«Щастье!»: Музыкальное драмеди Аллы Сигаловой

Название спектакля пишется, как слышится – «Щастье!» Восклицательное и оглушающее, оно обрушивается на зрителя громкой музыкой, громогласной игрой и громоподобной энергией, перехлестывающейся в зал. Словом, здесь все так, как приветствовалось Владимиром Маяковским, чьи произведения лежат в основе постановки: игра во весь голос, дух и опор. Открывается и завершается «Щастье!» железным занавесом – ироничный намек на 1920-е. Впрочем, этот пожарный занавес, кажется, и впрямь необходим из соображений безопасности: кумачовый и кипучий спектакль воспламеняет сердца. Осторожно, горячо!

В постановке успешно рифмуются не только тексты Маяковского, но и стихи Юлия Кима, и музыка Владимира Дашкевича. Собственно, его сценическая основа – это фолк-опера «Клоп», в постановке Аллы Сигаловой восходящая к российской вариации «Трехгрошовой оперы» Бертольта Брехта. Поют и танцуют Маяковского тут, не уступая, а временами и превосходя иные московские мюзиклы и оперетты. Алла Сигалова не в первый раз обращается к музыкально-поэтическим либретто Кима и Дашкевича. В ее театральной летописи присутствует работа хореографом-постановщиком в спектаклях «Клоп» в Театре им. Маяковского и «Страсти по Бумбарашу» в Театре Олега Табакова. 

Нынешнее же «Щастье!» – ее самостоятельная режиссерская и хореографическая удача. Настолько самостоятельная, что спектаклю предшествовало публичное возмущение в СМИ Владимира Дашкевича, несогласного с названием спектакля. По его мнению, основной посыл не выражен в этом броском заголовке. Действительно, название это могло бы подойти к любому произведению, ведь, в конечном счете, по сценическим подмосткам в поисках счастья блуждают герои всех эпох. Однако можно понять и создателей спектакля, резонно заключивших, что «Щастье!» на афишах выглядит привлекательнее, чем «Клоп». Да и мемуары Сигаловой названы «Счастье мое». Теперь новую их главу допишет и постановка в Театре Моссовета.

«Сделайте красиво! Как в Большом театре!» – просит со сцены один из высокопоставленных персонажей, и спектакль, активно эксплуатирующий радующую глаз эстетику НЭПа, этому пожеланию соответствует. По сюжету, в рабочем и партийце Иване Присыпкине прорастает мелкобуржуазный элемент с крупными запросами в виде зеркального шкафа. Свернув на ложную тропу мещанского быта, он доводит былую возлюбленную Зою Березкину до самоубийства, предпочтя ей выгодную партию в виде маникюрши Эльзевиры Ренессанс… Помимо «Клопа», в спектакле использованы фрагменты «Бани», «Хорошо» и других произведений Маяковского, но, пожалуй, самым эффектным и узнаваемым оказывается фрагмент, в котором персонажи поют дуэтом песню, знакомую и любимую зрителями по фильму Никиты Михалкова «Пять вечеров»: «Губы окаянные…» Зал подпевает, следуя за мелодиями и ритмами спектакля.

Сквозь основное действо о перерождении (вырождении) Присыпкина в Пьера Скрипкина проглядывает история о трансформации искусства, деградации художественного в плакатное, оттеночного в броское. На сцене то и дело возникает режиссер театра «Синяя блуза» (Никита Мучкаев), который изо всех сил пытается увязать культмассовость и масскульт, не прогневив при этом новых революционных богов в лице секретаря товарища Лассальченко.

Это прямая отсылка к «Синей блузе» – агитационному эстрадно-театральному проекту, в котором принимали участие Маяковский и другие знаковые писатели и композиторы, актеры и режиссеры с начала 1920-х до 1933 года. «Синеблузники» были живой сатирической газетой эпохи.

В спектакле Аллы Сигаловой нет цели высмеять или подколоть современность, но необузданный ни временами, ни обстоятельствами текст почти столетней давности, как клоп, то и дело покусывает день сегодняшний. Здесь и квартирный вопрос, давно испортивший москвичей: «Без квартиры – нет любви», и высмеивание официоза в искусстве: «Мы шагаем вслед за, невзирая на», и невытравливаемый классовый (высококлассно решенный на сцене) конфликт: «Не пылит дорога, не дрожат листы, заработай много – отдохнешь и ты!»

Если по сюжету пьесы «Клоп» главного героя замораживают, а затем реанимируют спустя 50 лет, то на сцене Театра Моссовета мы наблюдаем успешное воскрешение пьесы почти столетней давности. Зрители покидают зал, унося с собой не только музыкальное настроение, но и десяток другой цитат и хлестких фразочек. Так на Маяковке, близ памятника поэту, в театре и за его пределами снова разносится речь «агитатора, горлана, главаря».

В «Щастье!» даже при желании сложно отыскать «клопов», ибо режиссерский перфекционизм Аллы Сигаловой все доводит до неизменно высокой планки. Присыпкина, поющего, что он проливал кровь за красивую жизнь, Михаил Тройник играет на разрыв аорты, крича, плюясь и нарочито размахивая руками.

Мастер-класс актерской игры и укрощения зрительного зала с успехом демонстрируют и Антон Аносов в роле Олега Баяна, напоминающего своей эстрадной легкостью Андрея Миронова, исполнявшего эту роль, и Дмитрий Подадаев в роли секретаря, заставляющий зрительный зал, аплодировать ему на раз, два, три: «Раз – достаю вашу папку. Два – хватаю ваше дело. Три – зачитываю резолюцию», – эта чиновничья присказка персонажа на ура принимается публикой.

Жанру феерической комедии «Щастье!» соответствует вполне, как и запросам зрителей, которые точно обозначены в самом спектакле – «чтоб щипало и замирало». От плакатного гротескового музыкального зрелища действо восходит к трагедийному пафосу и макабрическим видениям, в которых главный герой внезапно сознает ужас случившегося с ним расчеловечивания. Кажется, будто на сцене не Присыпкин, осознавший, что надо по капле выдавливать из себя клопа, а кафкианский Грегор Замза, обнаруживший, что превратился в страшное насекомое.

Этот внезапный пафосный финал обращен в зал как распахнутые дверцы того самого зеркального шкафа, в которых отражаются зрители. В этом отражении «обывателиус вульгарис» из пьесы Маяковского, пережил благородных идеалистов и революционных романтиков. Но это публику не пронимает, в отличие от предшествующих музыкальных дивертисментов и комедийных сцен, в которых дистанция времени ощущается лишь в костюмах и лексике, но не типажах и нравах. Как обещания возлюбленных друг другу, так и отношения страны со своей историей, выражены музыкально-поэтическим рефреном: «Лишь бы то со мной навеки, а уж я-то навсегда»…

«Счастье» состоит из семи букв-нот и имеет множество тонов и вариаций. В «Щастье!» Аллы Сигаловой шесть букв и то ли интонационно-экспрессивный, то ли предупреждающий восклицательный знак. Такой же, как в криках «Браво!», звучащих на поклонах артистов.