«Когда мне очень больно, я смеюсь»: Интервью с Федором Добронравовым и его сыновьями

Сразу вся семья Добронравовых – отец Федор и сыновья Виктор и Иван – пришла в гости к «КиноРепортеру». Члены знаменитой династии поговорили об общих съемках, соперничестве, любви и мужских поступках.

Так, признавайтесь, у кого поклонниц больше?

Иван: У папы!

Федор: Поклонниц? Не знаю, не знаю…

Виктор: Я точно уверен, что поклонниц в разных возрастах больше именно у папы, потому что и «Ликвидацию», и «Сватов» смотрят все. Даже когда я мусор выношу, все просят передать папе привет.

У вашей семьи очень говорящая фамилия. А вы сами в жизни такие же?

Федор: Стараемся!

Виктор: Конечно, бывают свои какие-то нюансы. Мы с Ванькой, допустим, вспыльчивые: при всей говорящей фамилии мы все-таки более эмоциональные, чем папа. Папа мудрее – мне кажется, что он тоже эмоциональный, но в силу своего возраста и мудрости он может иногда сдержаться, промолчать. А мы вот иногда не можем.

Федор: У нас есть мама – если говорить о здравом смысле и честном слове, она как индикатор.

Она ведь воспитателем в детском саду работала?

Виктор: Когда мы переехали в Москву? Да. У мамы два высших образования, на секундочку. Она у нас рулевой всего семейства. Все бразды правления у мамы.

А вы же переехали в Москву в 1991-м, в августовский путч?

Виктор: Да. Ровно 19 августа мы запечатали коробки с вещами, как сейчас помню, и отправились из Таганрога в Москву.

Федор: Мы приехали, включили телевизор, а тут танки ездят возле Белого дома. Теща ревет, как белуга: «Вы куда поехали?!» Но ничего, освоились, тещу успокоили.

Это правда, что в Таганроге, откуда вы родом, люди жестче? Есть такой стереотип.

Федор: Почему же? Нет! Они же южнее – они как итальянцы.

Иван: Мне кажется, что они греко-итальянцы.

Федор: Греко-евреи-итальянцы.

Виктор: Мне кажется, что жестче люди в Сибири. В Красноярске, например, когда туда приезжаешь в минус 38.

Виктор: Если кто-нибудь ссорится в Таганроге, то это происходит с искрами, но проходит 2 минуты, и люди целуются, обнимают друг друга – они вообще не помнят, что только что было.

Федор: Вот, возможно, из-за этого итальянского темперамента некоторые считают, что все жестко, понимаешь? Потому что там все открыто, громко…

Федор Викторович, возможно ли было для сыновей не становиться актерами?

Федор: Возможно. Я думал, что они и не будут актерами. В смысле я надеялся, ведь у нас было все плохо – ни жилья, ничего. Я же не думал, что «терпение и труд все перетрут»: мне было плохо, грустно, стыдно, что я не могу содержать семью. Поэтому подобного желать своим же детям было неловко. Так как я знаю, что они гораздо умнее меня, я думал, они пойдут куда-нибудь в юриспруденцию, торговлю, дипломатию, банковское дело. Что-то из таких профессий, которые более высокооплачиваемы. Но один раз Витюшка, а через шесть лет и Ванюшка сказали, мол, пап, кроме этого, мы больше ничего не умеем. Потому что, действительно, они выросли за кулисами, и для них театр и все, что связано с актерством, было привычным.

Что больше всего вас поражало в театре и в этой атмосфере, когда вы росли за кулисами в детстве?

Виктор: Когда живешь в этом – ты принимаешь это как данность. Наоборот, появляется зависимость, которой даже не чувствуешь. Это просто становится нормальным для тебя: репетиции, поездки, премьеры, новые спектакли, роли, друзья-артисты – они все талантливые, все разные, все неповторимые. И ты начинаешь этим болеть, и все. Мое детство прошло либо на улице на баскетбольной площадке, либо за кулисами в театре, ну и потом на гастроли папа брал.

Иван: Мне кажется, именно для людей, которые видят театр с внешней стороны, – это что-то интересное, захватывающее. А когда, как Витя говорил, в этом живешь – все воспринимаешь как приятную норму, просто это твоя жизнь.

