Пес его знает: Как создавалась культовая сатира «Собачье сердце»

«Вчера котов душили-душили…» Даже самым популярным советским фильмам трудно тягаться по количеству фраз, расхватанных на цитаты, с «Собачьим сердцем» Владимира Бортко. В марте культовая картина выходит в повторный прокат. Рассказываем о том, как фильм вместе с оригинальным произведением Михаила Булгакова пережил непростые времена и стал классикой.

Замысел картины обязан своим появлением ленфильмовскому коридору, где Владимир Бортко столкнулся с руководителем ТВ-отдела Сергеем Микаэляном. Тот вручил молодому режиссеру журнал «Знамя» с публикацией повести «Собачье сердце». Шел 1987 год, советская империя готова была рухнуть, а перестройка принесла в культуру новые веяния: стало возможным обратиться к классике, которая ранее считалась крамольной, а тут неожиданно стала актуальной и даже необходимой.

В 1925-м же булгаковская сатира на беспородного пролетария была запрещена к публикации влиятельным большевиком Львом Каменевым с формулировкой: «Острый памфлет на современность. Печатать ни в коем случае нельзя». Но когда повесть попала к Бортко, она уже выдержала несколько изданий за границей и даже была экранизирована: в 1975 году режиссер Альберто Латтуада снял по ней фильм с участием маститого Макса фон Сюдова.

Картина была совместным производством Италии и ФРГ и по-немецки называлась «Почему лает господин Бобиков?». Ничего общего с критикой социального советского эксперимента по созданию человека новой формации она не имела. Латтуаду волновала собственная повестка – разочарование в идеалах революционного студенчества 1960-х. У него Шариков воплощал рухнувшие иллюзии о свободе и социальной справедливости.

Бортко имел печальный опыт соприкосновения с цензурой в 1982-м – в последний год брежневского застоя. Его фильм «Блондинка за углом» с Андреем Мироновым в роли недотепы-интеллигента и пробивной невестой в исполнении Татьяны Догилевой был едкой сатирой на систему распределения благ по блату, порожденную дефицитом в СССР.

«Блондинку» не допустили до проката: подобная практика называлась «положить на полку». Картина вышла на экраны лишь спустя два года в страшно порезанном виде – без слез не взглянешь. Тем не менее именно эта лента принесла режиссеру популярность. А спустя несколько лет многое стало возможным. Даже экранизация запрещенной когда-то булгаковской прозы.

Дочитав повесть до знаменитого монолога Преображенского о разрухе в головах, Бортко решил снимать. В его воображении фильм виделся черно-белым и впоследствии был снят в сепии через специальный фильтр, стилизовавший картинку под кино 1930-х. Полюбившийся прием постановщик впоследствии применил и в других экранизациях: на съемках «Мастера и Маргариты» и «Идиота».

Сочиняя сценарий в соавторстве с супругой Наталией, Владимир использовал корпус текстов Булгакова. Из повести «Роковые яйца» был взят профессор Персиков, рассказ «Самоцветный быт» подарил сценарию безумного дворника, читавшего Брокгауза и Эфрона, крестины детей пролетариев с именами Роза и Клара позаимствованы из фельетона «Золотые корреспонденции Ферапонта Капорцева», а цирковая пророчица – из рассказа «Мадмазель Жанна».

Зрители, бросившиеся после премьеры «Собачьего сердца» читать повесть, были сбиты с толку, не находя в ней многих полюбившихся цитат. Насыщая сценарий яркими деталями, Бортко преследовал определенную цель: раздвинуть стены профессорской квартиры и перенести действие на улицы, в народ, наполнить историю жизнью и колоритным бытом. Дело было за малым – найти исполнителей.

«Одна древняя редакторша «Ленфильма» говорила мне: «Вова, запомни: 80% успеха – это актеры. Поверь мне, я начинала с Эйзенштейном», – рассказывал Владимир Бортко.

Евгений Евстигнеев был не первым кандидатом на роль Преображенского. До него пробовались такие звезды, как Леонид Броневой, Михаил Ульянов, Юрий Яковлев. Но Евстигнеев оказался точнее и органичнее. В тот момент он переживал не лучшие времена: после раздела МХАТа перенесший инфаркт Евгений Александрович попросил худрука Олега Ефремова не занимать его в новых спектаклях. Скорый на расправу Ефремов, посчитав подобную просьбу предательством, попросту отправил блестящего актера на пенсию.

Роль Преображенского стала для Евстигнеева отдушиной. Но на съемках не все было гладко. Снималась картина в Ленинграде, и Евстигнееву с Борисом Плотниковым, сыгравшим доктора Борменталя, приходилось ночами мотаться на съемки в «Красной стреле». Едва войдя в купе, народный артист СССР ставил на стол бутылку коньяка и заводил долгий разговор.

Не брезговал он опрокинуть рюмку и на площадке. Однажды в перерыве Бортко застал Евстигнеева спящим в декорациях на диване и, растолкав, обнаружил, что тот мертвецки пьян. В ответ на сделанное постановщиком внушение темпераментный актер взвился, заявив, что уйдет из фильма, но так же быстро пришел в себя.

Это был первый и последний их конфликт, и с тех пор на работе Евгений Александрович спиртного не употреблял. По просьбе Бортко он изменил и пластику своего героя: уж больно походка Преображенского напоминала неровный шаг другого профессора – Плейшнера (персонаж из сериала «Семнадцать мгновений весны»).

На роль Шарикова все прочили закадычного друга Бортко, недавно озвучившего собаку в мультфильме «Пес в сапогах», – Николая Караченцова. Но выбор пал на никому не известного Владимира Толоконникова из алма-атинского театра, фото которого режиссер обнаружил в актерской базе. Привычным амплуа Караченцова был герой-любовник, а по замыслу нужен был другой типаж: наполовину пес, наполовину алкоголик. «Толоконникова вызвали на пробы, я вошел, и передо мной сидела собака в галстуке!». А Швондер оказался лучшей ролью в кино талантливого комика Романа Карцева. Карцев сыграл председателя домкома так, что Швондер стал именем нарицательным.

Песни для фильма заказали композитору Владимиру Дашкевичу и поэту-барду Юлию Киму. У Булгакова было написано просто «поют», но когда Шариков пустился в пляс с балалайкой, режиссер понял, что тут нужны частушки вроде тех, что были у Есенина: «Пароход плывет мимо пристани, будем рыбу мы кормить коммунистами!». Бортко позвонил Киму, уточнив задачу, и получил знаменитую скабрезную частушку про барышню «в шубе ценной».

Фильм вышел смешным, едким, точным. Однако после премьеры создатель открыл газеты и обомлел: рецензенты шипели, что за такие художества режиссера надо выгнать из профессии. И все же лента, минуя критиков, пошла в народ, а спустя два года ее признал и официоз: Бортко и Евстигнеев были удостоены высшей награды страны – Государственной премии.

С тех пор утекло много воды, но сатира «Собачьего сердца» не перестала быть актуальной: идеологические паразиты, которых порождают исторические сломы, не перевелись. А ударные фразы героев стали неотъемлемой частью теперь уже российского фольклора.