Владислав Миллер: «Никогда не просил ни одну роль»

Владислав Миллер прогремел на всю театральную Москву, когда ему исполнилось 20. Сначала Владимир Машков доверил ему образ ключевого героя в знаковой постановке ТОТ «Матросская тишина», ради которой в экстренном режиме артисту пришлось учиться играть на скрипке, а следом – Хлестакова в «Ревизоре». Теперь Миллер сам ставит спектакли и преподает актерское мастерство. А еще активно снимается: в экранизации повести Бориса Васильева «В списках не значился» он играет главную роль. 

В Театре Олега Табакова вы давно играете главные партии, но Николай Плужников в картине «В списках не значился» – ваша первая большая кинороль. Сколько конкурентов одолели? 

— Нисколько. (Улыбается.) Мы выпускали спектакль «Наследники», и в какой-то момент Владимир Машков пришел на репетицию и объявил, что начинаются съемки картины «В списках не значился» с артистами нашего театра, а меня будут пробовать на роль Николая Плужникова. Пробы заняли несколько дней, которые мы вместе с режиссером Сергеем Коротаевым и оператором Игорем Гринякиным провели на «Мосфильме». Параллельно работали над гримом, потому что он очень сложный.

Если кастинг был таким подробным, то сколько же занял процесс подготовки?

— Нужно было пробовать характеры персонажей, придумывать их физические проявления. Например, режиссер всегда спрашивал, что в карманах у каждого из героев. Если часы – то откуда? Даже если это второплановый персонаж, нужно сделать его законченным и глубоким. Сначала мы работали большой компанией всех артистов. Затем уже втроем – с режиссером и Аленой Мориловой, исполнительницей роли Миры. Ей еще нужно было научиться еврейскому акценту, поэтому приглашали консультанта по идишу. Параллельно шел грим по четыре часа, потому что гримерам важно было примериться – каждый шрам должен быть органичен и в определенной мере идти артисту – и набить руку. Вот так мы провели примерно месяц.

То есть это был не конец?

— Нет! Потом мы вместе с ребятами, которые играют молодых бойцов, и Аленой поехали в Калужскую область и десять дней жили в палатке в лесу, отрезанные от всех земных удобств. Алена кормила нас ужинами, но в основном обходились водой и сухарями – в повести это очень важные детали. Однажды просыпаемся, выходим из палатки и видим местного жителя, который принес ведро лисичек! В котелке их потом готовили. Но вообще мы вели очень аскетичный образ жизни: в шесть утра подъем, зарядка, турник, потом чай. Учились обращаться с оружием, стреляли очень много, чтобы привыкнуть. Это все страшно, ты не готов, уши закладывает. На следующий день уже полегче, постепенно осваиваешься. Учились выдержке, выполнению команд, с десяти вечера выходили на караул, по два часа стояли часовыми. В общем, тренировали эмоциональную память.

Десять дней вечностью не показались?

— Сейчас мы вспоминаем это время с улыбкой. Поездка нас сплотила и многое выявила. Конечно, она не сравнится с тем, что пережили наши прадеды. Потому что для современных молодых людей неподъемная задача даже приблизиться к реалиям, которые описаны у Бориса Васильева. Но мы попытались, чтобы все это выглядело на экране убедительно. Кстати, мы посмотрели огромное количество советских фильмов и разобрали не только их художественные достоинства, но и их соответствие военному уставу.

Полезно было?

— Да, что-то переделали в сценарии, поскольку некоторые детали просто не соответствовали действительности. Например, в начале книги Плужников приезжает в Брест с пистолетом. А такого быть не могло – его выдавали только в части!

Кстати, как проходили съемки в настоящей Брестской крепости?

— Это, конечно, легендарное место. Нас сразу повели на экскурсию, в подвалы, где ровно 80 лет назад такие же молодые парни, как мы, защищали эти стены без воды, еды, света. Там невероятная энергетика, и мне кажется, что крепость нам, безусловно, помогала. Все как бы вставало на свои места.

Обошлось без травм?

— Была одна неприятная. Мы снимали сцену, где в кадре видно только мое лицо. Я смотрю вверх, а надо мной стоит оператор-постановщик с файером (такие еще на спортивных трибунах используют), чтобы сымитировать свет сигнальных ракет. И в какой-то момент этот файер начинает плавиться, раскаленная пластмасса капает мне на лоб, я прямо в кадре его отрываю вместе с собственной кожей. Был огромный шрам. Он затянулся, слава богу, но я еще долго играл в спектаклях, не заклеивая его пластырем, потому что это смотрелось бы еще хуже.

Какие профессиональные советы давал ваш наставник и партнер по кадру Владимир Машков?

