«Марлон Брандо у классной доски»: Как создавалась главная советская школьная драма

Однажды, 55 лет назад, в московской средней школе №234 прозвенел звонок на урок. А когда в опустевших коридорах стихли последние его отзвуки, советское кино для юношества перестало быть прежним. Шедевр Станислава Ростоцкого «Доживем до понедельника» – не просто ностальгическая драма о школьных годах чудесных, это еще и пламенная повесть о настоящем человеке, и гимн самоотверженному труду учителей, и нетленное размышление об истинных ценностях, до сих пор не растерявшее актуальности.

«Не надо цветущего Марлона Брандо у классной доски!» – ругался сценарист и писатель Георгий Полонский, категорически осуждая выбор Вячеслава Тихонова на роль интеллигентного историка Ильи Семеновича Мельникова. Сейчас его нападки кажутся надуманными, однако полвека назад они имели под собой серьезные основания. Да и вообще проблем на долю выдающейся ленты выпало немало. Впрочем, обо всем по порядку.

В феврале 1965 года 26-летнего Полонского зачислили вольнослушателем на сценарное отделение Высших курсов сценаристов и режиссеров в мастерскую Иосифа Ольшанского («Дом, в котором я живу»). А дипломным сценарием Георгия стала работа «Журавль в небе», в 1967-м попавшая на Киностудию имени Горького. Вскоре она оказалась на столе у режиссера Станислава Ростоцкого, который уже выпустил несколько известных фильмов – «Дело было в Пенькове», «На семи ветрах», «Герой нашего времени».

Ростоцкий «проглотил» «Журавля» за ночь. Наутро он ворвался в редакторский отдел и объявил о своем желании перенести на экран историю меланхоличного учителя, который не всегда находит общий язык с коллегами и матерью, но является мудрым наставником для учеников. А еще – объектом воздыхания бывшей ученицы, а сейчас учительницы английского Натальи Сергеевны.

Полонский и сам преподавал в школе английский, русский и литературу, где прямо на уроках читал вслух произведения Николая Заболоцкого и Бориса Пастернака. Вот и писал о том, что знал не понаслышке. Поэзия эта, кстати, найдет отражение в грядущей картине: гениальное исполнение Вячеславом Тихоновым песни «Иволга» на стихи Заболоцкого разбивает сердце и очищает душу.

Именно Тихонова – своего закадычного друга – Ростоцкий видел единственным исполнителем ведущей роли. Прежде они уже трижды работали вместе, а впоследствии режиссер посвятит товарищу документалку «Профессия – киноактер». Но в середине 1970-х Тихонова, только-только сбросившего мундир князя Болконского из эпопеи Сергея Бондарчука «Война и мир», терзали смутные сомнения, стоит ли браться за спорный образ Мельникова. Одновременно скромного и высокомерного, чуткого и резкого в выражениях, мягкого внешне, но глубоко одинокого в душе… Героя, словом, нисколько не романтического.

Его опасения разделял и Полонский, чей «Журавль» переименовался в «Доживем до понедельника» (по сюжету, действие происходит в четверг, пятницу и субботу). «Слишком красив – это больше всего пугало, – писал он в статье «Кинозвезда и учитель» для газеты «Культура». – Актеру исполнялось 40, и это казалось минусом: слишком молод». Но Ростоцкий заверил его, что зрителям нужен именно такой Мельников. А еще утешил сценариста обещанием нацепить на артиста очки в строгой оправе и «сделать ему седой чубчик».

После роли Болконского Тихонов порывался уйти из кино. Но режиссер переубедил его жестким ультиматумом: «Если ты мне друг – должен играть». Тот согласился и даже нашел переклички между судьбой персонажа, разочаровавшегося в профессии, и собственными раздумьями. А также признался, что без Ростоцкого не состоялся бы как артист: «Он разглядел во мне то, что я сам в себе не видел». Еще на роль претендовали Зиновий Гердт и Борис Бабочкин, но представить в образе Мельникова кого-то из них сейчас невозможно.

Влюбленную в историка англичанку сыграла 23-летняя Ирина Печерникова – это была ее третья роль в кино. Она говорила, что и сама тайком «сохла» по Тихонову. А заодно страшилась его известности и авторитета. Лишь застав знаменитого актера на четвереньках за восторженным изучением рыболовных принадлежностей во время короткого отпуска, Ирина расслабилась.

По контрасту с обаятельной Натальей Сергеевной суровая литераторша Светлана Михайловна выглядела сущей врединой, хотя эту роль – в первый и последний раз в карьере – Ростоцкий доверил супруге Нине Меньшиковой. «Я плакала, пила валерьянку, но все-таки отснялась», – вспоминала актриса, которую муж всячески муштровал на площадке.

