«Касабланка»: Большая авантюра с Хамфри Богартом и Ингрид Бергман

Даже в разгар работы над «Касабланкой» ее производство казалось многим настоящей авантюрой. Герой фильмов нуар Хамфри Богарт впервые выступал в амплуа романтического любовника, сценарий писался на ходу, что ужасно раздражало Ингрид Бергман, а чем закончится лента, не знал даже режиссер. Бешеного успеха никто не предполагал, но первый тест-показ прошел под гром аплодисментов, а спустя 60 лет Американский институт киноискусства признал картину лучшей мелодрамой всех времен.

Пьесу «Все приходят к Рику» Мюррэя Барнетта и Джоан Элисон о циничном владельце кафе в Марокко, у которого каждый вечер собираются покидающие Европу беглецы от нацистов, студия Warner Bros. купила как кота в мешке. Она не пришлась ко двору на Бродвее из-за аморалки: по сюжету, жена антифашиста стала любовницей оборотистого хозяина элитного ночного клуба, чтобы получить транзитные письма для выезда из североафриканского государства в Лиссабон и оттуда в Америку. Для переделки материала под большой экран продюсер Хэл Б. Уоллис нанял целую команду сценаристов, но придется ли такая история по вкусу публике, никто толком не понимал.

Героиню переименовали (в оригинале ее звали Лоис Мередит, — КР) в Ильзу Лунд, скользкие моменты сгладили, и теперь в этой роли Уоллис хотел видеть только Ингрид Бергман, но у нее был контракт с продюсером легендарных «Унесенных ветром» Дэвидом Селзником. На переговоры с ним в числе прочих отправился сценарист Джулиус Эпштейн:

«Мы рассказывали Селзнику про будущий фильм, а он сидел за столом и ел суп, даже не поднимая головы. Так продолжалось минут двадцать, за которые ни разу не было сказано, насколько для картины важна Бергман. В какой-то момент я воскликнул: это будет по-настоящему крутая вещь вроде «Алжира»! Тогда Дэвид впервые посмотрел на нас и кивнул – вот так и удалось заполучить Ингрид».

«Алжир» был слезливой мелодрамой с налетом экзотики об отношениях беглого преступника и прекрасной парижанки. Фильм снимали в алжирской Касбе – старом городе, похожем на лабиринт, и в 1939 году он взял сразу четыре «Оскара». По сюжету, «Касабланка» действительно очень его напоминала: любовь, преследование, опасность, безнадежность – Селзник сразу понял, какого рода проект затевает Уоллис.

Что до Ингрид Бергман, то ее карьера на «фабрике грез» в тот момент застопорилась – она рвалась сниматься, а у Селзника не всегда были подходящие для нее роли, и он «одалживал» Ингрид другим студиям. Продюсер позиционировал ее как актрису, отличавшуюся от остальных кинодив естественной красотой – прекрасная шведка не пользовалась косметикой. Сама же Бергман желала перевоплощения, ей претила голливудская традиция одного амплуа, и она была не прочь сыграть даже уродину.

«Я не хотела так и остаться персиково-сливочной героиней!»

Перебравшийся в Америку из постепенно сдающейся нацизму Европы муж Бергман Петтер Линдстрем поселился в Рочестере, штат Нью-Йорк, и не занятая на съемках актриса проводила время с ним, пытаясь отогнать мрачные мысли о закате своей едва начавшейся карьеры.

«Бывали дни, когда я думала, что закончу жизнь лучшей домохозяйкой Рочестера».

Ингрид Бергман считала, что ее потенциал Голливудом не раскрыт, и боялась, что ей скоро начнут предлагать роли бабушек. Больше всего на свете она хотела сыграть Марию в экранизации романа Эрнеста Хемингуэя «По ком звонит колокол», но в фильме уже был занят Гэри Купер, и вторая дорогостоящая звезда проекту была не нужна. Поэтому когда это место отошло балерине Вере Зориной, а Ингрид предложили проект под названием «Касабланка», согласие последовало незамедлительно. Несмотря на нестандартные условия съемок при незаконченном сценарии, желание работать было так велико, что предложение казалось даром небес.

Хэл Уоллис хотел, чтобы владельца кафе сыграл Хамфри Богарт – тот воплощал образ деклассированного джентльмена, умевшего сохранять невозмутимость и прекрасные манеры в ужасных обстоятельствах. Однако соавтор оригинальной пьесы Джоан Элисон была другого мнения. Она считала, что «этот пьяница Богарт» никуда не годится, Рик должен быть типичным героем Америки, высоким и широкоплечим, как Рональд Рейган или Кларк Гейбл. Боги (прозвище Богарта, — КР) действительно до тех пор снимался только в гангстерском кино, а единственная его проба на роль романтического любовника окончилась ничем. Но он идеально попадал в типаж «нежное сердце под личиной циника».

