«Звезда пленительного счастья» спустя 50 лет

В конце 1975-го на афишах советских кинотеатров появилась пушкинская строка – «Звезда пленительного счастья». Картина вышла к 150-летию восстания декабристов и неожиданно встала рядом с народными хитами. Никто особенно не верил, что историческая драма о людях XIX века соберет толпы зрителей. Но сборы росли как на дрожжах: за первый год в залы пришли около 40 миллионов зрителей. С тех пор вокруг фильма ходят легенды – о съемках в крепости, сибирском холоде и артистах, сыгравших эту историю так, будто пережили ее. Полвека спустя мы разбираем, из чего родилась эта «Звезда».

От «Кометы» до «Звезды»

Замысел фильма возник у режиссера во время чтения мемуаров Полины Гебль, французской жены русского офицера Анненкова. В начале 1970-х Владимир Мотыль написал сценарий «Комета – судьба моя», где Полина рассказывает о своем пути на каторгу. Но партийные власти встретили идею настороженно. История с француженкой в центре сюжета казалась им лишней и «нежелательной» для советского экрана. Ленту тут же отправили в долгий ящик. Чтобы обойти запрет, режиссер расширил замысел и включил в финальную версию судьбы российских декабристок Марии Волконской и Екатерины Трубецкой. Название фильма Мотыль позаимствовал из стихотворения «К Чаадаеву» Пушкина, подчеркнув светлую надежду своих героинь. И получилась не «комета», а целое созвездие мужества.

Ленинград спешит на помощь

В Москве все же продолжили отклонять сценарий, считая его «неблагонадежным». Для официальных чинов героини казались слишком смиренными и «немыслимыми» в советском кино. Тогда Владимир Мотыль рискнул и сам поехал в Ленинград, где тема декабристов всегда была близка людям. Он вручил сценарий партийной чиновнице – и, как говорится в легенде, случился маленький «прорыв»: дочь одного из секретарей партийного обкома зачиталась текстом, вознесла его в восторге и настояла, чтобы фильм взяли в производство к 150-летию восстания.

Под вывеской этого юбилея «Звезду» включили в производственный план «Ленфильма». Правда, Москва тут же урезала финансирование: вместо обещанных 3,5 млн рублей оставили около 1,5 млн. Кто-то явно надеялся, что с таким бюджетом Мотыль сдаст позиции. Но он лишь усмехнулся: «Авось! Была не была!» – будто слова его героини, – и продолжил работу. Ленинградская администрация культуры даже добавила недостающие средства из своих фондов, чтобы картина не застряла в производстве. Так союз идейных ленинградцев и упрямства режиссера дал «Звезде» шанс на существование.

«Никаких дебютов!»: Судьба Костолевского

Самой большой авантюрой режиссера стал выбор исполнителя главной роли. Высшее начальство требовало только звезд, новых лиц категорически не хотели подпускать к «серьезному историческому фильму». Тем не менее роль поручика Ивана Анненкова Мотыль доверил 26-летнему Игорю Костолевскому – дебютанту из театра Маяковского. На пробах молодой актер так волновался, что пролил чашку с кофе, запнулся о дверной косяк и чуть не поскользнулся. Но Мотыль принял это как испытание. Он «исключил» Костолевского из съемок и отправил учиться ездить верхом – два месяца в конноспортивной школе. Там актер тренировался поднимать плечи и рычаги руля седла.

Через полтора месяца все изменилось. На поле у конюшни Костолевский ловко вскочил на крупного коня и, выпрямившись в амуниции, громко крикнул: «Товарищ режиссер, артист Костолевский к съемке готов!» В грязных сапогах и с расправленными плечами он вдруг выглядел настоящим кавалергардом, и страх улетучился с лиц всей команды. Но самые серьезные испытания еще предстояли. 

Ночью съемки перенесли в тюремные казематы Петропавловской крепости. Костолевского привели в темную камеру, заковали в тяжелые кандалы и оставили одного на морозе. Накануне ему удалили больной зуб, и стоять возле ледяной стены стало невыносимо. Когда группа вернулась и включили свет, Игорь еле проговорил свою очередную реплику: «Я должен разделить судьбу товарищей. Прощайте, мадемуазель Полина…». Свидетели говорят, что он произнес эту фразу сквозь слезы. Сам Костолевский позже вспоминал: «Мне было так обидно, что я разрыдался, но все-таки сказал весь текст». Актер рассказывал, что впервые тогда почувствовал себя героем, к которому стремился.

