Куда приводят мечты: Секреты «Синего бархата»

35 лет назад, 30 августа 1986-го, на кинофестивале в Монреале состоялась премьера «Синего бархата» Дэвида Линча. Автор картины танцевал с Джульеттой Мазиной, супругой горячо любимого им Федерико Феллини, и выглядел абсолютно счастливым. Но так было не всегда. Буквально двумя годами ранее постановщик в отчаянии рвал на голове волосы и проклинал свою незавидную участь. «КиноРепортер» рассказывает, почему «Бархат» стал судьбоносным этапом в карьере Линча, вытянув его из глубокой депрессии и воплотив лучшее из его режиссерского почерка.

Реабилитация за провал «Дюны»

Когда второй полный метр Линча «Человек-слон» (1980) удостоился 8 номинаций на «Оскара», Дэвид автоматически катапультировался в высшую лигу. Статус свободного художника был под угрозой: великая сила налагала великую ответственность. Именно таким грузом, придавившим Линча, стали съемки фантастического эпика «Дюна» по роману Фрэнка Герберта.

Заметки для «Синего бархата» Линч составлял еще с начала 1970-х, но работа не клеилась. Между делом он встретился с Джорджем Лукасом, который предложил ему снимать третью часть «Звездных войн». Линч всерьез не увлекался фантастикой и считал «Войны» исключительно лукасовским детищем. Поэтому ответил отказом.

И тут подсуетился продюсер Дино Де Лаурентис с другой многообещающей задумкой: экранизацией «Дюны». Недавно проект покинул Ридли Скотт, отдав предпочтение киберпанку «Бегущий по лезвию», так что режиссерское кресло было вакантно. По просьбе Де Лаурентиса Линч осилил книгу и, сраженный наповал его красноречием, подписал контракт на 3 фильма.

На первый взгляд, впечатляющий карьерный рывок. Но для Линча, любителя камерных миров, масштабы «Дюны» оказались чересчур грандиозны. Новая вселенная была слишком глобальна и запутанна. Съемки проходили в огромных павильонах. В производстве участвовало невероятное количество людей, причем под неустанным контролем сверху. Линч стал заложником оригинального произведения и навязанного ему продюсерского видения.

«Я не довел там до конца ни одну мою собственную идею», – сетовал режиссер. Жесткая студийная система сдавливала его авторское эго в тиски. Он даже не обладал правом финального монтажа. Дэвид бесился, страдал, отчаянно медитировал и чуть не потерял рассудок, пытаясь встроиться в рамки необходимого хронометража (2 часа 17 минут). Под нож безжалостно пустили массу важных сцен, наспех компенсировав сюжетные дыры закадровым текстом.

Позднее Линч категорично заявил: «Дюна» – не мой фильм». Но только столкнувшись с абсолютно чуждым ему проектом, Дэвид понял, о чем на самом деле хотел снимать. О пасторальной одноэтажной Америке и мрачных тайнах, скрытых за пряничными фасадами. Де Лаурентис согласился продюсировать следующую работу Линча, а готовность режиссера урезать бюджет и собственный гонорар гарантировали ему полный контроль над происходящим. Этой работой стал «Синий бархат».  

Все началось с отрезанного уха 

О композиции Blue Velvet и музыке в фильме мы поговорим чуть дальше. Пока же остановимся на странном и жутковатом символе – ухе, которое в начале картины находит на пустыре студент Джеффри Бомон (Кайл МакЛоклен). Он приезжает в родной город Ламбертон повидать больного отца и случайно находит в траве человеческое ухо. Камера оператора Фредерика Элмса присасывается к нему, фиксируя не самые аппетитные детали, – зеленые пятна плесени и копошащихся муравьев. Именно так, под микроскопом, Линч и предпочитал разглядывать жизнь – «на сверхкрупных планах».

«По задумке требовалась некая открывающая часть тела, которая могла служить норой куда-то еще, – вспоминал режиссер. – Ухо расположено на голове и является отверстием, ведущим к мозгу, так что оно прекрасно подходило».

