«Сейчас время сильных женщин»: Равшана Куркова о феминизме, самоиронии и ксенофобии в киноиндустрии

— В «Балканском рубеже» вы играете снайпера. Осознавали, что попали в цель? Вернее, в самый мощный на сегодня тренд Girl Power — девушки рулят и потихоньку, но весьма уверенно выпихивают парней с площадки?

— С большой симпатией отношусь к этой тенденции. Мне кажется, игнорировать то, что сейчас время сильных женщин, — бессмысленно. Потому что это, правда, так. У нас много возможностей, мы много зарабатываем, решаем большие вопросы — роль женщины сильно за последнее время изменилась. И это здорово!

— А вообще, держать в руках оружие до того приходилось?

— На экране — да. Я когда-то уже играла снайпершу в фильме Мурада Ибрагимбекова «Три девушки». Правда, там была спортивная стрельба, но тем не менее. Забавно, что у меня две награды за лучшую женскую роль — и как раз в этих двух картинах.

— В «Эбигейл» вам пришлось еще и фехтовать…

— Не считаю, что я освоила этот вид оружия. Тут совершенно другая техника — стрелять и перезаряжать, признаюсь, мне легче. А для владения мечом нужны специальные серьезные навыки и недостаточно того тренинга, который был у меня. В кадре все нормально будет выглядеть, там всего одна сцена, где я размахиваю секирой. В конце концов, кино — это искусство монтажа.

— А что у вас за персонаж в этой картине?

— Соратница главного героя, по совместительству — его бывшая девушка, которая очень страдает от того, что он встречает Эбигейл и влюбляется в нее. В какой-то момент моя героиня даже предает его как обиженная женщина, но потом его же и спасает. Все, как и положено, в подобного рода жанре.  

— Самый заметный фильм с вашим участием в этом году — безусловно, англо-французский «Нуреев. Белый ворон». Методы работы Рэйфа Файнса сильно отличаются от привычных вам?

— Это мечта, которая сбылась. Уникальный опыт! То, в какой обстановке, с какой любовью, с каким вниманием и пониманием актерской природы работалось на съемочной площадке «Белого ворона», — дай Бог мне еще такое испытать.

— А как вы попали в этот проект?

— Все как обычно — прошла пробы. Рэйф сказал, что увидел во мне именно то, что искал. Я сыграла маму Нуреева, которая очень повлияла на него. Именно она привела его в театр в первый раз, когда он увидел и понял, что хочет связать свою жизнь с искусством. Она же отвела его в балетную школу.  

— Вам наверняка миллион раз говорили, что вы красивая. А в кино красота больше помогает или мешает?

— Это, мне кажется, кокетство, когда люди начинают говорить, что фактура им может как-то мешать. Ну, начнем с того, что я не считаю себя красивой…

— Серьезно?

— Мне моя внешность во многом помогает, потому что есть такие понятия в кино, как типаж, психоорганика. Однако существует стереотип, особенно в начале карьеры, что красивые артисты — пустышки, не способные на драматические проявления. Приходится доказывать обратное. У Хелен Миррен есть такая известная фраза: мол, достаточно сделать какую-нибудь роль, где ты выглядишь по-настоящему хреново, как о тебе заговорят как о хорошем артисте. Мне надо было сыграть Мавлюду — гастарбайтершу из Узбекистана в сериале Ольги Музалевой «А у нас во дворе», чтобы изменить отношение к себе как к актрисе. Но, в целом, по-разному бывает. Иногда мешает просто моя неславянская внешность.

— Вам отказывают в ролях из-за этого?

— Могу прийти и сделать лучше всех пробы, но при этом возьмут девочку более славянской внешности. Наверное, это нормально. Но если посмотреть на наших западных коллег, у них, кроме Шарлиз Терон, Дженнифер Лоуренс и Марго Робби, играют главные роли и Пенелопа Крус, и Люси Лью, и Зои Салдана. Мы же тоже многоконфессиональная и многонациональная страна. А если честно, то феномен большой зрительской любви ко мне как раз и говорит о том, что и нам тоже нужны разные герои. Поэтому я бы подбирала актеров исходя из того, что они актерски привносят, а не руководствуясь их цветом кожи, волос или глаз.

