Допинг для комедии: Рождение, жизнь и смерть закадрового смеха

Абсолютно логично, что такое явление, как закадровый смех, впервые появилось на радио. Поначалу звукорежиссеры обращались к записям живых выступлений, пытаясь воссоздать атмосферу театральных представлений. Разумеется, реакция публики оставалась неотъемлемой частью подобных развлечений, поскольку она усиливала эффект вовлеченности слушателей.

С развитием технологией, в частности, с изобретением магнитофонов с катушками на радио появился высококачественный аналоговый звук. Он позволил спокойно отказаться от затратных для радио живых выступлений – теперь звукорежиссеры могли просто предварительно записывать программу в любом месте, а позже пускать ее в эфир, когда им заблагорассудится. Это, в свою очередь, открыло широкие просторы для постпродакшена. Любое выступление можно было легко отредактировать и, более того, добавить необходимые звуковые элементы.

В середине XX века радио стало постепенно замещаться телевидением, которое, несмотря на стремительный рост популярности, пока оставалось в зачаточном состоянии. В то время передачи и шоу с аудиторией снимали с помощью одной камеры. Это означало, что ради разных ракурсов актерам и ведущим, как и положено на съемочной площадке, приходилось сниматься в одних и тех же сценах несколько раз.

Представьте, каково было зрителям, которые должны были смеяться над повторяющимися шутками в течение некоторого времени? А авторам, мирившимся с неудачным таймингом смеха аудитории и буквально полагавшимся на волю случая? Добиться искренней и правильной реакции было мучительно сложно.

Тогда-то на арену телевидения и вышел звукорежиссер CBS Чарли Дуглас, решивший во что бы то ни стало исправить ситуацию. Он был не только отличным специалистом в своей сфере, но и одаренным инженером. Взяв за основу записанные радиовыступления, Дуглас разработал концепцию «подслащивания» аудитории, когда смех зрителей появлялся в нужный момент и длился столько, сколько этого требовала сцена. Звукорежиссер собрал так называемую laff box («коробку смеха»), таинственный и странный механизм, больше похожий на пишущую машинку. На него Дуглас записал сотни разновидностей хаханек да хиханек (в общей сложности 320 дорожек), которые и задействовал при работе над телепередачами.

Чарли, собственно, и стал создателем ТВ-смеха. Продюсеры боролись за то, чтобы именно он приложил руку к их проектам, и к концу 1970-х у Дугласа сложилась настоящая монополия на закадровые эмоции. Он поработал над такими культовыми шоу, как «Моя жена меня приворожила», «Семейка монстров» и «Деревенщина из Беверли-Хиллз». При этом Дуглас тщательно скрывал от всех, как именно работает его машина. Порой ореол таинственности вокруг laff box выглядел чрезмерно параноидальным – звукорежиссер мог спокойно закрыться в ванной с членами своей семьи, чтобы починить «коробку смеха».

Понятно, что Дуглас в очередной раз играл на эмоциях аудитории ради маркетинга, но в какой-то момент коллеги звукорежиссера взяли инициативу в свои руки и принялись самостоятельно взаимодействовать со зрителями. Чарли лишился созданной им монополии, однако к концу века его вклад оценили по достоинству. В 1992 году Дугласа признали человеком, «подарившим ТВ закадровый смех». Он получил персональную «Эмми» за выдающиеся технические достижения.

К 1980-м должность эксперта по закадровому смеху стала обязательной для комедийных телевизионных проектов. Почти у каждого специалиста имелась собственная «коробка смеха», причем более продвинутая, чем была у Дугласа. С десятками кнопок, переключателей и ползунков вкупе с несколькими кассетами, на которых была заранее записана реакция зрителей.

Сначала эксперты вместе с продюсерами шоу отсматривали сцену за сценой с «живым» смехом аудитории. Затем они исправляли недочеты и технические погрешности, редактируя материал так, чтобы эмоциональный эффект от эпизода получился заметно ярче, нежели на самих съемках. Последователи Дугласа начали манипулировать как комедией, так и драмой – теперь зрители слышали не только смех, но и возгласы разочарования или удивления.

Несмотря на повсеместное использование инструмента, немало кинематографистов не просто его критиковали, но и откровенно недолюбливали. Например, бывший глава Warner Brothers TV Лоуренс Литтл, курировавший такие хиты, как «Мерфи Браун», отметил, что закадровый смех – необходимое зло, без которого шоу компании были бы плоскими. Джеймс Л. Брукс, работавший над «Комнатой 222», «Такси» и «Симпсонами», назвал явление мерзостью. А Джефф Рино, приложивший руку к «Детективному агентству «Лунный свет», заявил, что закадровый смех нагло манипулирует аудиторией.

«Моя рефлекторная реакция заключается в том, что он (закадровый смех, – КР) мне никогда не нравился, он манипулятивен и обычно слишком экспрессивен для зачастую посредственных шуток. Аудиторию учат смеяться там, где, по мнению авторов, должен быть панчлайн, независимо от того, смешно это или нет», – заметил Рино.

Так или иначе, к 1990-м любое комедийное шоу без закадрового смеха выглядело чужеродно. Заокеанские «Друзья» и «Альф», британские «Мистер Бин» и «Шоу Фрая и Лори», отечественные «Маски-шоу» и «Джентльмен-шоу» – реакция зрителей придавала этим и многим другим проектам дополнительную юмористическую изюминку. Однако в то же время закадровый смех как явление достиг своего пика, и с началом нового тысячелетия его популярность и необходимость в нем стали быстро опускаться на дно.

Сейчас трудно определить точное время смерти закадрового смеха. Был ли это 2001-й, год премьеры культовой «Клиники»? Или 2006-й, когда американский «Офис» взорвал телевидение и получил первую премию «Эмми», после чего ни одно из шоу с закадровым смехом не побеждало в комедийной категории? Или это случилось гораздо позже, в 2019-м, когда на малых экранах вышел последний эпизод «Теории большого взрыва»?

Наверняка можно сказать лишь то, что с исчезновением юмористического «допинга» с телевидения он стал подвергаться критике гораздо чаще. Несколько лет назад исследователи выяснили, что закадровый смех способствовал тому, чтобы зрители смеялись над шутками, даже если не считали их забавными. Это заложено в нашем ДНК – смех предшествовал речи и служил одним из инструментов социальных связей. Если человек находится в большой компании людей и все они посмеются над посредственной шуткой, велика вероятность того, что он подхватит их настроение. Аналогичным образом работает и закадровый смех.

Сегодня маркер юмора окончательно воспринимается как индустриальный рудимент. Он не исчез с телевидения полностью, но сменил квалификацию на прямо противоположную. Периодически шоураннеры используют закадровый смех не для того, чтобы подчеркнуть шутку, а чтобы усилить атмосферу жути. Подобный прием применялся, например, в недавних сериалах «Кевин может пойти к черту» и «Ванда/Вижн». Но и там закадровый смех воспринимался исключительно как наглядная демонстрация его устарелости.

Мы можем как угодно относиться к фальшивым реакциям, называя их инструментом манипуляции, подушкой безопасности для продюсеров и орудием маркетинговых отделов. В то же время, если отбросить в сторону снобизм, необходимо признать, что закадровый смех часто не просто маркировал комедию, но и усиливал ее, заставляя зрителей истерически гоготать. И недооценивать его вклад в развитие жанра и телевидения попросту непозволительно. Закадровый смех оказался необходимым злом, оказавшим влияние на всю ТВ-индустрию.