Богарт и Бергман начали сниматься вместе, и в кадре между ними сразу возникло притяжение, та самая искра, но за пределами съемочной площадки актеры не общались. Позже это дало Бергман повод произнести знаменитую фразу.

«Я его целовала, но совсем не знала». В мемуарах Ингрид писала о Хамфри Богарте: «Он был всегда вежлив, но держал дистанцию, нас будто разделяла стена. Меня это как-то отпугивало. Тогда же в Голливуде снимался «Мальтийский сокол», и я довольно часто ходила смотреть на Хамфри в перерывах между съемками «Касабланки». Думала, что это поможет узнать его лучше».

Ничего подобного не произошло – и слава богу: жена Богарта Майо Мето страшно ревновала мужа к партнершам и не прочь была закатить скандал – дай только повод. Ее крутой нрав ни для кого не был секретом: их шумные с Боги ссоры под грохот бьющейся посуды слышали все соседи, а однажды Мето даже наняла сыщика следить за супругом, так что Бергман повезло, что она не попала в ее поле зрения.

Поводов для беспокойства у артистов на съемочной площадке и без того было хоть отбавляй. Режиссер Майкл Кертиц, перебравшийся в Голливуд из Австро-Венгрии в 1920-е годы, был крепким профессионалом, но ему, как и всем, приходилось работать практически вслепую. Сценаристы Ховард Кох и братья Эпштейн без конца ругались с продюсером Уоллисом и перекраивали текст, а Кертицу приходилось терпеливо уговаривать актеров, которые не понимали, что им играть.

«Давайте пройдем сегодня вот эту сцену, а завтра посмотрим».

В конце концов, Ингрид Бергман задала Коху прямой вопрос: «Так которого из мужчин моя героиня любит на самом деле – Рика или своего мужа-антифашиста?» – «Не знаю, – ответил тот. – Сыграйте пополам! Потому что мы пока сами не в курсе, чем закончится фильм». Ему вторил Джулиус Эпштейн: «На студии Warner Bros. по контракту работали 75 сценаристов, и все они пытались придумать ударный финал». Ни у кого не было сомнений, что Ильза не оставит мужа и улетит вместе с ним в Лиссабон – моральный кодекс Голливуда не мог допустить иного. Но вопрос о финале для персонажа Богарта оставался открытым.

В воздухе витала идея о том, чтобы Рик Блейн и капитан Луи Рено возглавили борьбу за освобождение Касабланки от режима Виши (коллаборационистский режим в Южной Франции, появившийся после поражения страны в начале Второй мировой войны. С 1912 по 1956 год Марокко находилось под протекторатом Франции, — КР), но мудрый Селзник отсоветовал съемочной команде завершать романтическую историю политическим финалом.

Знаменитую фразу героя Богарта, обращенную к Рено: «Я думаю, это послужит началом прекрасной дружбы», братья Эпштейн сочинили сразу. Но лишь когда увидели, как выглядит на экране сцена, в которой Рик и Луи уходят в туман, решили, что лучшей концовки не найти. На тестовом показе публика так тепло приняла ленту, что никому даже в голову не пришло перекраивать существующий вариант и проводить досъемку.

В ноябре 1942 года союзники открыли в Северной Африке второй фронт, и на первых полосах газет замелькало слово «Касабланка». Студия Warner Bros. приурочила выход фильма в прокат к этим событиям и не прогадала – картина зрителям очень понравилась, хотя по итогам года и не вошла в первую пятерку бокс-офиса.

В создании ленты участвовали несколько актеров, спасшихся от нацистского режима, – немцы Петер Лорре и Конрад Фейдт, австриец Пол Хенрейд, сыгравший бежавшего из концлагеря мужа Ильзы, антифашиста Виктора Лазло, – и это при всей схематичности сюжета наделяло ее атмосферой подлинности, значительности рассказанной истории.

В 1944 году мелодрама была номинирована на восемь «Оскаров», из которых получила три, но это было только начало всемирного признания романтико-героической истории о любви и самопожертвовании. Фразы «За тебя, малыш!» и «У нас всегда будет Париж», туман аэродрома и прощальный взгляд Ильзы навсегда вошли в золотой фонд кинематографа. И по прошествии нескольких десятилетий «Касабланка» не поблекла и не затерялась, а, напротив, обрела статус легенды.