Большое интервью с автором фильма о СВО «У края бездны» Максимом Фадеевым

Когда-то он издавал журнал о предметах роскоши и красивой жизни, ныне его фильм стал первым доком об СВО, попавшим в кинопрокат и на онлайн-платформы. Автор нашумевшей тетралогии «У края бездны» Максим Фадеев – человек совершенно парадоксальной судьбы и столь же четкой жизненной позиции. И тем интереснее с ним общаться.  

Как вы думаете, почему до вашей работы ни один документальный фильм об СВО не добирался ни до стримингов, ни, тем более, до широких экранов?

— У всех предвзятое отношение к документальному кино. Тем более, об СВО. Платформы говорят какие-то глупости – мол, это вообще никому не интересно. А их рейтинги говорят совсем другое. На KION «У края бездны» заработал высший балл среди вообще всех фильмов, которые есть на площадке.

На сборы в прокате влияет то, что фильм параллельно выложен на стриминге?

— Думаю, нет. Большинство людей, которые видели его на смартфонах, хотят увидеть его на большом экране. Они все об этом пишут. 

Что неудивительно: картина оказывает мощнейшее эмоциональное воздействие. И не только в силу самого контента – она потрясающе снята и смонтирована. Где вы учились?

— У меня никакого кинообразования нет. Я учился на энергетика. Должен был работать на Южно-Украинской атомной станции. Но до войны трудился в агентстве, которое издавало корпоративные СМИ для лакшери-сегмента Донбасса. Это же один из богатейших регионов Украины до войны был. Я был соучредителем этой фирмы и арт-директором и, по сути, главным редактором журнала про топовые бренды одежды, ювелирные украшения, элитные отели… Уникальное было издание, черно-белое, фотограф вдохновлялся работами Хельмута Ньютона (выдающийся немецкий фотохудожник, – КР). В каждом номере из трех фотосессий одна-две снимались за границей – в Италии, Франции. Ни в Москве, ни в Киеве ничего подобного нет. Все просто торгуют одеждой, а мы продавали стиль жизни.

К мысли снимать документальное кино вас подтолкнуло начало боевых действий?

— То, что будет война, мне стало понятно еще в декабре 2013 года. К тому моменту я уже несколько месяцев как ушел из агентства, уехал жить в Славянск и начал там снимать первый свой документальный фильм про добычу сланцевого газа. Вообще, одна из причин, почему Славянск как центр русского сопротивления возник первым, – в том, что его жители начали задумываться о своей судьбе на год раньше всех остальных. Там было очень массовое протестное движение. Для понимания, при населении города в 120 тысяч человек, на одну из демонстраций выходило чуть ли не 30 тысяч.

Выходит, перефразируя поговорку, вы просто «оказались в том месте и в то время».

— Все мы, кто был в Славянске, получили потом у полевых командиров ополчения определенный карт-бланш при боях за Донецкий аэропорт. То есть я мог снимать там по своему усмотрению. А такая возможность мало, у кого была. Чтобы вы понимали, интенсивность боев за него была самой высокой в Европе со времен Второй мировой войны. На уровне Сталинграда, но только в локальном масштабе. Я начал снимать 10 мая 2014 года, и у меня быстро накопился достаточно большой опыт съемки боевых действий разного типа.

А когда вы впервые взяли в руки камеру?

— Первую свою камеру я купил в 2010 году, но через две недели у меня ее украли. Вторую – в 2011-м. Снимать на нее в видеорежиме начал на Евро-2012 (чемпионат Европы по футболу, который проходил в Польше и Украине, – КР) в Донецке. Тогда приехало очень много иностранцев, и мне просто хотелось показать, что мы тоже люди. Это было главным мотивом, почему я вообще решил снимать. С 2004 года шло чудовищное расчеловечивание жителей Донбасса – очень сильное информационно-психологическое давление через все СМИ. И оно ощущалось даже на улицах, когда говорил, что ты из Донецка, где-нибудь в Днепре или в Киеве.

В чем это проявлялось?

— Начинали агитацию проводить. Говорили, что мы быдло, дети проституток. Что шахтерами могут работать только люди с рабским менталитетом. Поэтому шахты все нужно закрыть. Мнение Донбасса вообще не учитывалось. Это ведь всегда был самый советский регион Украины, теснейшим образом связанный с Россией – как производственными цепочками, так и людьми. Основная их масса попала на Донбасс в результате трех волн эмиграции разного времени. Именно там был снят первый в Союзе звуковой фильм – «Энтузиазм: Симфония Донбасса» (документальная лента Дзиги Вертова с музыкой Дмитрия Шостаковича, 1931 год, – КР).

