Дороже золота: Как снимали культовый истерн «Свой среди чужих, чужой среди своих»

Сложно осознать, что в момент, когда Никита Михалков снял «Свой среди чужих, чужой среди своих», ему было всего 29 лет. Фильм по праву считается шедевром и образцом жанра, и таким успехом дебюта мало кто может похвастаться. Ко дню рождения маэстро – сегодня ему исполняется 79 – «КиноРепортер» решил детально разобраться в том, как создавался важнейший советский истерн, и попытаться понять, в чем все-таки заключается его магия, влияющая на поколения.

Однажды весной, в самом начале 1970-х, студент режиссерского факультета ВГИКа Никита Михалков, листая какой-то журнал, наткнулся на небольшую заметку. Там рассказывалось об ограблении поезда с золотом, шедшего когда-то давным-давно из Сибири в Москву, да так и недошедшего. Золото было экспроприировано у буржуазных элементов большевиками, потом его захватили белогвардейцы, потом оно переходило из рук в руки, но в конце концов оказалось у чекистов.

Нельзя сказать, что это какая-то из ряда вон выходящая история. Кино про поезд с золотом до этого, например, уже снял на Киностудии имени Горького Илья Гурин – и тоже по реальным событиям, причем достаточно широко известным. В «Золотом эшелоне» (1959) речь шла про состав, в котором генерал Колчак пытался вывезти за границу золотой запас России. Кроме того, Михалков тогда, конечно, как и весь мир, был под впечатлением от спагетти-вестернов Серджио Леоне. В общем, как-то одно на другое наложилось, и было решено делать модный, в духе времени, советский вестерн.

За содействием молодой режиссер обратился к своему хорошему знакомому – сценаристу Эдуарду Володарскому, с которым они сообща набросали сюжет будущего фильма в виде повести. Та получила название «Красное золото», и излагалась в ней фактически расширенная, более подробная версия того, что позже появилось на экране. Все персонажи и ключевые моменты те же, разве что развязка там чуть более изящная с точки зрения драматургии: Шилов с Лемке на закорках поспевают вернуться аккурат к разоблачению Никодимова, и Лемке обращается к нему по его настоящей фамилии.

Далее повесть стали конвертировать в сценарий, один из первоначальных вариантов которого – с рабочим заголовком «Полмиллиона золотом, вплавь, пешком и волоком» – предполагал двухсерийный формат. На «Мосфильме» включили производство картины в план на 1972 год, но съемки пришлось отложить в силу непредвиденных обстоятельств. Никите Михалкову пришла повестка, и его направили служить, да не куда-нибудь, а в самый отдаленный конец Советского Союза – на Камчатку.

Однако даром времени режиссер не терял, в редкие свободные минуты улучая возможность что-нибудь допридумать или переписать (что было не так-то просто, учитывая, что 117 суток он там провел в походе на собаках и оленях). И через год работа над картиной возобновилась как ни в чем не бывало.

Творческий коллектив сразу подобрался на редкость сплоченный, сплошь из близких товарищей. В частности, Александр Кайдановский, Юрий Богатырев и Александр Пороховщиков у Михалкова снимались еще в его дипломном коротком метре «Спокойный день в конце войны» (1970). А с оператором Павлом Лебешевым и художником Александром Адабашьяном Михалков и вовсе крепко-крепко дружил.

«В работе над этой картиной начал собираться тот костяк единомышленников, который в дальнейшем, обрастая новыми людьми, стал творческим ядром нашей группы», – вспоминал впоследствии Никита Сергеевич.

Существует, правда, легенда, будто бы между Михалковым и Кайдановским в ходе подготовки к съемкам имел место весьма бурный конфликт. Так они якобы горячо дискутировали о трактовке образа ротмистра Лемке, что даже до рукоприкладства, говорят, дошло. Из-за чего Кайдановскому, на тот момент служившему в кавалерийском полку при студии, для успокоения прописали гауптвахту, но он все равно наотрез отказался сниматься в фильме, пока Михалков перед ним не извинится. Впрочем, сколько-нибудь достоверных подтверждений тому, что хотя бы часть из этого правда, нет. Но история красивая!

Как бы то ни было, 11 июля 1973 года съемочный процесс стартовал. В павильонах «Мосфильма» возвели интерьерные декорации, проводы красноармейцев под предводительством энергичного Забелина (Сергей Шакуров) на бой с бандитами организовали на бывшем конном дворе усадьбы Марфино в Подмосковье. Затем для съемок большей части натуры команда выдвинулась в Чечню. Вообще, сюжет фильма, по замыслу режиссера, должен был разворачиваться в Сибири, недалеко от границы с Монголией. Но из соображений целесообразности место действия перенесли на юг России.
Коренное население относилось к артистам в основном благожелательно, но бывали разные инциденты – забавные и не очень. Адабашьян, например, свидетельствовал о столкновении с компанией подвыпившей молодежи, закончившемся избиением кинодеятелей из Москвы.

Позже массовка, набранная из числа настоящих джигитов, не так поняла озвученные расценки: конным – 10 рублей, пешим – 5 рублей. Они подумали, что это не им заплатят, а от них самих требуется выложить деньги за возможность принять участие в съемках. В итоге компетентные органы чуть не завели дело о взяточничестве.