Роли школьников достались в основном студентам театральных училищ. Юрий Чернов (раздолбай Сыромятников) торчал в коридорах Киностудии имени Горького в костюме красноармейца, снимаясь в массовке другого фильма, но попался на глаза второму режиссеру и вскоре уже рассуждал о том, что «после Петра I России очень не везло на царей».

Поэтом-бунтарем Генкой Шестопалом стал Валерий Зубарев, который мелькал на экране с ранних лет и вызывал зависть всех одноклассников, но после съемок в «Доживем до понедельника» не справился с поступлением во ВГИК. Образ его возлюбленной Риты Черкасовой воплотила красавица Ольга Остроумова, отец которой работал школьным учителем. А мажором Костей Батищевым заделался студент ГИТИСа и в будущем прославленный Арамис Игорь Старыгин, снимавшийся в модной заморской куртке самого Ростоцкого.

Режиссер долго не мог добиться от Госкино разрешения на съемки. Слишком уж скрупулезно там изучали сценарий, являвшийся по тем временам достаточно смелым: Мельников с подопечными были теми еще вольнодумцами. В результате директор студии Григорий Бритиков принял решение приступить к съемкам на свой страх и риск. Ленту могли прикрыть в любой момент, поэтому сняли ее оперативно – за 3,5 месяца.

Ключевую локацию нашли в московском районе Северное Медведково – двери школы №234 (ныне №1380) гостеприимно распахнулись для кинематографистов. Сейчас там открыт посвященный фильму музей, а легендарная фраза «Счастье – это когда тебя понимают» из сочинения Шестопала до сих пор остается девизом учителей и учеников.

Работа над картиной велась во внеучебные часы, ребят для массовки привозили со стороны, да и вообще ряд школьных сцен создали в павильонах. Но актовый зал, в котором Мельников играет на фортепиано «Одинокого странника» Эдварда Грига, – настоящий. За окнами его должен был идти дождь, и школу специально поливали из пожарных шлангов, добавив директору Виктору Зайцеву немало седых волос: он опасался, что киношники испортят здание.

Переживать, впрочем, следовало не за сохранность школы, а за судьбу проекта. Не успел оператор Вячеслав Шумский, постоянный соратник Ростоцкого, запечатлеть последние кадры, как из Госкино пришла гневная депеша. Запуск «Доживем до понедельника» в производство назвали роковой ошибкой. Но раз уж запретить съемки чиновники не смогли, то теперь они рекомендовали внести в фильм 28 поправок. Режиссер согласился на три.

Одно исправление было связано с тем, что ремарка Мельникова о «счастье в труде» воспринималась в ироничном ключе и уменьшала пафос аналогичной цитаты из речи Леонида Брежнева. «Я на самом деле считаю, что счастье в труде, – признавался постановщик. – Но это выглядело так, будто мы издеваемся над генеральным секретарем. Я это переозвучил».

В другую сцену пришлось вставить закадровый звук звонка, чтобы уход школьников с урока не казался поддержкой студенческого бунта. А в самом скандальном эпизоде, где Мельников в споре с директором изрекает программное: «Души-то у них не бумажные!», фразу про «переписывание учебников» заменили на «переписывание диссертации».

Даже после этого, правда, фильм боялись выпускать в прокат. Пробный показ должен был состояться на II Всесоюзном съезде учителей в июле 1968 года. Педагогам предстояло вынести «Понедельнику» исчерпывающий вердикт. «Все мы страшно вибрировали, – вспоминал Полонский. – Тихонов – тоже: он тогда еще не знал Мюллера и Бормана, не имел той закалки».

Ростоцкий пристально следил за реакцией собравшихся. Гробовое молчание зрителей он воспринял как провал, а Чернов вообще сбежал в истерике. Но по мере того как публика включалась в происходящее, то смеясь, то плача, Ростоцкий оттаивал. А когда лента завершилась, зрители встали и наградили создателей 10-минутными овациями.

В августе 1968-го всесоюзная премьера «Доживем до понедельника» прошла в Комсомольске-на-Амуре, а в октябре фильм вышел в широкий прокат. Его посмотрели 31 млн человек, а «Советский экран» назвал ленту Ростоцкого лучшей картиной года. В 1969-м она завоевала золотой приз (так тогда называлась главная награда смотра) 4-го ММКФ. Еще через год удостоилась Государственной премии СССР. А также помогла Вячеславу Тихонову, по его собственному признанию, «обрести веру в свои силы и вернуться в кинематограф»: от «Семнадцати мгновений весны» его отделяло всего пять лет.

С годами «Доживем до понедельника» ничуть не устарел – шедевр Ростоцкого остается гимном человеку и человечности. Светлана Михайловна однажды упрекает Мельникова в безразличии и пессимизме, но после финального обмена взглядами с учениками он все же предпочитает бегству продолжение учительского труда. Кажется, это и принято называть подвижничеством. И по-прежнему в миллионах сердец отзываются строки Полонского: «Сломанная клетка – горстка пепла. А журавлик – снова в облаках!»