— Перед съемкой одной очень сложной сцены, к которой я долго готовился, Владимир Львович вышел и просто ее сыграл как бы «за меня». А я совсем по-другому ее представлял! Но это было настолько тонко и убедительно, что все согласились, что надо делать именно так. Конечно, я не пытался повторить Владимира Львовича, потому что он показывал не как, а что играть – это большая разница, но двигался в показанном направлении. Он после каждого дубля подходил, одобрительно клал мне руку на плечо. И я понимал, что общий план есть, средний есть, сцена собирается. (Улыбается.) И по ходу всего съемочного периода Владимир Львович мне что-то подсказывал, когда присутствовал на площадке. И не только мне – всем артистам. Это вообще принцип нашего театра. И я тоже старался старших товарищей дергать, проверять на них материал. Ощущал себя тем самым Плужниковым, который у Васильева написан. Все вокруг пытались мне помочь.

Вы назвали Плужникова ролью мечты. К чему теперь хочется стремиться?

— Я понял, что кино всегда приходит неожиданно. По крайней мере, в мою жизнь. Нет такого, что у меня на столе лежит пять сценариев, все меня хотят снимать, и я выбираю. Поэтому не могу сказать честно, есть ли у меня роль мечты. Но я все свои работы одинаково люблю и на площадке всегда делаю все, что могу. Хотя сейчас открыл для себя режиссера Душана Глигорова, который снял сериалы «Хрустальный», «Трасса» и «Аутсорс», и мне было бы очень интересно с ним поработать. Вижу, как он подробно работает и на что артисты идут под его руководством. Вот в «Аутсорсе» Дашу Котрелеву, которая тоже окончила Школу Олега Табакова, обрили в кадре. Я был так впечатлен! Но, конечно, «актриса – это больше, чем женщина, а актер – меньше, чем мужчина». (Улыбается.)

Но для роли в «Матросской тишине» вы на скрипке научились играть за несколько месяцев! Тоже подвиг.

— Да, пожалуй, скрипка – это было самое сложное, десять дней в лесу с ней не сравнятся. Это невероятно сложный инструмент, даже с точки зрения физических данных. Нужно заниматься с самого детства, чтобы руки привыкли, иначе все – перерос. Я взял ее в руки в 19, и хотя окончил музыкальную школу с красным дипломом, это совершенно не помогло! Для того чтобы сыграть в спектакле два коротких фрагмента, я занимался полгода. Пилил, как говорил Машков: «Ты как там, пилишь?» – «Да, да, пилю!»

«Матросская тишина» стала для вас прорывной работой. У Владимира Львовича, наверное, многое переняли и как у режиссера, и как у актера?

— Тут вообще тяжело сформулировать что-то в одном или двух предложениях. Даже если говорить не только про профессиональные качества, а про то, как в жизни себя должен вести мужчина. Ты просто живешь в этой среде, вокруг этого человека, обладающего невероятной энергией. И конечно, Владимир Львович для меня стал вторым отцом и главным учителем в профессии. И если бы он не стал художественным руководителем Театра Олега Табакова, меня, возможно, туда бы и не взяли. Я очень ему благодарен, поскольку Машков мне доверил огромное количество главных ролей. Я лишь стараюсь оправдывать это доверие.

А как относитесь к статусу его протеже?

— Мне кажется, что в творческой профессии невозможно быть чьим-то протеже. Зрителей все равно не обманешь. Если ты сам ничего не можешь на сцене и в кадре, ничего и не получится. Кто бы тебя ни двигал.

Ваши многочисленные таланты еще в детстве проявились?

— Да, я был гиперэнергичным ребенком. И когда мне было года четыре, стало очевидно, что я должен заниматься чем-то творческим. Мама в местной газете увидела, что идет набор в детскую школу искусств на хореографическое отделение. Я поступил и в итоге прозанимался 12 лет. В какой-то момент понял, что мне это доставляет удовольствие. Нравилось внимание, нравилось выступать. Несмотря на то, что за этим стоит огромный труд и долгие часы у станка. Изначально вообще хотел поступать в хореографическое училище – в ансамбль Моисеева влюбился, посмотрев «Яблочко». У меня даже свой номер был по мотивам того выступления. Потом параллельно пошел в театральную студию, на фортепиано, на вокал. У меня не было времени на прогулки после школы – каждый день был расписан, уроки делал только поздним вечером. И никто меня не заставлял! В общем, делал успехи, ездил на кучу конкурсов, однажды в Париже оказался на конкурсе «Живая классика».

И победили там.

— Это вообще был космос! Я же из очень маленького города, ну какой Париж? И, кстати, благодаря этому конкурсу впервые встретил Олега Павловича Табакова.

И тогда же появилась мысль поступать в его школу?