Ухо в данном случае было приглашением пристально вглядеться в окружающий мир, за внешней беззаботностью которого всегда скрывалась червоточина. И конечно, столь необычная находка подогревала желание разобраться в ее происхождении.

«Синий бархат до сих пор мне чудится в слезах…»

Композицию Blue Velvet в 1950-м написал Берни Уэйн, а в 1963-м Бобби Винтон создал самую известную ее версию. Именно этот вариант впервые услышал Линч. Услышал – и вначале не оценил. Песня показалась ему чересчур сентиментальной, однако в ней таилось нечто сумрачное. Неуловимое. Потустороннее. Мозаика полностью сложилась, когда Линч сопоставил музыку с видениями из своей головы: ночь, улица, фонарь… И девушка с ярко накрашенными губами, сидящая в машине.

Так Blue Velvet стала ключевым музыкальным элементом фильма. Она задает ему тон, открывая первые сцены после вступительных титров, и повторяется чуть позже, в исполнении загадочной певицы Дороти Валленс (Изабелла Росселлини). Джеффри узнает, что она как-то связана с найденным ухом, и решает познакомиться с ней поближе. Дома девушка носит халат из синего бархата, а ее безумный ухажер Фрэнк Бут (Деннис Хоппер) отрезает от него кусок и использует в качестве фетиша.

Еще одна важная для «Бархата» песня – In Dreams меланхоличного гения Роя Орбисона. «Я закрываю глаза и уплываю в волшебную ночь» – подходящие строки для ленты, построенной на сплетении реальности и грез. В абсолютно фантасмагоричной сцене ее исполняет приятель Фрэнка Бен (Дин Стокуэлл), а в самом Фрэнке параллельно пробуждаются эмоции в духе Ивана Васильевича, открывшего для себя Высоцкого. Другой хит Орбисона, Crying, Линч позднее использует в «Малхолланд Драйве» – Ребекка Дель Рио споет его на испанском языке в клубе «Силенсио».

Начало прекрасной дружбы

С «Бархата» стартовало и сотрудничество Дэвида с композитором Анджело Бадаламенти, его преданным соратником и автором выдающейся музыки к последующим проектам (когда Бадаламенти наиграл режиссеру основную тему из «Твин Пикс», тот разрыдался, а композитор назвал его дураком). Причем познакомились они совершенно случайно. Росселлини разучивала «Синий бархат», но с подачей и аранжировками дело не заладилось.

Продюсер Фред Карузо позвал на помощь своего товарища, которым оказался Бадаламенти. Недолгая репетиция – и родилась запись, погрузившая постановщика в состояние эйфории. Также Бадаламенти написал музыкальное сопровождение для песни Mysteries of Love на стихи Линча, звучащей в финале «Бархата» в исполнении Джули Круз. Именно Анджело впустил Линча в дивный мир музыки. Если раньше Дэвид только записывал странные шумы в рамках работы по саунд-дизайну, то после встречи с Бадаламенти он всерьез займется сочинительством, откроет свою студию и запишет ряд альбомов.

Талисманы, неврастеники, маньяки

Линч и МакЛоклен ощутили подлинное духовное единство еще во время работы над «Дюной». Дэвид всячески поддерживал молодого актера, а тот даже после провала фильма заявил, что его ментор потрудился на славу. По сути, Кайл в «Бархате» сыграл детектива, в реальности таковым не являясь (в отличие от специального агента ФБР Дэйла Купера из «Твин Пикс»). «Не знаю, кто ты, сыщик или извращенец?» – спрашивает его подружка Сэнди (Лора Дерн), дочь местного детектива.

Бомон всюду сует любопытный нос и пытается проникнуть за границы дозволенного. Когда-то Линч говорил, что всегда мечтал подглядывать за девчонками, спрятавшись в спальне. Дескать, со временем можно обнаружить «ключ к разгадке убийства». Точно так же Джеффри подглядывает за Дороти, а зрители, главные вуайеристы, подсматривают за ним. Джефф, по словам Линча, чист и невинен, а еще он без ума от женщин и тайн. Как, собственно, и сам Дэвид.