В связи с названием вашего фильма «У края бездны» вспоминается известное изречение Ницше: «Когда заглядываешь в бездну, она заглядывает в тебя». Вы его имели в виду?

— Я хотел этим сказать, что с мая 2014 года на Донбассе разворачивается рукотворный ад на Земле. И начался он именно в моем городе. Поначалу он занимал лишь малую часть населенного пункта Семеновка на востоке Славянска – всего несколько квадратных километров. Причем война шла там только на закате и на рассвете. Но из-за общего равнодушия – люди же думают, что это их не коснется, что это все где-то далеко, – война за 10 лет достигла колоссальных масштабов. Сегодня Украина уже в этой бездне полностью, и теперь у края бездны Россия оказалась. Соответственно, от того, как быстро мы сможем эту войну свернуть, я считаю, зависит судьба России. И тут важно понимать, что главное поле битвы – не там, а здесь.

Это на самом деле далеко не первый ваш фильм. И их много. Почему, как вам кажется, только с ним вас, можно сказать, заметили?

— Я тоже хотел бы это знать! Полевые командиры меня заметили, еще когда я снял штурм Донецкого аэропорта. Они видели, как погибают их ребята, и говорили: «Сними фильм про моих пацанов». Понимали, зачем я это делаю. И я понимал, зачем это делаю. Но не понимал, как это донести всей России, где на это деньги взять. И такого эффекта, как сейчас, я ожидал еще летом 2015 года. Но его не случилось. Мы как слепые котята долбились во все инстанции. Говорили: «Нам нужна машина, нам нужны еще хотя бы два человека». Ну и какая-то зарплата – мы же не можем все время бесплатно это делать, у нас же семьи, их кормить нужно. Я сам и снимал, и монтировал, и музыку подбирал. И соответственно, пока был этим занят, то не снимал. Но с ужасом наблюдал то, что делает противник в этом плане. Для понимания, на Netflix сейчас четыре документальных фильма про конфликт Украины с Россией, на Кинопоиске – ни одного. 

Фильм снят на деньги, которые собраны с помощью краудфандинга?

— Практически полностью. Какие-то материалы, снятые в Мариуполе, мы продавали, но это где-то процента три от всех средств.

Основная стадия расходов – техническое оснащение?

— Мы сделали фильм «Призраки. Солдаты забытой войны». Он вышел в октябре 2021 года. В феврале 2022-го я получил за него гонорар, и он весь ушел на покупку камеры. Все остальное – объективы, микрофон – я в кредит купил. Потом началась СВО, нарисовался первый спонсор, и мне выдали сумму, которой хватило на зарплату водителя, снарягу – куртку, очки тактические – и деньги семье на пару месяцев. Вот и все.

Я видел на VK бэкстейдж вашего фильма, который четко показывает, насколько вы были внутри боя…

— В роте, которая штурмует город, есть три группы – передовая, вторая и третья, которые обеспечивают прикрытие. Они все идут в шахматном порядке. Иногда я был в передовой, иногда во второй или третьей, но всегда внутри штурмовой группы. Были моменты, когда я шел четвертым. То есть фактически четвертым человеком, который заходит в этот район Мариуполя, был человек с камерой.

И при этом вы без оружия?

— Ну да. Там, где я был, никто вообще не снимал. Ну, Андрей Филатов только. Я провел в составе штурмовой группы 30 дней. Температура была тогда около нуля. Нередко приходилось спать в помещении без стекол – то есть фактически как на улице, защищен только от ветра и осадков. Холодно, голодно, много физической нагрузки, плюс что-то прилетает. Соответственно, иногда уже не соображаешь, что снимаешь. И в том числе поэтому мы впервые сделали закадровый текст.

Это было самое тяжелое, что вы пережили?

— Я в таких ситуациях несколько раз был. И в Славянске я снимал без аккредитации – просто договорился с ополчением. Два или три дня в серой зоне. Прошел бой, наши отступили, и неизвестно, есть там противник или нет. Чувства очень неприятные, скажем так. В Углегорске, когда шла зачистка города, я проник за территорию заградительных блокпостов и вообще один перемещался по городу. Стремная штука! И еще в Дебальцево снимал, когда там были украинские войска. За несколько дней до формирования котла мы с одним безумным таксистом, бывшим ополченцем, туда попали. Встроились в колонну автобусов ОБСЕ, которую ДНР послало для эвакуации. Брал интервью у украинских бойцов, офицеров, гражданских снимал, которые проклинали украинскую армию… Шепотом говорю, мол, я не укроп, и мужик, стоя в двух шагах от солдата, начинает мне всю правду матку говорить. Типа, они нас тут захватили, фашисты, рабами нас сделали.

