«БЕСприданница»: Герои Островского в присутствии любви и смерти

«Бесприданницу» трудно сосватать зрителям. Она накрепко вшита в подкорку со школьной скамьи: истолкована в сочинениях, зачарована в сознании Паратовым-Михалковым из «Жестокого романса», «отпета» в мюзиклах и операх и истанцована в балетах. Да и по числу театральных постановок – это самая популярная пьеса автора, заложившего основы русского национального театра – Александра Островского. Но Евгения Марчелли вся эта культурная ценность (она же – бремя) не отпугнула, а, напротив, раззадорила. Заручившись авторской ремаркой пьесы «действие происходит в настоящее время», он строго последовал ей. А зрители последовали за ним. Дорога оказалась верной.

В афише Театра Моссовета «БЕСприданница» появилась в конце 2022-го, накануне юбилейного года А.Н. Островского (200-летия со дня рождения), но время показало, что спектакль оказался отнюдь не «датским» (приуроченным к дате), а прочно обосновавшимся в репертуаре. И сегодня, когда  сад «Аквариум», в котором расположен  театр, пребывает на «осадном положении» из-за масштабной реконструкции, у выхода из метро и еще в нескольких ключевых точках публику встречают приветливые сотрудницы театра с указателями, позволяющими не заплутать и успеть к спектаклю до первого звонка. В случае «БЕСприданницы» этот вынужденный квест становится своего рода частью спектакля, в котором героиня идет «не страшась пути, хоть на край земли, хоть за край».

Фон, режиссерское решение и главный символ спектакля – серая стена. Она служит экраном, на котором ярче видны колоритные (не только благодаря точным и цепляющим взгляд костюмам Фагили Сельской) персонажи. За экраном прячутся герои, подслушивая своих сотоварищей. За «заэкраньем» наблюдают зрители, подглядывающие за подслушивающими… От происходящего на его фоне экран то бледнеет, то инфернально краснеет, то ржавеет, как проданный пароход «Ласточка».

Продают здесь и людей: матери – дочерей, женихи – невест, зарвавшиеся купцы – бедствующих актеров.  Все лаконично, емко, выразительно. Дистанция текста, которому 145 лет, сокращена за счет художественного безвременья, царящего на сцене благодаря кинематографической сценографии Игоря Капитанова. Ступающие по сцене, словно вышли на нее из окрестных заведений, и уже, кажется, что не за Волгу глядит, мечтая о новой и лучшей жизни, Лариса Огудалова, а за Патриаршие пруды, нравы которых время исказило до «Патриков». Лариса (Анастасия Белова) суть чайка (так переводится с греческого ее имя),  и выглядит она и ведет себя, ничем не уступая «московским чайкам», а Паратов – блистательная роль Павла Чинарева – неотличим от разудалых в конце трудовой недели нуворишей. И далее по списку, как говорит в финале пьесы Лариса, «все хорошие люди». Все до одного персонажа – все знакомые, все «свои»…

Выделенное в названии спектакля крупным шрифтом «бес» – не от бесовства вовсе. Нет здесь морализаторства, обличения, нравственного призыва оглянуться на загубленную невинную душу. «Бес» здесь в значении лишения, неимения, утраты – беспринципность, бесприютство, беспричастность. Здесь все как один персонажи – «бесприданницы», обделенные кто честью, кто честностью, кто совестью, кто характером…

В приданом у Паратова не хватило любви к женщине, ее подменила любовь к хорошей жизни, у Карандышева, напоминающего в спектакле чеховского Петю Трофимова (Антон Аносов), в недостатке достоинства, его заместило фразерство, у богатейшего купца Кнурова (Дмитрий Щербина) в закромах не нашлось знатности, но ее с лихвой компенсировали деньги… И только у не менее циничных официантов, наблюдающих господ, Гаврило (Ваня Пищулин) и Ивана (Иван Расторгуев) всего в избытке, и не считают они проблемой «Ни то, что они принимали за кофий / Ни то, что они называли богемой»…

Один из действующих элементов спектакля, на котором нескучно зрителю, это тоска. Герои движимы тоской – кто бесприютной (как в знаменитом романсе на стихи Киплинга, который звучит в финале спектакля в стиле регги в исполнении Bro Sound), кто праздной, кто безмолвной, кто жгучей… Тоску прорезает кульминационная сцена спектакля: Лариса, которую просят исполнить романс, издает истошный мунковский крик, вопль ошпаренной обидами души…

Исполнительниц роли Ларисы в спектакле аж четыре (они играют в очередь), а на роль ее матери актриса лишь одна. Елена Валюшкина поистине царит и властвует на сцене, сочетая и резкую нарочитость и тонкий психологизм. Смен нарядов у нее предостаточно, но актерская палитра актрисы гораздо шире. Если Лариса во многом роль-функция, предлог и первопричина, то ее мать Харита Игнатьевна – это Мамаша Кураж волжского разлива, умеющая не жить, но выживать любыми доступными, пусть и недостойными средствами.

Как нет в спектакле томных романсов под гитару, страстей с заламыванием рук и оскорбленной невинности, так нет тут и финальных предсмертных судорог застреленной героини. Финал спектакля – ключ  к нему. «Невинно убиенная» Лариса, шатаясь, садится за общий длинный стол и вместе с другими персонажами, посмеиваясь и в охотку, заедает свое горе… пельменями. Персонажи Марчелли – мертвые души, живые мертвецы, которым физическая смерть не страшна.

Нет здесь олицетворенного дорогого бриллианта, требующего дорогой оправы, – лишь блестящие стеклянные безделки. Нет здесь и драмы первой любви, и трагедии падения  – лишь констатация действительности, которая всегда в репертуаре жизни, что сегодня, что сто с лишним лет назад. Евгений Марчелли, умело сократив и тем заострив текст пьесы, лишил его хрестоматийности и взглянул на Островского через чеховское пенсне. От чайки Огудаловой до Заречной из «Чайки» рукой подать.

В остроконечной «БЕСприданнице» Евгения Марчелли сквозь пятна на серой стене проступает сартровская мысль «ад – это другие». В спектакле нет ни одного положительного персонажа и никого не жаль. Разве что собственной читательской юности и самого первого восприятия этой пьесы, в котором градус цинизма не зашкаливал. «БЕСприданница» в Моссовете пропитана духом места и времени, она дышит одним воздухом со зрителями и не стремится замаскировать неприятные запахи эпохи. В сущности, это очень оптимистичный, обнадеживающий спектакль, в котором смерти нет, хотя нет и жизни. И если душа остыла, то нужно хотя бы не дать остыть пельменям. «Живите, живите все!» – походя роняет островская «чайка», а публика с удовольствием подхватывает. И нет лучшего финала, пожелания и призыва.