— Нет, это случайное стечение обстоятельств. Когда я был в восьмом классе, у нас в Кашине снимали сериал «Две зимы и три лета». Меня пригласили на эпизод, и я снялся с Сергеем Маковецким. У меня там две реплики, но это было событием. Потом позвали на другой эпизод – с Тимофеем Трибунцевым. А у меня рука сломана! Надели рубашку, чтобы не было видно гипс, и дали удочку. И вот сижу, мне дико больно, но я же понимаю, что в кино снимаюсь, нельзя показывать! А через некоторое время звонят из Москвы и просят приехать озвучить два этих эпизода. Родителям – они у меня никакого отношения к творческим профессиям не имеют – тоже интересно. Мы приезжаем, и режиссер Теймураз Эсадзе рассказывает, что есть такая школа-пансион, которая ничем не отличается от самых крутых актерских вузов. Еще и на полном государственном обеспечении. Для мальчика из провинции – золотой билет.

А у вас какие-то конкретные планы до этого момента были?

— Да, после 11-го класса собирался подавать документы в «золотую пятерку» – МХАТ, «Щуку», «Щепку», ГИТИС и ВГИК.

То есть время на подготовку резко сократилось.

— Помимо этого, неожиданно возник государственный экзамен по литературе. А я не планировал его сдавать! Пришлось взяться за всю программу. Первой большой книгой, которую я прочел, стали «Мертвые души». Читал маме вслух, потому что она сомневалась, что я читаю. (Смеется.) Но я очень хотел поступить, понимал ответственность, полтора года занимался с репетитором. Пока экзамен по литературе не отменили – остался только творческий конкурс. Я тогда подумал: «Господи, спасибо!» Но сейчас уверен, что сдал бы его, у меня никогда не было проблем с учебой.

Теперь вы и сами преподаете в школе. Небольшая разница в возрасте со студентами не мешает?

— У нас учатся ребята 15–17 лет, а мне скоро 26, поэтому разница в возрасте есть. Кроме того, мне точно есть чем с ними поделиться. Яркий пример – Алена Морилова. Она студентка самого первого курса, у которого я начал преподавать. И вот на площадке мы с ней уже на равных. Вообще, актерской профессии невозможно научить, ей можно только научиться. Педагог может открыть дверь, но войти туда может только сам студент.

Ради спектакля «Смертельный номер» вы осваивали цирковые трюки. Какая часть оказалась сложнее – эта отчасти механическая или драматическая?

— Я не хочу ничего обесценивать, потому что мы потратили огромное количество времени, чтобы делать эти фокусы на автомате. У нас другая профессия, которая тоже требует огромного количества времени. Если говорить о «Смертельном номере», где мы играем клоунов, разумеется, мы должны были все это освоить и прочувствовать. Артист обязан учиться всю жизнь. И получая роль, ты каждый раз должен проникать глубже, понимать контекст времени и культуры.

А что самое сложное, когда получаешь новую роль?

— То, что каждый раз ты все делаешь с нуля. Если ты был успешен в предыдущей роли и у тебя овации, цветы и поклонницы, это не значит, что успех повторится. Но за счет времени, которое я провел в профессии, я чуть больше знаю о себе, своих чертах характера.

Какие черты проявились в Хлестакове?

— В «Ревизоре» сработало то, что я очень много занимался танцами, да и вообще природа наградила меня неплохой пластикой. И мы начали строить на этом всю роль, как бы повышать градус. Сейчас мне было бы интересно уйти от себя как можно дальше. Попробовать что-то характерное, особенно в кино, где очень важна хирургическая точность. Ведь в кадре одно движение глаз – это уже мизансцена! А так у нас есть спектакль «Страсти по Бумбарашу», где я играю Яшку-коммуниста, и это как раз тот случай, когда я на себя примеряю чужой характер. Настолько далек он от меня по поведению и темпераменту…

А если говорить о своих сильных и слабых сторонах, какие назовете?

— Я смешной, и я очень люблю людей с хорошим чувством юмора. Очень это ценю и считаю, что это прекрасное качество – особенно для мужчин. И, к сожалению, я легко забываю о том, что у меня все хорошо по жизни и в профессии. Мне всегда мало.

А как насчет режиссерских экспериментов? Планируете их продолжать после поставленного вами «Атома солнца»?

— Это вопрос из серии «хочешь насмешить Бога – расскажи ему о своих планах». Конечно, не исключаю такой возможности, но, боюсь, мне это пока не по чину. Во-первых, я молодой парень, а в труппе есть такие мастодонты… Во-вторых, это должно быть согласовано с руководством, а я никогда не просил ни одну свою роль и не обивал никакие пороги. У меня все в порядке с чувством такта. В-третьих, нужно иметь свой взгляд на материал и сегодняшнюю жизнь, потому что условного Шекспира ставили уже миллион раз. Глаз должен гореть. В общем, должно совпасть много факторов. 

А как нужно отдыхать, чтобы сохранить себя в профессии?

— Почаще. (Смеется.) Я обычно хожу в театры. Смотрю хорошее кино, слушаю классную музыку. Баню люблю. В футбол поиграть, хотя это случается крайне редко. И конечно, люблю сходить куда-нибудь вкусно поесть.