Тонкий ход: Истерически смешной «Дон Кихот» в Театре наций

Дон Кихот – один из самых узнаваемых образов мировой литературы, но многие ли читали роман Мигеля де Сервантеса «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский»? Книга XVII века, язык соответствующий…

В массовом сознании это история о сбрендившем на почве рыцарских романов старике, которому везде мерещились заколдованные великаны и драконы. Прихватив с собой несчастного дуралея Санчо, он таскался по городам и весям, нес всякую околесицу (за что регулярно был бит), сражался с ветряными мельницами и посвящал свои «победы» некой даме сердца по имени Дульсинея. Не густо для романа толщиной с «Преступление и наказание».

Впрочем, для того, чтобы с удовольствием и пониманием происходящего смотреть инсценировку Антона Федорова, большего и не требуется. Действие тут перенесено в наши дни, но геолокацию сохранило. Начинается оно (вроде бы) в испанской общественной прачечной, в центре которой восседает на табурете вооруженный самурайским мечом и револьвером Дон Кихот (Тимофей Трибунцев).

По углам – запуганные им местные жители. Цирюльник (Артем Шевченко), нетвердый в ногах и руках, пытается его побрить, но из-за тремора не выходит. Вся эта сцена разыграна в лучших традициях немого кино, вызывая у зрителей безудержный хохот.

Тем более что вид у Кихота не столько грозный, сколько нелепый. Свои подвиги он, по всей видимости, начал не вчера и уже успел отхватить лещей: в ноздрях у него ватные тампоны, которые поддерживает бинтовая повязка. Еще одна фиксирует на голове металлическую миску размером с куриное яйцо.

Вообще, практически все на сцене – фрики, пластикой и речевыми особенностями напоминающие персонажей труппы Славы Полунина. Появление разносчика пиццы, коим оказался Санчо, завершает картину. То, как шепелявит и коверкает слова одетый в толстый костюм Семен Штейнберг, делает его самым смешным персонажем постановки.

Хотя конкуренция серьезная, начиная, конечно, с самого Трибунцева, чьи бесчисленные экранные алкаши, кажется, слились воедино в этом блистательном образе не то допившегося до «белочки», не то реально наглухо поехавшего мозгами на фоне стресса немолодого интеллигента.

Хозяин постоялого двора (Александр Горелов), почему-то канадец, постоянно причитает по-английски и получает в нос, из-за чего его лицо живописно залито кровью на протяжении всех трех часов. Типичный бандит-латинос говорит исключительно по-испански с редкими вкраплениями нижегородского. В одной из сцен он выдает монолог минут на 8, который странным образом понятен и без знания языка.

Верный конь Росинант здесь – скутер, осел – велосипед, вместо ветряных мельниц – вентиляторы. И вопросов это не вызывает: если уж Рыцарь печального образа, сокращенный Санчо до РПО, видит их иначе, что стоит и нам сделать такое допущение?

Основные сценографические функции выполняют два ряда огромных стиральных машин, стена, стеклянная витрина с дверью посередине и экран, который превращается то в стену дома напротив с граффити «Дон Кихот лох», то в горную гряду, то визуализирует историю трагической любви Карденьо (Андрей Максимов) и Лусинды (Серафима Гощанская).

Визуальный ряд сопровождает по большей части бодрая электронная музыка. Сражение с драконом проходит под Block Rockin’ Beats – хит The Chemical Brothers. Однако в духе общей эклектики сразу по ее окончанию к стеклянным дверям прачечной подъезжает лимузин Герцогини (Анастасия Светлова), из которого несется «Пальма де Майорка» Михаила Шуфутинского.

К этому моменту весь абсурд происходящего воспринимается как нечто вполне естественное. Трудно припомнить спектакль, в котором так же самозабвенно и в то же время мастерски валяли дурака актеры (в кино на ум приходят экзерсисы Роя Андерссона в «Песнях со второго этажа»). Для простых зрителей тут «шутки за 300»: «Мне так больно, что моя ректальная пробка вылетела», – стонет на полу побитый в очередной раз Санчо. Для своих – погуще: «Театр Российской Армии», – читает на ярлыке наряда, в который облачают мнимую принцессу, священник (Сергей Шайдаков), а зал улюлюкает. Для совсем продвинутых – «на подумать»: глядя на воссоединение Карденьо и Лусинды, Кихот выдает литературоведческую справку с отсылкой к Достоевскому.

На этом фоне обрушение четвертой стены выглядит как само собой разумеющееся: «Что же они там задумали?» – несколько раз вопрошает Санчо, обращаясь к залу. Как и прочие смелые авторские решения. Так, во втором действии акцент смещается с героя Трибунцева на третируемых им жителей, которые мечтают, что его наконец попустит. Тем более что предпосылок для этого особых и нет: «Если я сбрендил безо всяких причин, что будет, если эти причины появятся?» – размышляет сам РПО.

Веселое хулиганство воспринимается неоднозначно. На пресс-показе более молодая и продвинутая публика смеялась практически не переставая, хотя во втором акте градус юмора заметно снизился. Консервативно настроенные зрители в недоумении, даже с возмущением на них косились, видимо, не понимая не только, что тут смешного, но и как вообще можно так обращаться с классикой. Кажется даже, что присказка Кихота «Так нельзя», которую он произносит не один десяток раз, – это им заблаговременный привет.

И словно специально для них (а то, что поймут и примут не все, догадаться было несложно) спектакль финалит звучащий за кадром голос Николая Черкасова в роли Дон Кихота в одноименном фильме Григория Козинцева 1957 года. Дряхлый идальго на смертном одре вспоминает о своих приключениях. Кто сказал, что так нельзя? Конечно, можно!