Две героини «Бархата» воплощают две романтические линии, тянущиеся к Джеффри. Исключительно возвышенное, идеализированное чувство объединяет Бомона с Сэнди. Нездоровая страсть к Дороти отражает его темные фантазии. Ничего удивительного, что никто не хотел браться за роль неврастенички с мазохистскими наклонностями.

Подобные персонажи нечасто украшают карьеру. Но Изабелла Росселлини, дочь выдающегося режиссера Роберто Росселлини и актрисы Ингрид Бергман, согласилась, хотя впоследствии ей порядком досталось от моралистов (те упрекали Дороти в распущенном поведении и сексуальных девиациях). Их с Линчем 5 лет связывали романтические отношения, но в 1991-м они расстались вскоре после премьеры «Диких сердцем», где Росселлини исполнила небольшую роль.

А вот кому не было ни малейшего дела до эпатажности его героя, так это Деннису Хопперу. Великий голливудский бунтарь в середине 1950-х снимался с Джеймсом Дином. В конце 1960-х вместе с «Беспечным ездоком» дал старт новому Голливуду. В 1970-х Хоппер продолжал работать с мэтрами вроде Копполы и Вендерса, но скандальная репутация и проблемы с наркотиками отгородили его от перспективных проектов.

Линча убеждали, что с этим маргиналом проблем не оберешься. Он же видел в Деннисе своего Фрэнка. Эдакого крутого парня, который может пустить скупую мужскую слезу, а потом начистить кому-нибудь физиономию. Хоппер тоже горел желанием сотрудничать. Он названивал Линчу и буквально требовал, чтобы тот выбрал именно его, со словами: «Я и есть Фрэнк Бут!» Как после такого отказаться?

Для актеров съемки в «Бархате» были нелегким испытанием. Сцены с насилием, избиением, издевательствами стали настоящим вызовом для МакЛоклена и Росселлини. Хоппер в тот период находился в завязке и за кадром вел себя сдержанно и профессионально, хотя образ Фрэнка придавливал его к земле. Псих-наркоман играл психа-наркомана в надежде, что эта роль восстановит его голливудскую карму.

Линч же наслаждался «бешеным ощущением свободы». Он снимал камерное кино с маленькой командой. Мог делать все, что заблагорассудится. И лишь символически отчитывался перед Де Лаурентисом, который не вмешивался в производство. Поэтому человека счастливее Дэвида на съемках просто не было. Он разъезжал на розовом велосипеде, хрустел конфетками M&M’s и распространял жизнерадостную ауру, точно солнечное сияние.

Убийственная ностальгия

Линчу повезло: у него была нормальная семья и безоблачное детство. Он рос в 1950-е, время, полное надежд и веры в лучшее завтра. Обывательская Америка напоминала сентиментальные кадры с поздравительных открыток. Старые машины, песни Элвиса по радио, уютно-захолустная атмосфера… Но ностальгия по идиллическим детским годам отбрасывала мрачную тень тревог, страхов, жутких фантазий, с ранних лет присущих Линчу и отпечатавшихся на его творчестве, будь то живопись, музыка или кино.

«В голубом небе и цветах заключена благодать, но иная сила – дикая боль и разложение – в равной мере содержится повсюду», – говорил режиссер.

С этой болью зритель «Бархата» сталкивается почти сразу, когда чудесным солнечным днем отца Джеффри внезапно сражает удар. Его мать, миловидная пожилая женщина из категории божьих одуванчиков, постоянно смотрит по телевизору угрюмые нуары. А неправдоподобный покой, разлитый в воздухе тихого городка, напоминает неподвижную гладь пруда, по которой нервно пробегает рябь, едва налетает ветер.

Однажды ночью Линч с братом увидели обнаженную напуганную женщину в синяках, выплывшую из темноты. Эта сцена напрямую перекочевала в фильм: в аналогичном состоянии Джеффри и Сэнди ближе к финалу обнаруживают Дороти. Если, по словам Линча, атмосфера крошечных городишек прошлого похожа на сон, то зачастую эти сновидения оборачивались настоящими кошмарами.