Ничего себе! Странно, что вас обоих там же не положили!

— Ну, это была одна из самых страшных съемок. Вообще, вот таких экстремальных моментов за 8 лет до начала спецоперации было очень много. Потом все это стихло немного. И снимать на линии боевого соприкосновения было тяжело больше по моральным причинам, потому что ты снимаешь в 2019-м там же, где снимал в 2014-м, противник стал только ближе и укрепился сильнее. Первое облегчение было, когда российские паспорта начали выдавать.

И что вот вы так рисковали, безоружный, и за 11 лет – ни одного ранения?

— У меня два ранения было. Одно средней тяжести, второе – на месяц–полтора выбыл из строя. Подорвался на растяжке в 2016-м, и в голове остался осколок. Доктор Лиза еще жива была – меня на самолете в Москву возили.

В одном интервью вы процитировали очень точное изречение: в художественном кино режиссер – бог, а в документальном Бог – режиссер. А как часто вам приходилось сталкиваться с ситуациями, когда было понятно, что у вас очень мощный ангел-хранитель?

— Можно книгу написать про типы страхов на войне. Один из самых страшных моментов, когда ты понимаешь, что в тебя стреляют, а тебе нужно дальше перемещаться через простреливающееся пространство. А бывает, что ты не успеваешь осознать… Однажды я как раз шел четвертым и застрял в заборе. У меня снаряжения гораздо больше, чем у парней – из рюкзака торчат всякие палки, штативы. Начал барахтаться, матюкаться. И буквально только вылез, сделал несколько шагов, и в меня выстрелили, но не попали, потому что я в момент выстрела поскользнулся. Что это было, ангел-хранитель или просто совпадение?

Вас дома кто-нибудь ждет?

— Жена и сын. Мама на оккупированной территории находится и до конца не знает, чем я занимаюсь. Из-за нее я скрываю свое настоящее имя. Я стараюсь ее лишний раз не травмировать, потому что, когда меня ранило, и отец узнал об этом, то получил сердечный приступ и умер.

Но семья у вас еще до того появилась? Вряд ли они в восторге от того, как вы рискуете.

— Да, сын уже взрослый. И жена не раз пыталась отговорить, но, как видите, не вышло. Приходилось врать. Они видели фильмы, конечно, но я говорил, что это художественный замысел такой, на самом деле, это все постанова, там было не так страшно. И все это не улучшает отношения. 

Максим Фадеев – это же ваш позывной?

— Да, у меня была всего минута, чтобы его придумать, и я, к сожалению, ошибся с именем. Вообще, у меня был позывной Артем Сергеев – в честь революционера-большевика Федора Сергеева, основателя Донецко-Криворожской республики, известного как товарищ Артем. Но мне его запретили использовать. И когда я должен был давать свое первое интервью на ТВ, нужно было срочно придумать новый позывной. Стал вспоминать имя автора «Молодой гвардии», а в памяти всплыл композитор…

Никого нельзя заставить смотреть. Вы верите, что с помощью вашего кино до кого-то можно достучаться?

— Мы это видим по отзывам! Десятки, сотни отзывов: «Простите нас, мы не знали, мы не видели, вы открыли нам глаза, вы перепрошили мне мозг». У нас много волонтеров, которые нам помогают. С премьерой помогали десятки людей. Сейчас даже сотрудник появился. Пришел такой: «Блин, мне стыдно!» Рассказал, что посмотрел один фильм, потом второй, третий: «Спросил себя: а чем я в этот момент занимался? Ну да, чемпионат мира по футболу смотрел». Я же специально эту перебивку в фильм вставил. То есть люди жили себе и не понимали, что происходит. И для нас это было дико и непонятно.

Как вы для себя отвечаете на вопрос, зачем едете в самое пекло?

— Главный герой «У края бездны» Рома Воробей – командир роты на тот момент –  успел до своей гибели увидеть все четыре серии, но в черновой сборке, без закадрового текста, без музыки. И написал мне: «Спасибо тебе за то, что показал моих пацанов и ад, через который они прошли. Чтобы люди увидели, что такое война, и это больше никогда не повторилось». И мне кажется, это лучший ответ на вопрос, ради чего это все.