Максим Матвеев: «В творчестве – никаких табу»

Максим Матвеев не мелькает на экранах – каждая его новая роль становится резонансным событием. В преддверии юбилея – 28 июля российскому секс-символу исполняется 40 лет – «КиноРепортер» поговорил с актером о личных триггерах, отсутствии табу, готовности к любым экспериментам и профессионализме. 

Вы родились в городе с прекрасным названием Светлый. А вы сами – светлый или темный?

– Я стремлюсь к свету. Во всем – в том, что вижу в людях, в себе, в каких-то явлениях. Без света как-то безнадежно становится. Если бы я был цветом, то светло-желтым. В театре у меня был тренинг: привели какого-то шамана, он всех разложил на полу и попросил представить точку, которая на нас надвигается… И спрашивает, какого она цвета. Я говорю: «Желтая». А он: «Вы уверены?» Я насторожился: «Да, а что?» И шаман вдруг: «Желтый – это цвет безумия». (Смеется.) Для меня желтый – это цвет тепла, надежды. У каждого свои ассоциации с цветом, но мне кажется, что я все-таки жизнерадостный парень.

А разный цвет волос, татуировки? Изменение внешности для вас – это способ разрядки?

– Очевидно, что у людей актерской профессии изменения во внешности связаны с персонажами, а не с тем, что они так захотели. По своему желанию тоже меняются, но редко. Поэтому, если брать тот же самый инстаграм, пусть земля ему будет… новым ростком, то там это фиксация процесса творческого поиска. Не более того. Моя работа подразумевает так называемую провокацию – на размышление, на какой-то более объемный взгляд на вещи.

То есть контракт из-за резкой смены имиджа под угрозой никогда не оказывался?

– Нет! Резкое желание что-то в себе поменять у меня все равно связано с работой. И именно там я нахожу поводы для перемен. В сотворчестве с командой – режиссерами, продюсерами, гримерами. Я только счастлив.

Это уже ваша третья съемка для «КиноРепортера», и сложно не заметить, что вы всегда готовы к экспериментам. В кино у вас такой же подход?

– А без них никуда! В работе я имею в виду. Если тебя подогревает какая-то идея или стремление донести до зрителя определенную мысль, то тут включается определенная энергия, которая помогает к этой цели двигаться. Творчество вообще на этом строится.

Что может остановить этот поток энергии? Есть какие-то границы?

– В творчестве – никаких табу.

А постельные сцены?

– Для меня странно ставить для себя в профессии какие-то ограничения. Искусство, кино в данном случае, – это же отражение этой самой жизни. И оно будет неполным, если не указать в ней какую-то часть, пусть даже и неприглядную. По мне, так любые человеческие проявления, за исключением самых экстремальных, прекрасны. И надо стремиться это показывать и реализовывать… Секс – это часть нашей жизни. Это все влияет на нас, движет нами. Сексуальная энергия трансформируется – в творческую или даже религиозную. Это же сублимация, которая имеет разные свойства выражения. Круто в этом купаться.

В «Триггере» ваш герой частенько уходит в отрыв, хотя это выходит ему боком. Что вам помогает как актеру вернуться в заданные рамки?

– А зачем в них возвращаться?

Чтобы не переиграть.

– Наоборот, это дает дополнительную свободу себя не сдерживать. Рамки выставляет режиссер, а я выстраиваю с людьми определенную зону доверия еще на этапе подготовки. Когда я понимаю, что можно сделать в определенной сцене гораздо больше, то мнение режиссера для меня решающее.

Вам ближе роли на сопротивление?

– Я не понимаю, что это значит. Я убежден, что актер все вытаскивает из себя – даже те вещи, которые он не пережил. Это все равно та или иная стадия трансформации похожих чувств, реализация через личный опыт. Мне кажется, роль не должна вызывать сопротивления. Оно может быть физическим, если приходится играть карлика и вставать на колени, но в остальных случаях все должно происходить легко. В актере, в человеке, заложено очень много средств самовыражения. Зачем лишний раз себя ограничивать?

Выйти из роли сложно бывает?

– (Долгая пауза.) Нет. (Смеется.) Если учесть, что, реализуя того или иного персонажа, актер пользуется собственным опытом, то это же не раздвоение личности, не шизофрения. Это воспоминание о каких-то своих чувствах, которые в каждом человеке всегда живы. Ты создаешь какой-то набор привычек физических и потом просто выключаешься из них. Для меня это не магия, а моя работа. Я в свое время прошел этап, когда какие-то работы воспринимались как тяжелый труд. Но при этом у меня перед глазами был Олег Павлович Табаков, который говорил, что ремесло нарабатываешь с годами, а то, что касается таланта, эмоций и всего остального, – должно происходить легко.

