Леонид Бичевин: «Для начала мне нужно запороть несколько дублей, отсмеять все, разозлить всех»

— Первый вопрос возник совершенно спонтанно: дело в том, что я 17 минут назад сдала экзамен по английскому, бежала к вам с него и подумала, вы же в «Адаптации» играете американского шпиона. Как у вас с английским?

— Ну так, so-so (смеется).

— А как же так получилось? У вас уже были международные проекты, я имею в виду в первую очередь «Девушку и смерть» Йоса Стеллинга, плюс вы уже два сезона отыграли в образе американца. Так почему до сих пор еще so—so?

— Я отвлекаюсь на разные вещи: то тем увлекусь, то этим, а с английским получается постольку-поскольку. Поговорил в двух сезонах «Адаптации», и все, больше особой коммуникации нету, если только выезжать куда. Например, ездили с женой и ребенком отдохнуть — немного попрактиковался. Там все включается на таком бытовом уровне, и пока этого достаточно. Просто цель пока не поставил, чтобы раз потом, пойти и сдать экзамен.

— Тогда как оцените сейчас свой уровень? Рre-Intermediate, Intermediate…

— Ну у меня Pre, наверное. Ну или Pre-Pre (смеется).

— Но в «Адаптации» вы же сами говорите? И хорошо говорите.

— Да, видно же, что сам. Но там есть фокус: меня все равно доозвучивают. Все равно приглашают англоязычного гражданина, с похожим тембром. У меня получается говорить быстро, я понимаю, о чем говорю. Но потом все равно зовут условного Джона и говорят ему: «Чуть-чуть сделай помелодичнее, как у вас в Техасе говорят». И Джон еще доозвучивает чуть-чуть.

— Когда выходил первый сезон «Адаптации», вы обмолвились, что одно из ваших желаний — побывать в Америке. Прошло два года, побывали?

— Нет, но предстоит через полтора месяца. С театром [Театром имени Вахтангова — прим. КР] на гастроли.

— Вот так и узнаете, насколько у вас кентуккийское произношение. Если говорить чуточку серьезнее, насколько «Адаптация», выступающая в жанре сатиры, кажется вам актуальной прямо здесь и сейчас? Я говорю именно о втором сезоне, потому что там в первой же серии звучит шутка про каминг-аут Милонова. Первая мысль: «А что, он еще в тренде?»

— Затрудняюсь ответить про актуальность. Потому что настолько быстро меняется вся информация: и новости, и события, и законодательства — вот такой ком снежный катится. Мне кажется, что некоторые темы за год провисли, конечно. Пока все сняли-смонтировали, то уже, можно сказать, в другой стране стали жить. (Смеется).

— А когда вас позвали в «Адаптацию», не было-то, что называется, за державу обидно? Ведь этот сериал и о том, что все мы тут нечистые на руку, что у нас все из-под полы делается. Может, вы даже и не сталкивались раньше с такими Евгениями Геннадиевичами и Нагорняками. А тут вас, по сути, погружают в суровую правду жизни.

— Было бы странно, если бы было не обидно. А что делать, всякие люди есть на планете. Обидно ли, что в нашей стране тоже? Конечно, обидно. Это какой-то такой стиль жизни, который люди сами избрали. Обидно, когда живешь в обществе, в котором есть коррупция. Но когда снимали, об обидах не думал. Работать надо было.

— Насколько было интересно вернуться к Эштону/Олегу? Потому что второй сезон — это всегда опаска, а вдруг не пойдет так классно, как первый, а вдруг перекрутят.

— Честно говоря, может это возраст такой (Леониду сейчас 34 года — прим. КР), и все так стремительно происходит сейчас. Как-то все устаканилось, но года два назад все менялось, что-то такое происходило в организме, душе, в психике в мозгах, в сердце. И, честно говоря, мне было достаточно первого сезона. Я люблю, когда, например, читаю текст, и он меня вдохновляет своей новизной, свежестью. А тут нужно было вспомнить какой он, Эштон, какая мимика была: мы с Федей (Стуковым, режиссером первого сезона — прим. КР) поняли, что у американцев какая-то своеобразная мимика есть такая, типичная, характерная. У второго нашего режиссера, Саши Назарова, другое представление о персонаже. Поэтому были какие-то трудности, на самом деле, к возврату персонажа, не буду врать. Немного со скрипом входил во второй сезон.

— Но в итоге «Адаптация» так и осталась вашим единственным крупным комедийным проектом?

— Да, у меня вообще комедий не было никогда, этот сериал был вообще единственным комедийным проектом за мою жизнь.

— А сами себе объясняли, почему вас не считают смешным все остальные режиссеры?

— Я задавал себе такой вопрос. Может, я и не сильно стремился, хотя в театре у меня были комедийные персонажи, и в институте. Мне кажется, у меня получилось бы.