Волконские, Трубецкие и не только

Чарующая сила «Звезды» чувствуется в каждой детали и каждом образе. Польская актриса Эва Шикульска, сыгравшая Полину Гебль, на удивление легко вошла в роль. Несмотря на то, что Полина в жизни была брюнеткой, Мотыль оставил Эве ее натуральный светлый цвет волос – ведь контраст «белокурой красавицы в сибирской глуши» эффект только усиливал. Актриса знала русский язык и выучила свои французские реплики. Режиссер любил повторять, что в кадре она выглядела едва ли не «настоящей мадемуазель». На роль Марии Волконской утвердили Наталью Бондарчук, и эта героиня стала для нее «самой любимой». Бондарчук воплотила княгиню во всем благородстве: тихая решимость в ее взгляде передавала дух женщины, принявшей судьбу мужа. Наталья рассказывала, что ждала такую роль всю жизнь – и она не разочаровалась в процессе съемок. 

Палитра картины пополнилась и маститыми лицами «старой гвардии». Перед камерой встретились Янковский и Стриженов, Баталов и Смоктуновский. Роль императора Николая I досталась Василию Ливанову. И здесь не обошлось без любопытных совпадений: его отец Борис Ливанов когда-то уже играл того же Николая в фильме «Глинка» (1946). Сам Василий Ливанов рассказывал, что то, как по-императорски он встал перед стрелками на Сенатской площади, было отчасти интуицией. В детстве он часто бывал на парадах своего отца-актера и на площадке чувствовал себя в мундире, словно дома. 

Также в сцене казни Трубецкого актер Алексей Баталов по сценарию нанес удар саблей по «ковчегу». На одной из репетиций лезвие сорвалось и задело самому Баталову лоб – ради подлинности режиссер приказал не исправлять этот «брак». На экране в конце оказалась настоящая капля крови, которая заблестела на его лице. Именно этот случай критики вспоминают как «фрагмент правды»: в нем нет грима – и потому сцена кажется еще драматичнее. 

Дворцы и острог

Сам процесс создания «Звезды» оказался почти приключенческим романом. Ленинградская часть съемок прошла буквально у открытых дверей. Зимний дворец и Петропавловка, куда обычно было трудно попасть, вдруг распахнулись для съемочной команды. Охрана протягивала пропуски без бюрократии, горожане добровольно становились статистами, сдавали старые экспонаты для антуража. Особенный случай связан с Эрмитажем. По легенде, когда времени на съемки осталось ровно столько, сколько обещал музей, к дверям явился Николай I в лице Ливанова и громко позвал директора. Борис Пиотровский пошел на переговоры – и, глядя на «царя» в кадре, показательно вздохнул: «Не имею права указывать царю, сколько он может провести времени в собственном доме». Так формально запрет оказался обманут – и группу впустили в заветные коридоры.

Еще одни испытания ждали съемочную команду в Сибири. Над озером Байкал за сезон соорудили целый острог по проектам декабристов. Местные плотники и добровольцы в зимней тайге буквально за ночь выстроили бревенчатые избы с печами и колючим частоколом – прямо по чертежам тех самых времен. Сцены на Байкале снимали при –35°C: топоры гремели в цепком морозе, художники тушили лампы ветром. Но актеры лишь перебегали из домика в домик, поддерживая атмосферу. Интересно, что на Байкале почти никто из статистов не потребовал гонорара.

«Я делал фильм о декабристах и все время вспоминал свои детские ощущения», – заключал режиссер Владимир Мотыль.

История о женах декабристов обрела для режиссера личный характер. Его отец, слесарь Яков Мотыль, был репрессирован в конце 1920‑х, мать поехала с трехлетним Владимиром в пересыльный лагерь, чтобы попрощаться. Режиссер перенес этот эпизод в фильм. В одной сцене Полина Гебль бежит под проливным дождем за повозкой с мужем, но тот ее не видит. Когда камера ловит грязь и слезы, перед нами раздается эхо семейной травмы, общий для многих семей трагический опыт.