У кино есть несомненный терапевтический эффект. Как вы оцениваете свою ответственность перед зрителем?

– Я об этом думаю на этапе подготовки. На площадке – уже нет. Это важная сфера для размышлений, потому что те мысли, которые заложены автором в персонажей и во всю канву сценария, должны быть созвучны зрителю. И мне интересно размышлять о том, про что я играю и даже на кого мой персонаж похож – типажно или поколенчески.

В свое время ваш герой Артем Стрелецкий открыл галерею необычных персонажей – психотерапевтов с радикальными методиками, переговорщиков, медиаторов и прочих. Второй сезон сериала вступает в какой-то диалог с подобными проектами, которые появились за несколько лет перерыва между сезонами?

– Нет. Мне кажется, можно уйти в ненужную дискуссию посредством художественного выражения. Тут надо все-таки честно соблюдать ту линию, которая была заложена изначально.

Какая реакция у коллег и знакомых на второй сезон?

– Коллеги, которые были задействованы в съемках, – а я в этом смысле невероятно везучий человек – играли очень талантливо. Для меня это мощный опыт.

В «Спойлере» тоже очень звездный состав. Вы согласились из-за идеи?

– Да! Из-за тематики и совершенно непохожего на Стрелецкого героя. В «Спойлере» он очень хорошо прописан – такой молодой провинциально-прогрессивный бизнесмен. Стартапер, который привык защищаться. У таких людей, по-моему, в хорошем смысле приземленно агрессивная энергия. Они живут в моменте, развивают бизнес. И это здорово! У меня таких качеств нет. А у Стрелецкого другая энергия – у меня он ассоциируется с проломленной грудной клеткой. Как будто его один раз очень сильно ударили, и он так и остался в очень уязвленном и больном состоянии.

Но он все равно помогает другим справиться с переживаниями. А как вы сами себя вытаскиваете из кризисных ситуаций?

– Это какой-то провокационный вопрос. (Улыбается.) По-разному. Вообще мне очень помогает медитация – она очищает от мысленного шума, который сейчас у всех у нас в головах. Музыка – инструментальная в основном, может быть, классическая. И конечно, работа помогает. Она предполагает и внешнее, и внутреннее изменение. Знаете, есть такое понятие – охота к перемене мест. Вот это оно и есть – охота к перемене.

Вы говорили, что нужен режиссер, который увидит вас в необычной роли. А самому попробовать себя в режиссуре не хотелось? Опыт сценариста у вас уже есть.

– Периодически эти мысли приходят, честно скажу. Но я не нахожу в себе определенного уровня мотивации. На мой взгляд, режиссура сейчас – это уход в монастырь. Больше никакой другой составляющей в жизни на этот период нет. Для меня это не очень комфортно. Мне сложно представить, что я возьму и часть жизни отниму у своих детей. Для меня они – очень сильная подпитка, поддержка и важная сфера моей личной жизни, которую я хочу развивать наравне с профессиональной. Мне кто-то скидывал картинку: муж и жена лежат в постели, она думает, что что-то случилось и жизнь уже пошла прахом, а он думает: «Как бы мне снять эту сцену». Это очень большая нагрузка. Я удивляюсь Диме Тюрину, режиссеру первого сезона «Триггера», Игорю Твердохлебову, режиссеру второго. Ты отрабатываешь сцену до обеда, тратишь перерыв на восстановление, а в режиссерском вагончике – это безостановочный процесс. Это непросто. Но любопытно. Что в нашем представлении режиссура? Какая нагрузка лежит? По сути – вся. Но это касается создания прекрасной иллюзии – придумывание сцен, постановка кадра. Я делаю то же самое и могу поделиться этим с режиссером. У нас строится диалог, и мне хватает.

Что такое профессионализм?

– Это понимание своей роли в общем процессе. Актер не является центром этого процесса, центр – это зритель. И уважительное отношение к усилиям твоих коллег, чтобы ни в коем случае не отказываться от того, что от тебя требуется, под предлогом усталости или будучи действительно уставшим. А потом уже можно уходить в профессиональные наработки, как быстро сыграть сцену.

