Человечность и «Солярис» Андрея Тарковского

5 февраля 1972 года состоялась премьера картины Андрея Тарковского «Солярис». Тогда экранизация одноименной книги Станислава Лема вызвала много вопросов, сравнений, споров, но тем не менее получила Гран-при жюри Каннского кинофестиваля и приз ФИПРЕССИ. Разбираемся, что же такое Солярис по Тарковскому и почему автор книги ругал экранизацию.

Главное отличие

В центре сюжета – как книги, так и фильма, – Крис Кельвин, ученый, который призван разобраться, что происходит на планете двух солнц Солярисе. С местной станции приходят странные сообщения, и Кельвин отправляется туда, чтобы заключить, снимать ли станцию с орбиты или продолжать исследования. Однако прибытие оборачивается для Кельвина неожиданным открытием, которое побуждает его остаться на станции и попытаться понять, как новые знания помогут в развитии соляристики.

Андрей Тарковский перенес завязку своей истории на Землю – туда, где все начинается и где все обычно заканчивается для человека. Закончил повествование он тоже земным видением: Крис Кельвин, в книге отказавшийся от идеи вернуться домой, в фильме находит «дом» на Солярисе, который воплощает его тоску по родине и заменяет герою воссоединение с ней.

Однако Крис у Тарковского не главный герой, хотя ему и посвящено много экранного времени. Центральный персонаж для режиссера – Хари, фантом, созданный Солярисом на основе воспоминаний Кельвина, который в конце концов становится более человечным, чем все остальные персонажи в кадре.

В книге мы ничего не знаем о Кельвине до тех пор, пока он не сталкивается с пугающим явлением лично. Зато в начале фильма, когда Крис спорит с коллегой, мы понимаем, что он не намерен церемониться с неизведанной планетой. А в случае чего готов даже применить радикальные меры – так и рождается его негативный образ. Отец Криса одной фразой дает нам весьма четкое понимание о нем: 

«Ты слишком жесток. Таких, как ты, опасно пускать в космос: там все чересчур хрупко! Земля уж кое-как приспособилась к таким, как ты, хотя это и стоило ей черт-те каких жертв».

Критика Лема

«Тарковский слишком «заземлил» мою книгу: ввел родителей и родственников Кельвина. В конце появляется какая-то избушка на острове. Когда я об этом слышу, меня охватывает чудовищное раздражение», – возмущался писатель.

Все дело в том, что Тарковский стремился показать космос – или реакцию человека на космос, – отвратительным, а Земля у него получилась полноценным домом, прибежищем, практически спасением. Не столько для телесной оболочки человека, сколько для его души.

Станислав Лем же, напротив, пытался показать в книге, насколько прекрасен может быть космос. Более того, сам жанр в некотором роде подвергся изменению. По мнению Лема, «Солярис» должен был стать вопросом о границах человеческого познания, а не психологической драмой в космосе». 

«Для меня то, что произошло на космической станции между Кельвином и Хари, – это просто вопрос отношения человека к его собственной совести», – говорил Тарковский.

А для Лема фантом Хари, созданный Солярисом, был проводником между человеком и непознанной планетой.

«Солярис» как спор с Кубриком

Андрей Тарковский был не первым, кто экранизировал книгу Станислава Лема. Но экранизация Бориса Ниренбурга, которая вышла спустя полгода после «Космической одиссеи» Стэнли Кубрика, осталась незамеченной. Так что фильм Тарковского, который тот выпустил в 1972-м, считается эдаким громким «ответом» кубриковской «Космической одиссее».

Учитывая, что «Солярис» задумывался как некоторого рода дискуссия с Кубриком, сам сеттинг фильма воспринимается уже не как что-то отдельное. Тарковский практически не обращает внимания на технику как на маркер эволюции человечества, отправившегося в космос. Технический прогресс для него – это не достижения науки, а способность личности сохранять свои человеческие качества в новых условиях. При этом Тарковский критиковал фильм Кубрика: 

«Почему-то во всех научно-фантастических фильмах авторы заставляют зрителя рассматривать детали материальной структуры будущего. Более того, иногда они (как С. Кубрик) называют свои фильмы предвидениями. Я уже не говорю, что для специалистов «2001 год: Космическая одиссея» во многих пунктах липа. Для произведения искусства липа должна быть исключена. Мне бы хотелось так снять «Солярис», чтобы у зрителя не возникало ощущения технической экзотики».

Андрей Арсеньевич считал, что изображение будущего у Кубрика буквально неживое, даже нежизнеспособное, потому что и персонажи «Одиссеи» на психологическом уровне воспринимают окружающую их обстановку как нечто чужеродное. И это ощущение мгновенно передается зрителю.