Виктор: Единственное, в чем нам повезло, что папа – абсолютный фанат своего дела. Мне кажется, мы с самого детства наблюдали высочайший уровень отношения к актерской профессии: когда я пришел в институт, то даже весь первый курс не сквернословил на территории Щукинского училища. Для меня это было реальное благоговение перед профессией, что сейчас, скажу по нынешним студентам, увы, уходит. Все думают сейчас, поскорее бы сняться в новом сериальчике, поскорее бы сняться у большого режиссера, поскорее бы вышла премьера, поскорее бы я стал известным артистом. Уходит уважительное отношение к профессии. Я до сих пор не выхожу в уличной обуви на сцену. Потому что это то место, куда нельзя прийти и наследить ботинками, которыми ты только что ходил по заснеженной улице. Мне кажется, что это пришло от папы и на подкорке отпечаталось.

А какие у вас есть семейные традиции?

Федор: Мы стараемся хорошо относиться друг к другу. Оправдывать свою фамилию. Традиции? Праздники, дни рождения. Мы любим друг друга – подарки друг другу дарим.

Виктор: Это как у Райкина: «Дорогие зрители, не бойтесь. Артисты – такие же люди, как и вы. Не больше развратники, чем вы». Все абсолютно как у обычных благополучных семей, любящих друг друга. Поскольку мы – три мужика, часто ходим в баню.

Федор: Наша семья прошла коронавирус, но прошла с позитивом: мы три месяца жили на даче. С внуками, со всеми. Мы в марте заехали в загородный дом – одиннадцать человек. Так и жили.

Иван: И одиннадцать вышли оттуда, что самое главное (Смеются.)

Федор: Вот это пускай будет хорошей традицией, чтобы нас даже какие-то несчастья объединяли, а не растаскивали.

Виктор: Кстати, Новый год для нас – это всегда главный праздник. Всей нашей большой семьей собираемся на даче. Я с детьми, Ваня с детьми, родители, близкие друзья, компания достаточно большая: елка, подарки, куранты, речь президента и так далее. Я лично всегда жду Нового года, потому что это время для семьи.

В прошлом году вышла мелодраматическая комедия «От печали до радости», где вы впервые сыграли все вместе. Мало того, вы еще и играете членов одной дружной семьи, одной рабочей династии… Федор Викторович, каково это – работать со своими детьми?

Федор: Замечательно. Они выросли в очень хороших артистов, поэтому играть с ними хорошо. Вот и все. Было забавно, приятно и волнительно. Просто это было впервые в жизни – до этого мы по очереди пересекались то там, то сям, а вот так, чтобы вместе в кадре, – впервые. Это наша воля была, был сценарий, в котором мы были втроем. Честно говоря, не понимаю продюсеров и режиссеров, которые раньше так не делали: нас троих иметь в кадре – это очень большой процент успеха. (Смеется.)

Федор Викторович, вы же еще и продюсер этого фильма, скажите, как ответственный за результат, кто был самым капризным на съемках?

Федор: Ха, да не было никаких капризов! Все было замечательно. Конечно, было волнительно, потому что ребята разные. Когда мы снимали сложные сцены, я вообще думал, что Ванька страдает, а он потом отозвал меня в сторону, говорит: «Батя, отстань, все нормально! Я просто готовлюсь к роли».

А что за сложные сцены?

Федор: Да нет, сложных сцен там никаких не было, и мы не снимали что-то такое, чтобы прям напрягаться.

Виктор: Каждый знал, что делать. Ведь на съемочной площадке мы не семья, мы – артисты, партнеры. А вот какие-то комплексы, какие-то переживания, когда мы сидели в вагончике, как семья, это было, наверное, новым для нас.

Иван: Я во время этих съемок чувствовал абсолютную свободу в плане проявления физического контакта. Когда ты приходишь на другие съемки, бывает, что ты знаком с человеком, но многое не можешь себе позволить. Например, в сцене вот так взять и толкнуть в лицо. (Толкает в лицо брата Виктора.) Поэтому этот уровень свободы был уникален.

