Елена Подкаминская: «Сейчас я точно знаю, что мне нужно, а без чего могу прожить»

— Когда ты поняла, что популярна?

— Когда мое имя Лена многие заменили на Вику! (Улыбается.) Конечно, «Кухня» все перевела в другое измерение: вот иду по улице в темных очках с какой-то кулей на голове, хихикаю по телефону, а сзади догоняют и спрашивают: «А вы — Виктория Сергеевна?»

— И как тебе такая узнаваемость?

— А знаешь, она может сослужить добрую службу. Я летела с семьей в Таиланд, и в самолете меня узнал человек, с которым, как оказалось, мы давние друзья в фейсбуке. Выяснилось, он отлично знает Самуи и Панган и посоветовал нам такие чудесные места, которые просто так не найдешь. И все, что он предложил, нам в результате очень понравилось, с нами совпало! Так что популярность порой хорошее дело: помогает встречать близких по духу, «своих» людей!

— А почему ты не выбрала музыку профессией, как твои родители?

— К счастью, мои родители никогда не ставили цель сделать из меня музыканта или что-то иное против моей воли. Они просто создавали возможности для моего развития. Музыкой, кстати говоря, я занималась много и серьезно. Была даже попытка папы показать меня в Московской консерватории своим учителям, но все же выбор будущего пути он оставил за мной. Уже в раннем детстве почти все, с чем я сталкивалась, подвергалось актерской переплавке. В три года мама и папа были вынуждены брать меня с собой на занятия в свою школу искусств, а вечером, напитавшись их педагогическими экзерсисами, я доводила их до гомерического хохота, изображая демоническое дирижирование папы или фееричное порхание мамы! В приоритетах была, конечно, и Алла Пугачева. Мои «выходы» и исполнения песен из ее репертуара неизменно сопровождались возгласами дедушки: «Ох, филармония», что означало «типичная артистка». (Смеется.)

— После театрального училища им. Щукина тебя ведь сразу в Театр сатиры приняли. Везение?

— Так вышло, что Александр Анатольевич Ширвиндт (народный артист РФ, — КР), который вел мой курс, стал художественным руководителем Театра сатиры как раз в год моего выпуска. И я была зачислена в его труппу. Начинала с большой интересной драматической роли — Кей Конвей в спектакле «Время и семья Конвей», его ставил тоже мой учитель Владимир Иванов.

— Звучит так, словно выбора тебе не оставили.

— Были и другие предложения, но я от всего отказалась. И сейчас понимаю, что определило тогда мое решение. Имея в то время весьма туманное представление о предстоящей работе и театральном закулисье, театр я выбирала по модели отношений в семье: уважение, доверие, любовь, защищенность. Я шла не в театр, а к своему учителю, который меня знал, в меня верил, чувствовал мою индивидуальность, поддерживал, давал интересные роли. В работе не давил, не унижал, от него всегда исходило тепло, добро, уважение к человеку, к актерскому проявлению. Тогда я была совсем не дерзкая, а, скорее, трусиха. И совсем была не готова к воображаемым обидчикам. (Улыбается.)

— Начав с драмы, ты как-то плавно перекочевала в нишу комедий…

— Осмелюсь быть солидарной с сэром Чарльзом Спенсером Чаплином, который говорил: «Комедия — серьезный предмет, хотя его и нельзя воспринимать серьезно… Это тяжелая работа, но чтобы комедия по-настоящему удалась, всякому актеру необходима легкость, спонтанность». Кроме того, думаю, что современный театр и искусство в целом связаны со смешением жанров: мгновение — и то, что выглядело комичным, оборачивается драматизмом судьбы героя, а трагическое с какой-то иной точки зрения становится ироничным и смешным. Я не характерная актриса, но работа в комедийном жанре мне дает необыкновенно много и, как не покажется удивительным, порой открывает нечто большее для выражения драматического, нежели трагедия.

