«Жизнь»: Пронзительная драма о рождении и смерти семьи и искусства

Пожалуй, никогда еще выход зарубежного фильма в российский прокат не был столь жизнеутверждающим. В буквальном смысле. Фильм немецкого режиссера, сценариста и музыканта Маттиаса Гласнера в оригинале называется «Умирание». В России же кино получило, казалось бы, прямо противоположное имя – «Жизнь». Редкий случай, когда «адаптированный перевод» оказывается точнее оригинала. Жизнь здесь предстает как ежедневное угасание и как парадоксальный эпилог смерти. Редкое по пронзительности и чистоте эмоций кинополотно режиссера,  посвятившего свою очень личную работу «родным – живым и мертвым».

«Что сказать мне о «Жизни»?
Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность».

Эти строки Иосифа Бродского помогают выразить впечатление аудитории от просмотра, а точнее подсматривания за бытом и бытием одной немецкой семьи. Как многостраничная «Маленькая жизнь» Ханьи Янагихары стала для многих учебником по эмпатии и состраданию, так и трехчасовая сага Маттиаса Гласнера оказывается действенным руководством по принятию неизбежного, будь то смерть, удары судьбы или проигранная не как по нотам судьба человека. Это не обезболивающая кинотаблетка, а напротив беспощадный рассказ о том, о чем не принято говорить и, порой, страшно думать. Смерти родителей, друзей, любви, мечтаний, планов, – если пересказывать сюжет он будет насквозь пропитан траурными тонами.

В этой кромешной повседневности, где болеют и умирают, страдают и предают, если и оказывается юмор, то под стать атмосфере фильма – черный. Но, несмотря на мглу и безнадегу сюжета – это один из самых воодушевляющих фильмов нынешнего осеннего киносезона. Фильм завоевал «Серебряного медведя» за лучший сценарий на Берлинале и россыпь наград Немецкой киноакадемии. Собрал он и множество положительных откликов, большинство из которых сводится к благодарности не столько создателям фильма, сколь небесам за то, что все перипетии этой истории происходят на экране, а не в жизнях зрителей…  

В центре сюжета «человеческой комедии» Гласнера жизнь дирижера молодежного оркестра Тома Луниса (Ларс Айдингер). Мы застаем момент, когда его отец и мать расстаются с жизнью, экс-возлюбленная рожает ребенка от другого, но просит его стать вторым папой, сестра губит жизнь беспробудным пьянством и случайными связями, а композитор, над симфонией которого он работает, оказывается сначала на грани, а потом и за гранью суицида… По мере развертывания сюжета, разделенного на пять глав, мы наблюдаем не столь развитие образов действующих лиц, сколь сиротливую протяжность их земного существования. Рождения и смерти сменяют друг друга, но эмоциональная палитра фильма и главного героя не меняются.

«Характер – нордический, выдержанный», – таков Том, который оказывается на поверку квази-человеком. «Как бы сын», обделенный материнской любовью, платит в ответ равнодушием к ней, доживающей последние дни. «Как бы отец», пытающийся воспитать чужого ребенка, не получает от этого ничего, кроме упреков, неловкости и проблем. «Как бы брат», презираемый презираемой им сестрой. «Как бы любовник», который согревает тело, но не душу приглянувшейся ему коллеге. Диагноз Тома – «скорбное бесчувствие», которое, тем не менее, не мешает ему  раскрывать все грани доверенной ему другом музыкальной композиции «Смерть». Постигая ее партитуру, герой Айдингера пытается разобраться со своей жизнью, но с нотами ему, кажется, понятнее и комфортнее, чем с людьми.  

«Жизнь коротка. Искусство вечно». «Жизнь», хотя и растянута на 3 часа, не имеет длиннот и провисаний. Вдохновлена она отчасти цитируемым в ней фильмом «Фанни и Александр» Ингмара Бергмана. Не стремясь угнаться за зрительским вниманием «Жизнь» не отпускает его, хотя от физиологических подробностей отдельных эпизодов, порой, хочется отвести взгляд. Мир персонажей Гласнера напоминает хоспис, где все неизлечимо больны и обречены, но каждый безотчетно цепляется за жизнь. На этом безотрадном фундаменте рутины зиждется конструкт об искусстве как смысле существования человека. Именно здесь и таится ключ, позволяющий отпереть мрачную комнату фильма, впустив в нее свежесть и свет.

Музыканты оркестра, репетирующие симфонию «Смерть» сопротивляются ей, не видя в ней надежды. «Надежда в том, что мы ее играем», – говорит композитор (Роберт Гвиздек), истерзавший себя сомнениями в том, как пройти по тонкой грани, отделяющей потворство публике от замысла автора, не боясь остаться непонятым. Тем же, вопросом, кажется, мучается и режиссер «Жизни», бросающийся то в бескомпромиссные для публики эпизоды (от высокой драмы потерь до боди-хоррора), то окунающегося в «человеческие слишком человеческие» бытовые эпизоды, дающие эмоциональную передышку публике.

От отчаяния к злости, от раздражения к состраданию, от смерти иллюзий к рождению трагедии из духа музыки (по Ницше) ведет публику  Гласнер, попутно больно задевая зрительские струны души. Там где, замолкают персонажи и звучит симфония «Смерти», внутри каждого зрителя, вероятно, оживают собственные болезненные воспоминания, обиды, провинности… Это очистительное кино, не клянчащее эмоции, но напоминающее о том, что, избегая жизни, от смерти все-таки не убежишь. Обходясь без лирических и философских отступлений и разглагольствований, Гласнер показывает, что если изъять смерть из нашей жизни рухнет весь ее остов: религия, культура, искусство, мораль… Не смерть венчает жизнь, но из смерти прорастает жизнь – такова последовательная цепочка событий фильма, который не призывает смириться, но учит принимать неотвратимое и не отравлять жизнь ежедневным ощущением ее конечности и тщетности. 

«Жизнь» – неровный, бушующий, сметающий типовые сценарные конструкции и шаблоны кинопоток, обрушивающийся на зрителя, чтобы очистить его от стереотипов и клише, жалости и рефлексии, самораспада и распада семейных связей. Оно о праве на страх и бесстрашии признавать собственные слабости и ошибки, сомневаться и признавать собственное бессилие. Фильм Гласнера, замахнувшийся на вечные вопросы жизни и смерти, лишен претенциозности. Пусть хронометраж его долог, оно все же экономит зрительское время. Ведь лучше прожить 3 часа с персонажами фильма, чем проживать их ошибки на протяжении многих  лет собственной жизни, которую за нас никто иной не проживет.