— У вас уже получилось.

— Ну не знаю… Можно было б и лучше.

— Хорошо, а кто тогда мерило? К чьему уровню вы хотите стремиться.

— Мне нравится Миша Галустян. Он очень смешной, самый комедийный артист современного российского пространства.

— А если от имени Эштона говорить? Зарубежный комик какой-нибудь?

— Кто у них там комики-то сейчас? Я не знаю никого. Меня тянет всегда в драму, а из комедиантов я помню Луи Де Фюнеса и Пьера Ришара, с детства еще.

— Тогда сделайте уже выбор: Эштон или Олег? В чьей шкуре бывать нравится больше?

— Ни в той и ни в той. Я б лучше что-то другое поиграл.

— Так вы и играете. Недавно в «Содержанках» у вашего героя, юриста Никиты, была свадьба, бенефис буквально.

— Мне кажется, у Константина [Константин Богомолов, режиссера сериала «Содержанки» — прим. КР] получился классный, здорово и стильно снятый сериал. Я обожаю людей со стилем, и когда они что-то в этом стиле делают: говорят, играют, думают, выражают себя. Костю приятно слушать и слышать: это очень-очень важно для актера. Я все время был занят ролью и любовался, как он работает со мной или с Ирой Старшенбаум, и с Олей Сутуловой, с Володей Мишуковым. При этом он говорил честно, по делу все. Ни строчки теории я не слышал из его уст. Для меня этим определяется такое важное понятие, как доверие и уважение. Ты чувствуешь, что режиссер ценит тебя как артиста. У меня в такие моменты происходит прямой контакт на 220% — я все слышу, что мне говорят, я все понимаю, я спокоен и владею эмоциями, не пытаясь кому-то понравиться. Просто занят ролью и все. Я очень и очень признателен Косте за эту чуткость. С ним было очень приятно и интересно работать. Да и в целом, мне кажется, что российские сериалы приобрели серьезный уровень, и на это приятно смотреть.

— И поскольку и «Адаптация», и «Содержанки» — весьма популярные проекты, которые идут параллельно, хочется спросить, что чувствует человек, который знает, что несколько миллионов зрителей регулярно просыпаются и ждут того момента, когда они могут нажать на Play и посмотреть, как там складываются дела у нашего адвоката или шпиона? Одно дело полный метр, вышел — и вы его отпустили. Тут каждую неделю зрители ждут вас, чувствуете это?

— Может быть, но я уже переступил этот этап, хотя он и был когда-то. Думать о таких вещах опасно. Начинаешь страдать звездной болезнью, если думаешь о том, как на тебя смотрит четыре миллиона. И если об этом думать, то начинаются трудности на встречах с людьми, начинаются завышенные ожидания. Кажется, что все вокруг должны были посмотреть на тебя в сериале и вообще ты такой классный и замечательный. А почему они не так смотрят? Косо? Почему они грубо отвечают, не дают сдачу или просто даже не узнают? «Ах, вы меня не узнали, вы же кликали, вы что не узнали, что это был я?». Ходишь и обижаешься, начинаешь страдать из-за этого, начинаешь копить деньги на психотерапевта, который потом будет работать с твоей самооценкой. Это интересный период, и ощущения интересные, но это пройденный этап, я поспокойнее стал. Просто люблю свою работу и думаю не о том, как на меня смотрят зрители, а о том, что это может привнести в их жизнь. Если ты с любовью отнесся к своей работе и что-то задумал вложить в своего персонажа, то надо думать, дошло ли это до зрителя или нет, попало или нет. Такую цель я себе стараюсь ставить, а не то, как и в каком количестве зритель на меня смотрит. Хотя это тоже важно.

— Тогда вы сами напросились на этот вопрос: что несет зрителю Эштон/Олег и что несет зрителю юрист Никита?

— (Задумывается). Про «Адаптацию» затрудняюсь сказать, там какая-то каша-малаша получилась с точки зрения самоопределении. Мне еще нужно самому все серии посмотреть, чтобы понять, что я в итоге налепил из Эштона/Олега. А что касается «Содержанок», там есть то, о чем мы с вами говорили — про взгляд, про то, как на тебя смотрят. У адвоката есть некий внутренний зритель, который заставляет его думать о себе в определенном ключе. Он думает об удовольствиях и о том, чтобы сорвать куш во всех смыслах. Тут банальная история отношений получилась, поскольку он не думает о будущем. Структура роли состоит из прошлого, настоящего и будущего, и мы понимаем, ощущаем цельность персонажа. Он совершенно не задумывается о будущем, и из-за этого предстает незаконченным, нецельным, этакий обломок — ловит момент, мечется и не знает, куда себя приткнуть в прямом и переносном смысле. Говорить, что он полный банкрот в эмоциональном плане, наверное, еще рано — он проявляет жалость к жене, влюбляется и переживает. Но очевидно, что он довольно примитивно и недальновидно себя ведет.