Почему именно эта история вас объединила? Федор Викторович, есть ощущение, что это некий реверанс в сторону вашей юности, если судить по сюжету: ваш герой – передовик труда на заводе, глава большой семьи, а все семейные и любовные отношения тоже вокруг завода крутятся…

Федор: Так и есть. Не только юности, но и советскому кинематографу. Мне кажется, таких фильмов нет сейчас. Не снимаются. Снимается что-то сложное, замысловатое, артхаусное, экспериментальное, а вот простого кино, советского, от которого глаз не оторвать, сейчас не снимается или снимается очень мало. По крайней мере, я за последние годы такого кино не видел.

Иван: Это такой вектор доброго кино, который папа выбрал, и тащит эту тему. Мне кажется, что вообще на это сейчас огромный спрос, потому что вокруг очень много негатива. Доброта спасет этот безнадежный мир.

Федор Викторович, прошлым летом вы ушли из Театра сатиры. Почему приняли такое решение?

Федор: Драмы никакой в этом решении не было, каждый человек вправе сделать свой выбор или совершить свою ошибку. Только Господь Бог знает, прав я или нет. Время покажет. Я также в свое время уходил из театра «Сатирикон» в 2003 году, хотя, казалось бы, я играл главные роли. Мне захотелось свободы, которой, как мне тогда казалось, не хватало. Я три месяца шлялся по Москве и понял, что не могу без театра. Был звонок от Александра Анатольевича Ширвиндта – он мне предложил играть в Театре сатиры, и вот уже 17 лет верой и правдой служил там. Но пришло время попрощаться.

Виктор: Мы же не крепостные. Захотел – ушел. Никакой политики, никаких скандалов. Мне кажется, что это очень важно, чтобы люди, зрители, понимали: в этом ничего такого нет. Ты живешь, работаешь таксистом в одном таксопарке, потом ты переехал, и тебе удобнее работать в другом таксопарке. Но ты остался в профессии – это важно.

Федор: Если бы я действительно кардинально поменял свою жизнь – например, ушел из актерства обратно на завод «Краснодеревщик» в Таганроге, тогда бы это было событие.

Ну и чем не сюжет для фильма?

Федор: Да, слесарь механосборочных работ – все вернулось на круги своя. Оттуда пришел – туда вернулся. (Смеется.)

Вместе с сыном Виктором вы сыграете и в фильме «Чемпион мира» о легендарном шахматном поединке 1978 года.

Федор: Да. Я там играю отца мастера шахматного спорта Анатолия Карпова, которого Ваня Янковский исполнит.

Виктор: А я играю сотрудника КГБ, который отвечает за безопасность всей группы советских спортсменов. Там разворачиваются две партии: одна на шахматной доске, а другая вокруг спецслужб – интриги и прочее. Мы с папой не пересекаемся, потому что его персонаж остается в Москве, в больнице, а мы летим на Филиппины, на шахматный матч. А в драме «Огонь» я играю одного из пожарных. Материал мощнейший. Это команда авиалесоохраны из пяти человек, которые летят спасти деревню, на которую надвигается лесной пожар.

Иван и Виктор, вы сами уже отцы. Вам хотелось бы продолжения актерской династии?

Иван: Я в этой жизни благодарен своим родителям, потому что то, чем я занимаюсь, – абсолютно мой выбор. Это было только моим желанием, и, если бы я пришел к родителям и сказал, что пойду в другую сторону, меня никто бы не пытался переубедить. Поэтому, если тому суждено быть, если я увижу, например, что моя дочь этим горит, понимает, зачем это, понимает последствия, подводные камни, то ради бога. Мне бы не хотелось, чтобы дочь пошла по проторенной дорожке. Мол, «у меня дедушка – всенародный любимый артист, папа и дядя – популярные артисты, значит, я тоже буду популярной актрисой». Нам повезло все-таки: мы начинали тогда, когда папина волна еще не пришла. Вот хотелось бы и от нее осознанного решения.

Виктор: А потом, у нас ведь девочки, а девочки – это другое. Если бы был мальчик, я бы еще, может быть, махнул рукой и сказал: пускай будет артистом. А вот актриса – это сложнее. Это отдельная история.