Единство противоположностей

Весь «Синий бархат» построен на столкновении противоположностей. Реальное – иллюзорное. Внешне невинная жизнь в Америке – и пронизывающий ее темный хаос. Красивые истории о малиновках, которые принесут любовь в мрачный мир, – и окутывающий их призрак смерти. Снятая в заключительных сценах малиновка была мертвой. Ее набили у таксидермиста, и Линч приводил ее в движение, дергая за ниточки. Светловолосая простушка Сэнди противопоставлена роковой красавице-брюнетке Дороти. Наивный симпатяга Джеффри – жестокому психопату Фрэнку. Но для каждого из героев тоже характерны те или иные противоречия.

Хоть зритель и склонен сопереживать Джеффри, следует признать: моральные установки Бомона весьма расплывчаты. Он без зазрения совести ухлестывает за двумя девушками, не сильно заботясь об их чувствах. Фрэнк тиранит Дороти и издевается над парнем, но проявляет поразительную сентиментальность, когда рыдает при звуках In Dreams и превращает кусок синего бархата в странный талисман. Сэнди, казалось бы, излучает добро и честность, но без колебаний изменяет своему парню с Джеффри. Дороти выступает в роли развязной искусительницы, хотя этой надломленной страдалицей движет понятное человеческое желание – вновь увидеть мужа и сына, похищенных Фрэнком. В противостоянии света и тьмы Линч не принимает ничьей стороны. Он сохраняет нейтралитет и просто подглядывает в замочную скважину.

От шока до восхищения

Дино Де Лаурентису фильм понравился. Что еще важнее – он его понял. Это о многом говорит. «Синий бархат» – визионерское, психоделическое, пронизанное символизмом произведение. Но не нужно быть высоколобым критиком, чтобы осмыслить его или хотя бы чисто по-человечески прочувствовать. Правда, тестовый показ обернулся катастрофой. Люди сбегали из зала. Оставшиеся же строчили гневные отзывы, предлагая режиссеру пойти домой и приставить к виску пистолет. К чести Де Лаурентиса, он все равно не разуверился в «Бархате».

После рядовых зрителей с картиной познакомились критики. В их среде лента вызвала куда больший энтузиазм, хотя мнения патриархов тоже разделились. Если восторженная Полин Кейл окрестила Линча «Фрэнком Капрой сумрачной логики», то Роджер Эберт счел актерские жертвы Росселлини совершенно не оправданными. В любом случае «Бархат» обсуждали. А для фильма даже разгромные отзывы гораздо полезнее, чем полное отсутствие какой-либо реакции.

Итак, Де Лаурентис назвал «Бархат» гениальным. МакЛоклен – идеальным. Художник-постановщик Джек Фиск – лучшей работой Линча. Росселлини заявила, что Дэвид получил заслуженное признание, частью которого стала номинация на «Оскара» за лучшую режиссуру. Выиграл Оливер Стоун с военной драмой «Взвод», зато Линч обрел преданную фанатку в лице Элизабет Тейлор и даже сорвал с ее губ нежный поцелуй. А вокруг кинотеатра, где совсем недавно «Бархат» прокатили, обвивались очереди. Каждому не терпелось прикоснуться к запретному плоду и погрузиться, используя выражение Денниса Хоппера, в «историю об американской шизофрении».

Наиболее близкой Линчу идеей из «Дюны» была «концепция спящего». Молодой аристократ Пол Атрейдес с планеты Арракис пробуждается и открывает свое истинное предназначение: возглавить восстание против враждебного рода Харконнен. В отличие от Пола, Джеффри Бомону проснуться не удалось. В финале «Бархата» композиция закольцовывается. Повторяются начальные кадры, а юноша оказывается пленником слащавой грезы с малиновками.

Происходило ли это в реальности или в его грезах – Линч никогда не расскажет. Зато глаза режиссера благодаря картине широко распахнулись. Вызванное «Дюной» опустошение уступило место энтузиазму. Неприкаянность осталась в прошлом, как очередное тревожное сновидение, развеянное при первых проблесках рассвета.