«Подробное «разглядывание» технологических процессов будущего превращает эмоциональный фундамент фильма как художественного явления в мертвую схему, претендующую на правду, чего нет и не может быть. Дизайн – это дизайн. Живопись – живопись. А фильм – это фильм. Следует отделить твердь от воды и не заниматься комиксами», – пояснял Тарковский свое отношение к «Космической одиссее».

Символизм Тарковского

Зеркало

По Тарковскому, образы, воспроизводимые океаном Соляриса, – это зеркало каждого из обитателей станции, его совести. Фантомы в романе Лема были посредниками между человеком и непостижимым, но разумным океаном. Они имели способность чувствовать, но не рассуждали о человечности так, как это делала Хари – фантом Кельвина, – в фильме. Эти существа, созданные из неизвестной материи, олицетворяли грехи экипажа, напоминали им о слабостях и даже ошибках, совершенных еще на Земле.

Однако зеркало имеет и более широкое понятие – и в книге, и в фильме. «Не ищем мы никого, кроме людей. Не нужно нам других миров. Нам нужно зеркало», – рассуждает Снаут в книге. Человеку не нужен космос, человеку нужен человек. И все изыскания человечества за пределами атмосферы сводятся лишь к расширению земли до границ космоса, потому что оно ищет «зеркало».

Дом

В то время как книга начинается с прибытия на Солярис, фильм Тарковского начинается с Земли. Дом – земной дом – это точка отсчета в любом фильме режиссера. Океан Соляриса заменяет Кельвину дом в фильме. Не столько дом, сколько возможность искупления: в финальных кадрах Крис стоит на коленях на родном крыльце и обнимает отца.

В книге же Кельвин отказывается от идеи дома в принципе. Дословно: «Надежды не было. Но во мне жило ожидание… Я ничего не знал, но по-прежнему верил, что еще не кончилось время жестоких чудес». Сравнивая Солярис с «несовершенным богом», Кельвин остался – чтобы сделать шаг, к которому человечество шло с самого открытия планеты двух солнц.

В таком случае ключ, обнаруженный Крисом в одной из первых глав книги, намекает на то, что он намерен вернуться домой или, что более вероятно, открыть дверь в новый «дом». В фильме Тарковского ключа нет, а вот дом – есть.

Ностальгия и жертвоприношение

Так или иначе через космическую тоску Тарковского проглядывают его основные темы: ностальгия с ее спасительной горечью и необходимость жертвоприношения – с целью позволить свершиться чему-то большему, чем просто человеческое существование.

Если бы Кельвин не ощущал болезненного «отсутствия» всего, что ему дорого: дома, семьи, земли под ногами – появление девушки из его прошлого не вызвало бы у него сильных чувств. Испуг, удивление, желание проверить на прочность: что угодно. Но не печаль и тоску.

И если бы Кельвин не предпринял шаг навстречу этому неизведанному, но определенно живому организму, то все прочие действия были бы бессмысленны. Его жертвоприношение, необходимое для восстановления связей с жизнью, – в страдании, на которое он идет добровольно, заново привязываясь к Хари.

Его жертве сопоставляется ее добровольный уход. Девушка из нейтрино осознает это как единственно верный шаг – после того, как научилась быть человеком и буквально им стала. Эта жертва – ответ океана, реакция Соляриса на пучок рентгеновских лучей с воспоминаниями Кельвина. А взамен Хари планета предлагает главному герою искупление на крыльце родного дома.

Главное сходство

Несмотря на то, что и Лем, и Тарковский создали два совершенно разных произведения, есть между их «Солярисами» и кое-что общее. В книге Лема планета Солярис – женского рода, это загадочная и непостижимая мать-планета, которая откликается на присутствие людей. Этот образ не в полной мере воплощен в фильме, но в некотором роде отражается в Хари – фантоме жены Кельвина.

Земная Хари покончила с собой, осознав, что Крис ее не любит, – и когда он видит ее впервые, его поглощает чувство вины. Однако следующим шагом становится развитие отношений с новой Хари, которая обретает какую-то сверхсознательность. Девушка понимает, что ее не должно быть, она развивается до момента, пока вдруг не осознает, что она – не живой человек, как Кельвин, и их союз заведомо обречен. Тогда она решается на самый человеческий поступок: пытается покончить с собой. Кроме того, именно Хари произносит самый важный монолог-проповедь в «Солярисе» Тарковского – о том, чтобы оставаться человеком в нечеловеческих условиях.

«До сегодняшнего дня человечество, Земля были попросту недоступны для любви… А может быть, мы вообще здесь для того, чтобы ощутить людей как повод для любви? Гибарян умер не от страха, он умер от стыда. Стыд – вот чувство, которое спасет человечество»,– заключает в итоге Кельвин.

Удивительно, но именно порождение океана Соляриса отличается особым гуманизмом – на фоне странного и даже жестокого поведения землян. Люди готовы подвергнуть незнакомые явления любым испытаниям. Но в их арсенал почему-то очень редко попадают простые человеческие чувства.