Федор Викторович, в 2011 году вам дали народного артиста. Расскажите про поход в Кремль.

Федор: Это было забавно. Мы пришли, разделись, сдали телефоны, стояли там, общались с другими присутствующими. Там Лещенко был, еще какие-то награждаемые. Потом сели в зале. Я бы никогда не решился сказать какую-то речь, если бы не присутствие семьи. Потому что до этого сообщили: когда будет вручение, если есть пара слов – скажите. Если бы семьи не было, я бы никогда не решился. Но присутствие ребят… Я подумал, что, наверное, в первый и последний раз в жизни нахожусь в Кремле, поэтому надо хоть какие-то приятные слова сказать. Что-то там промямлил, что мне очень везет на добрых людей в своей жизни. Но это правда – мне очень везет на добрых людей, которые мне встречаются. Награду вручал еще президент Медведев.

Удалось обменяться парой слов?

Федор: Нет, он просто наградил, и все. Потом был фуршет, шампанское, но ничего такого. Но было очень волнительно и очень красиво. Я такое внутреннее убранство комнат видел только на картинках где-то.

Иван: В Эрмитаже.

Федор: Ваня, ты помнишь, когда ты последний раз был в Эрмитаже? (Смеется.)

Иван: Да. Это было не прикольно.

Почему?

Федор: Потому что сразу узнают. Головы поднять не можешь!

Иван: Я ощущал себя так, будто люди вокруг пришли посмотреть на экспонаты, а я хожу с одним из этих экспонатов – с отцом. Я в какой-то момент экспонату сказал: «Пап, может быть, мы уйдем?»

Федор: Что поделать. Это обратная сторона медали.

Иван: Это очень смешно, когда люди фотографируют Рембрандта, а потом поворачивают голову и начинают фотографировать отца.

Виктор, Иван, между вами как братьями существует актерское соперничество?

Виктор: За все годы нашей работы вот только в этом году, в период пандемии, нам пришло предложение на одну и ту же роль. Вот мы доросли. Ушла разница между старшим и младшим – мы сравнялись. Но мы разные – разные темпераменты.

Иван: Разве что внешне похожи.

Виктор: Но когда нам предложили одну и ту же роль, мы оба проходили пробы. Теперь можно говорить, что у нас есть некое соперничество.

Кого в итоге утвердили?

Виктор и Иван: Не утвердили обоих! (Смеются.)

Иван: Но если бы утвердили Витю, я был бы за него счастлив и рад. Надеюсь, что он тоже, да, Витя?

Виктор: Абсолютно!

В чем отец для вас авторитет?

Виктор: Во всем. С годами и я, и Ваня, и мама можем быть в чем-то несогласными с папой, спорить, но проходит время, и его дорога становится явной, ясной, четкой, понятной и приводит к результату. Поэтому для меня всегда было важно идти за папой, а папа всегда знал, куда идти. Даже когда было тяжело, голодно, сложно. Помимо того что было сказано до этого – отношение к профессии, отношение к семье, как мама с папой разговаривают – папа всегда для нас является в этом маяком.

Иван: Самое удивительное, и мне бы очень хотелось когда-нибудь этому научиться – тот позитивный настрой, с которым папа идет к цели. Хочется, чтобы он его не терял.

Виктор: Если сравнивать свой настрой, с которым я иду, это просто небо и земля. Грозовые тучи и солнечный день.

Федор Викторович, а это правда, что, когда вы злитесь, вы не кричите, а говорите очень тихо?

Федор: Да, это правда. Когда мне очень плохо, я смеюсь. Вот такое свойство организма. Был в Болгарии и увидел там курс акупунктурного массажа ступней. Когда пришел, женщина предупредила, что первые три дня будет очень больно. Я сказал, что потерплю, и она начала массажировать, а я стал смеяться. Она опешила, спросила, что не так. Я говорю ей: «Нет, просто очень больно». Люди ведь, когда им больно, ругаются, а я почему-то смеюсь. Стал замечать это не так давно – в детстве просто не обращал на это внимание. Поэтому, даже когда очень плохо, стараюсь оставаться оптимистичным.