А недавние студенты умеют работать перед камерой – образовательный процесс все же больше заточен на театр?

– Сейчас поколения актеров приходят более-менее подкованные. Если бы я во время обучения имел какое-то представление о том, как нужно вести себя в кадре, мне бы это дало большую свободу и уверенность в те или иные моменты. Например, если бы я раньше встретил оператора Колю Богачева, который снимал оба «Триггера», то очень сильно зажался. Потому что он лезет камерой прямо в лицо, а ты должен играть с партнером и взгляд не опускать. Еще он может, чтобы актер чуть подвинулся, ногой его пнуть – у него просто руки заняты. Но если это проходить на этапе обучения, потом сильно облегчает жизнь в работе.

Так и сломать новичка можно, наверное.

– Сейчас новички крепкие. (Смеется.)

Кстати, осенью исполняется 15 лет с премьеры вашего первого фильма «Тиски». Что бы вы сказали себе молодому?

– Единственное, что я бы сказал: «Расслабься. Все хорошо». Это был непростой опыт, но благодаря режиссеру Валерию Тодоровскому и моим прекрасным старшим коллегам – Федору Бондарчуку и Алексею Серебрякову – он превратился в киношколу: «Куда не смотреть? В камеру? А, черт, я посмотрел в камеру!» Такие моменты сейчас кажутся какими-то наивными…

С возрастом отношение к профессии меняется?

– Появляется спокойствие. И, скажем так, приоритеты становятся более явными – в плане распределения своих сил между работой и личной жизнью. Уходит всепоглощающая жадность, когда хватаешься и за то, и за другое.

Но это же еще и страх?

– Да, конечно. Месяц нет предложений, и все, трындец. Надо учиться от этого избавляться. Пример: один очень талантливый и глубокий человек и актер ярко отработал свою партию. И потом пауза. «Алло, мы вызываем вас на пробы» – «Ой, а он больше не снимается». Я понимаю почему – человек потерял надежду. Маленькая трагедия. Но нужно было просто подождать. Сейчас его утвердили на роль, и надеюсь, мы с ним вновь окажемся партнерами.

В такие моменты хорошо, когда есть кому вытянуть.

– Да. Но сейчас такое насыщенное время в плане производства и потребления контента, что нет конкуренции. Место найдется для каждого – и достойное, чтобы реализовать свою внутреннюю линию.

Как думаете, кто победит в битве стримингов и телевидения?

– Конечно, стриминг дает больше свободы для всех. В любом качестве: хронометража, художественной реализации, всего. Телевидение более регламентировано, там больше обязательств. Когда появились стриминги, многие творческие люди перешли туда – больше возможностей для самовыражения. Но я не очень понимаю, как эти структуры будут между собой конкурировать. Это надо у аналитиков спрашивать. Даже по «Триггеру» невозможно предсказать – рейтинги и просмотры были хорошие и на Первом канале, и когда сериал вышел онлайн.

Не скучаете по сцене?

– Пока нет. Мне комфортно. Предложения все равно есть, я для себя эту дверь не закрываю ни в коем случае. И я понимаю все плюсы работы в театре, включая профессиональные. Очень многие говорят, что театр – это тренинг для актера. Но сейчас есть возможность пройти крутой актерский тренинг вне зависимости от работы в театре. Да и модель репертуарного театра, на мой взгляд, сейчас отмирает. В первую очередь потому, что работа в такой структуре подразумевает очень много обязательств, которые вступают в противовес с личными и профессиональными желаниями. И это, на мой взгляд, для творчества не очень хорошо. Зритель тоже не дурак: он понимает, получает актер удовольствие от того, что он делает, или нет. Сейчас – время проектов: когда собирается команда, которая горит идеей.

Театру часто признаются в любви довольно высокопарно. В любви к кино можете так же признаться?

– Мне не хочется быть высокопарным. Я понимаю все стороны этого процесса. Для меня театр и кино – это пророк, который говорит то, что очень нужно людям, чтобы проживать и переживать свой личный или коллективный опыт.

У вас юбилей – будут промежуточные итоги или только вперед или не оглядываться?

– Подводить итоги чего? (Смеется.) Я пока не чувствую, что завершится какой-то этап. Мне кажется, мои жизненные периоды по семь лет. И моменты накопления и трансформации происходят без привязки к какой-то дате. Я люблю подводить итоги перед Новым годом.