— А казался таким приличным человеком в начале… А что сложнее: играть, как в «Адаптации», комедию вот с таким абсолютно серьезным лицом спецагента или играть постельные сцены с Ольгой Сутуловой?

— В «Адаптации» сложнее, правда. Чтобы сделать по-настоящему смешно, надо развивать комедийное мастерство и ощущения комедийного жанра в себе. Я еще смешливый человек — у меня сразу вся ирония проступает в глазах. Я быстро поддаюсь эмоциями, если меня захлестывает какая-то смешная штука, и колюсь легко очень. В этом смысле держать скотский серьез у меня не сразу получается. Для начала нужно запороть несколько дублей, отсмеять все, разозлить всех: оператора, главного режиссера, партнеров, которые уже скажут: «Ну все, Лень, соберись, нам уже хочется чай попить, делами какими-нибудь заняться». Поэтому, комедия — это сложнее.

— Ну и сложно удержаться, когда рядом Юрий Николаевич Стоянов.

— Да, Стоянов еще там травит что-нибудь…

— Мы с вами говорим о сериалах, и я прекрасно понимаю, что вы уже относитесь к той категории актеров, которые не считают съемки в сериалах чем-то постыдным. Согласитесь, был такой период у актеров старшего поколения…

— …и у меня были сериалы, куда я пошел заработать деньги.

— Но при этом до 27 лет вы уже успели сняться у Балабанова, Хомерики, Стеллинга и Митты. Вы наснимались у мэтров, а потом, бац, и пошли в нашу сериальную поп-культуру. Как вам такой переход дался?

— Это же параллельно происходило. Не так, что я раз, и перешел на темную сторону. Нет, чередовал полные метры и сериалы в течение 10 лет.

— Тогда спрошу по-другому, во время съемок «Морфия» вам было 23. Что вы ощущали, когда еще начинающим актером нырнули в такие проекты?

— Я просто горел от удовольствия, что я работаю с таким режиссером. Ходил и мечтал о том, что что-то такое большое совершилось в моей жизни, что-то правильное, настоящее. Это были очень хорошие ощущения, но период был непростой. И я по молодости и по горячности мог спорить с Балабановым, быть недовольным, обижаться. Ну нежный я человек, мне только повод дай обидеться, я пообижаюсь. (Смеется.) А сейчас я вспоминаю и понимаю, что это было что-то хорошее, настоящее и серьезное. И я очень благодарен этому период и Алексею Октябриновичу, что он меня тогда позвал.

— Но вы возвращаетесь к этим воспоминаниям в сегодняшней работе или это просто уже закрепившийся опыт, который лег в ваш фундамент?

— Нет, вы знаете, я стараюсь этого не делать, иначе тогда вообще не надо сниматься. Не в том смысле, что все такие ниже рангом, а в том, что это была отдельная планета, и другой такой же уже не будет. И если всегда желать быть на ней, то тогда и не сниматься.

— Ощущение профессионального роста благодаря такому уникальному опыту есть?

— Лет в 25 я немного забуксовал, и сейчас был схожий период сложный, в том числе и с работой. Я чуть из театра не ушел — мало играл, как-то на кино сфокусировался. Когда такая планка в самом начале задана, это обязывает к чему-то. Есть ощущение вины, когда ты делаешь мало проб или делаешь что-то ниже сортом. Это же сразу начинает грызть тебя. От этого надо было избавиться. Надо было отойти на расстояние. Поэтому я бы не сказал, что был рост, что-то было другое. Может быть, личные качества менялись, как человека. А как актер, я понимаю, что потерял какой-то период времени. Надеюсь, что сейчас я встал на какой-то новый путь, когда могу опять развиваться и расти.

— В кино или в театре?

— Хотелось бы и там, и там. Но как получится. В этом году я решил, нужно в кино не торопиться брать какие-то проекты, а поработать в театре. Мне предоставили такую возможность. Я начал играть в «Онегине», мы выпустили итальянскую пьесу с итальянским режиссером, сейчас будет встреча с французским режиссером. Я надеюсь, что с театром у меня тоже начинаются новые взаимоотношения. Мне приятно, что я никого не обидел, и мне дают возможность опять себя проявить и начать расти. Это хорошо.

— Вы сейчас вернули нас к тому, с чего мы начали: итальянский режиссер, французский режиссер, а язык когда учить будем?

— Да! Нужно точно начать учить язык!

«Адаптация» уже доступна на сервисе ТНТ-PREMIER, а «Содержанки» – в онлайн-кинотеатре START.