сбежавшая чужачка избавляется от одного из героев посредством золотого дождя. Да, вы все правильно прочитали. И даже если за этим актом таится (что весьма вероятно) многозначительный скрытый смысл, нелегко откопать в себе вдохновение для его расшифровки.
Зато с абсолютной уверенностью, уникальной для данной картины, которая ни в чем, кажется, не уверена, можно заключить, что артиста Меллинга, экс-Дадли Дурсля, определенно хотелось бы видеть чаще. Желательно – в более достойных проектах, чем те, что сваливаются на него в последние годы. Да и Калебу в относительно недавнем статусе звезды пора было разочек обжечься, дабы самому себе и всем прочим напомнить: одного его присутствия пока еще недостаточно, чтобы кино плодоносило.
Комментарии