— А согласие на роль в проекте «Варавва», где ты играешь Юстицию, — эксперимент или начало нового творческого этапа?

— Не поверишь, о съемках в этом проекте я мало что помню. То, что тогда кормила грудью свою старшую дочь Полину, помню наверняка, а вот что происходило на съемочной площадке — с трудом. (Улыбается.) Библейский сюжет и полный метр меня, конечно же, очень заинтересовали, и отказаться тогда от подобного предложения было немыслимо… Но там произошел интересный случай. Ко мне обратились режиссер со звукорежиссером с просьбой помочь переозвучить роли Марии и Марии Магдалины в сцене оплакивания Христа на Голгофе. Я немного ошалела: эпизоды такого драматического накала требуют особого погружения и проживания. Посмотрела я на них в ужасе и отказалась, собираюсь уходить, а сама думаю: «А как же так?! Что я буду говорить на Страшном суде по этому поводу? Ведь это великий момент — проплакать смерть Иисуса Христа?!» Вернулась в студию и сказала: «Ну-у-у… давайте попробуем, если будет слабо — забудем об этом и тихо разойдемся». Грохнулась в предлагаемые обстоятельства, и когда отстрадала последние интонации плача этих женщин, режиссер и звукорежиссер вошли в студию и молча поцеловали мне руку.

— Эффектная внешность помогает или мешает в карьере?

— Я думаю, внешность для актрисы важна, но красавицей быть не обязательно. В институте на третьем курсе в работе над отрывком обожаемый мной Евгений Владимирович Князев как-то сказал: «Ты можешь быть в жизни серой мышкой, вообще незаметной, неприглядной, но когда выходишь на сцену, в кадр, ты — богиня, ты должна расцветать, хорошеть, меняться!» Вот эта установка у меня и осталась. Я не кокетничаю, когда говорю, что красавицей себя не считаю. Это абсолютно искренне, потому что знаю — меня несложно превратить в страшную, истерзанную, жесткую, строгую, беззащитную, жалкую, раздавленную. Это уже случалось неоднократно. И я счастлива, что моя внешность позволяет с ней так обращаться.

— Помню тебя на танцполе на одном из кинофестивалей. Во-первых, ты была невесома, к тому же абсолютно неутомима. Какие-то особые тренировки?

— Я вообще не спортсменка и тренажерный зал с силовыми упражнениями меня не привлекает. Больше нравится йога — практики, которые связаны с особым воздействием на мышечную систему и гибкость. Сейчас много думаю об аккумуляции и выработке жизненной энергии и силы. Главное — самодисциплина, чтобы удержать достигнутый уровень в реальной жизни, когда возвращается ее бешеный ритм и нет сил утром встать и зарядить себя энергией. Муж научил меня важному — находить в течение дня так называемые точки жизни, которые посредством ряда упражнений сохраняют тело гибким, живым и сильным. Порой так и хочется воскликнуть: «Люди! До тридцати природа дает аванс и учит: надо начать трудиться, чтобы молодость не была утрачена! Быть здоровым и сильным духом — искусство». Не подумайте, что я такая идеальная молодчина, берите, мол, с меня пример! Нет, я порой сдуваюсь, но вновь и вновь делаю все возможное, чтобы не терять бодрость и форму.

— Свой юбилей легко встретила?

— Очень! Биологический возраст я не чувствую, а мое личностное самоощущение мне явно нравится. Сорок — это какая-то очень хорошая золотая середина (Улыбается.) Сейчас я чувствую себя гораздо лучше, чем в юности, и точно знаю, что мне нужно, а без чего могу прожить. Определены точки опоры, главные смыслы жизни. Я бы сказала, что почувствовала свою индивидуальность, набралась ума. Для меня ведь главное — попасть в себя, с собой соединиться, быть в любви. Я имею в виду любовь в бесконечно широком смысле слова: к семье, к работе, к друзьям и к жизни.