К выходу в прокат его шедевра «8½» «КиноРепортер» вспомнил, о чем говорил маэстро.
Великого Федерико Феллини любили в России: он часто приезжал сюда, был дружен с русскими кинематографистами, прежде всего с Никитой Михалковым, а фильмы итальянца «8 с половиной» и «Интервью» удостоены главного приза ММКФ (в 1963 и 1987 годах).
1
«Каждый живет в собственном вымышленном мире, но большинство людей этого не понимают. Никто не знает подлинного мира. Каждый называет истиной личные фантазии. Я отличаюсь тем, что я знаю: я живу в мире грез. Мне это нравится, и я не терплю, когда мне в этом мешают».
2
«Мне кажется, «Оскар» — это мощный толчок. Как будто меня кто-то нежно, но настойчиво подталкивает, мол: «Давай, хватит строить из себя героя! Должен же ты наконец доказать, что ты заслуживаешь эту премию»».
3
«Моногамность нелегко дается мужчине. Мужчина по своей природе не моногамное животное. Пусть он даже изо всех сил старается подавить в себе противоположное начало. Он совершает над собой противоестественное насилие, и это отнимает больше энергии, чем если бы он просто уступил порыву».
4
«Чтобы обрести веру, мне достаточно было обратиться к своей Джульетте. Может быть, поэтому у меня никогда не возникало потребности в религиозных ритуалах и обрядах. В моей жизни место церкви занимала Джульетта».
5
«После успеха нескольких моих фильмов все, вероятно, думали, что я сильно разбогател, а римская налоговая полиция не сомневалась, что я сделал себе огромное состояние. Они спутали роскошь и изобилие в некоторых моих фильмах с моей личной жизнью».
6
«Слава и легенда — не одно и то же. Обладая славой, работать легче. Чувствуя на своих плечах бремя легенды — невозможно».
7
«Аура успеха кольцом отгораживает тебя от простых смертных — тех, кто и подарил тебе вдохновение. То, что ты создал, чтобы обрести независимость, становится тюрьмой. Ты все больше и больше выделяешься из массы и наконец остаешься совсем один. С вершины своей башни ты все видишь в искаженном свете, но ты привыкаешь к этому и начинаешь думать, что и другие видят то же самое. Отрезанная от того, что ее питало, та твоя часть, которая и делала тебя художником, понемногу чахнет и погибает в башне, куда ты сам себя заточил».
8
«Один из моих пунктиков — никогда не смотреть свои фильмы после того, как они закончены. И вот почему: для меня каждая картина — нечто вроде любовной связи, а встречи с бывшими любовницами чреваты неловкостью, подчас даже опасностью».
9
«Даже если я буду снимать фильм о жизни рыб, он все равно будет автобиографичен».
10
«Кинематография — это прежде всего художественная выразительность. Ясно, что все может стать символическим. Даже крупный план самого скверного актера может оказаться символом. Мое желание околдовать зрителя, стремление к волшебным чарам — одно из качеств моей натуры, от которого я, возможно, когда-нибудь и излечусь».
11
«С самого первого фильма я отказался писать в финале слово «конец» — так бы кончался праздник, а я не хотел оставлять зрителей в разочаровании. Это неправильно и по отношению к героям — их жизнь продолжается, хотя ты уже об этом не знаешь».
12
«Успех фильма меня не касается. Я снял то, что должен был снять. Затем фильм превращается в проститутку, живет коммерческой жизнью. Когда картина работает на публику, она касается только публики. Это меня не интересует».
13
«Меня критиковали за то, что я снимаю фильмы для собственного удовольствия. Эта критика основательна, потому что справедлива. Только так я и могу работать. Если вы снимаете картину, чтобы доставить удовольствие кому-то другому, то не доставите его никому. У меня нет сомнений: в первую очередь вы должны удовлетворить себя».
14
«Если искать источник влияния на «Ночи Кабирии», то это «Огни большого города». Созданная Джульеттой Кабирия вызывает в моей памяти, как и в памяти других людей, образ чаплинского бродяжки, на которого она похожа еще больше, чем Джельсомина. Французские критики называли ее женским воплощением Шарло — так они любовно зовут Чаплина. Джульетта была счастлива это услышать. И я тоже».
15
«К тому времени, как я созрел для фильма «Интервью», с дистанции прошедших десятилетий я стал лучше понимать своих родителей, нежели в юности. Отчетливее ощутил душевную близость с отцом и щемящую боль от того, что не могу разделить с ним это чувство. Мать я тоже стал понимать лучше и уже не терзался тем, что мы такие разные. Жизнь, понял я, не принесла ни одному из них того, к чему они стремились. И мне захотелось задним числом подарить им то понимание, каким были сполна наделены персонажи моих картин».
Комментарии