— Вы по первому образованию филолог. Тяжело читать сценарии? Сейчас ведь все меньше грамотных людей.

— Мне как филологу тяжелее читать свои интервью, которые всегда приходится переписывать. Потому что устная речь от письменной сильно отличается.

— И часто переписываете?

— Бывает. Это занимает много времени, вот почему я не очень люблю давать интервью. Но лучше так, чем потом мои же неграмотные цитаты будут гулять по интернету.

— И это перепишете?

— Присылайте — посмотрим. (Улыбается.)

— Кстати, у вас родители — актеры, и ваш актерский дебют состоялся еще в 12 лет. Так почему же все-таки филфак, а не сразу театральный или киновуз?

— В 1992 году у меня состоялся дебют в кино, а в 1997-м, когда надо было поступать, с кино и театром уже очень плохо обстояли дела. Не знаю даже, кто пошел бы в то время в театральный. Это было бы безумием, эдаким донкихотством, а мне хотелось просто освоить интересную профессию, которая еще и кусочек хлеба принесет. Я неплохо писала, много читала, у меня был гуманитарный склад ума, поэтому я и выбрала филологию.

— Правда, что все девушки-филологи любят фильмы Мишеля Гондри?

— Вообще все стереотипы меня страшно умиляют. Я спокойно отношусь к Гондри, уважительно. Я — визуал. И, например, Уэс Андерсон у меня вызывает гораздо больший восторг.

— А какие еще стереотипы относительно вас неверны?

— Допустим, что я могу играть только сильных женщин. Да, действительно, у меня есть несколько сильных драматических ролей, но это не значит, что я не могу выглядеть убедительно в комедии, например, или быть романтичной и нежной. Еще — что я всегда этакий «солдат Джейн». Просто на съемки или интервью я прихожу в режиме боевой готовности — сосредоточена, собрана, нацелена на работу.

— В нашумевшем сериале «Звоните ДиКаприо!» вы играете Роксану Куркину. С самоиронией у вас, надо полагать, все в порядке?

— Недавно придумала такую фразу: «Любые чувства могут уйти из отношений, кроме чувства юмора». Я думаю, что человек, который очень серьезно к себе относится, не получает половину удовольствия. Смех — такая прекрасная разрядка! После него легче ко всему относишься.

— Слышал, как вы заливисто смеетесь. А что вас по-настоящему смешит?

— Есть круг единомышленников, моих друзей, с которыми мы можем весь вечер хохотать над какой-нибудь ерундой. Даже при выборе спутников жизни один из главных моих критериев — было бы о чем посмеяться вместе. Жизнь такая серьезная вокруг, что хочется легкости для баланса.

— У вас более двух миллионов подписчиков в инстаграме…

— 2 миллиона 300 тысяч. Вчера было 200, сегодня уже 300.

— Следите за этим?

— Конечно, это же живые люди.

— Что это для вас прежде всего?

— Это классная коммуникация, интерактив. У меня есть прямой доступ к моей аудитории, а у нее — ко мне. В последние пару месяцев у меня были public talk (публичные беседы, прим. «КР»), когда приходили люди, в основном мои подписчики, задавали вопросы, я на них отвечала и видела, с кем разговариваю. Горжусь своей аудиторией. Мы часто сверяем ориентиры, нам нравятся одни и те же сериалы, книги, поэзия. Конечно, это еще и бизнес-площадка. Но я с большой любовью и уважением отношусь к своим подписчикам, и никакой навязчивой рекламой в лоб я их напрягать не стану. Я не берусь работать с брендами, которые мне не нравятся, если я не использую эти товары или услуги. Я — за честность и взаимную симпатию.