Кроме того, чеченцы ни в какую не хотели изображать пассажиров поезда, который грабят разбойники: для них это было оскорбительно. А один особенно лихой горец с большими усами сыграл злую, но смешную шутку с профессиональными каскадерами. Было это так: каскадеры сидели и жарко, обстоятельно, в подробностях обсуждали постановку сложнейшего трюка с прыжком из седла на поезд, просчитывая скорость движения и прочие параметры. Он же, послушав этот разговор, вскочил на коня и играючи трюк исполнил (мимо как раз поезд в депо проходил) прямо у них на глазах и к немалому их изумлению.

Во многих сценах, подразумевавших опасность для жизни и здоровья, к помощи каскадеров вовсе не прибегали. Актеры сами отказывались от дублеров и страховки, предпочитая делать все самостоятельно. Юрий Богатырев, который, к слову, специально для фильма сильно похудел, питаясь одними капустными котлетами, на удивление быстро освоил с нуля верховую езду и вскоре уверенно держался на коне, точно заправский ковбой.

Гораздо сложнее ему давались сцены, связанные с применением рукоприкладства. Никита Сергеевич был в шоке, когда вдруг выяснилось, что его артист никогда в жизни не дрался и даже не умеет правильно сжать кулак. Когда же дошло до того эпизода, где Шилов колотит ротмистра Лемке, Богатырев вовсе впал в ступор. Как его ни уговаривали, все было бесполезно. Сам Кайдановский умолял: давай, врежь мне по ушам! Но нет.

Превозмочь себя артисту удалось благодаря случаю, который произошел незадолго до этого. Богатырев с подругой Нелли Игнатьевой заходили в ресторан, и в этот же момент оттуда выходил Кайдановский. Последний по неосторожности тяжелой дверью прищемил спутнице Богатырева палец, да так, что та закричала от нестерпимой боли. Воспроизведя этот момент в голове, Богатырев разозлился, и все у него получилось. Особенно правдоподобно вышла увенчавшая экзекуцию реплика: «Убью тебя, паскуда».

Самыми напряженными и опасными были сцены, в которых актерам приходилось взаимодействовать с бурной водной стихией. Съемки эпизода, в котором татарин Каюм (Константин Райкин) после неудачной попытки сбросить Шилова в стремительный горный поток сам наворачивается с обрыва, а тот бросается его спасать, чуть не обернулись трагедией. В том месте течение реки было очень бурным, к тому же глубину установить не было никакой физической возможности. Так что оба сиганули наудачу и чуть не утонули, но Богатырев и себя, и коллегу вытащил на берег. Стало быть, радость от спасения в голосе Каюма вполне натуральная.

«На тех съемках все было такое рисковое, молодежное, лихое… Ни на что особенно мы не рассчитывали, работая очень весело. Атмосфера была замечательная» – это слова Адабашьяна, который в картине еще и как актер дебютировал, крохотной, но с ходу запоминающейся ролью. «Съемки были тяжелыми, но работалось прекрасно и азартно» – это уже Михалков некоторое время спустя описывал свои впечатления в интервью.

В другом интервью Никита Сергеевич говорил, что его фильм прежде всего о дружбе. И действительно, дружеская атмосфера, безраздельно царившая, по свидетельствам многих, на площадке, ощущается в самой картине. Особенно остро и полно в эпилоге, когда под пронзительную мелодию Эдуарда Артемьева, сочиненную им, к слову, буквально на ходу, Забелин (Шакуров), Сарычев (Анатолий Солоницын) и Кунгуров (Пороховщиков) бегут обнимать бредущего из последних сил, но улыбающегося Шилова. И в момент встречи как бы возвращаются на годы назад, туда, где они молоды и счастливы.

Украсить эпилог таким красивым поэтическим образом придумал оператор Павел Лебешев. Предполагалось, что герои просто будут обниматься, и все. Но это было не то, требовалось добавить эмоций. Михалков сам ломал голову и всех призывал тоже поразмыслить. Идея с символическим перемещением в прошлое возникла у Лебешева только к концу съемок, когда цветная пленка Kodak, выделенная на картину, уже закончилась, и ничего другого не оставалось, кроме как использовать черно-белую. По этой же причине, кстати, и сцена ограбления поезда решена в аналогичной цветовой гамме: ее сначала отсняли в цвете, но из-за технического брака возникла необходимость дополнительных пересъемок.

Тем не менее это все в конечном счете сыграло на руку создателям, лишь еще больше обогатив фильм визуально. Хотя в нем и без того с избытком хватает смелых, новаторских для своего времени приемов и озорной эклектики. Никита Михалков со товарищи стремились прежде всего не рассказывать, а показывать, транслировать чувства.

Собственно, весь фильм – это и есть головокружительная карусель сверхмощных чувственных визуальных образов, от снятого длинным планом прохода по темным коридорам в доме Шилова, в котором тревога нагнетается до экстремального максимума, до вальяжной прогулки есаула Брылова по шпалам, после которой этого чудесного злодея вообще больше никак представлять не нужно. Каждая из этих сцен – отдельное самоценное сокровище.

В широкий прокат фильм вышел в конце 1974 года и был поначалу встречен весьма неоднозначно. Эстетские приемы, множественные отсылки к зарубежному кино и нетрадиционная манера повествования некоторых зрителей сбивали с толку. Сам режиссер позже честно признавался:

«Нам хотелось показать все, на что мы способны, поэтому так изобилует картина всякими излишествами – мы явно перебрали в отношении насыщенности сюжета, трюков, колоритности фактур. Стремление к самоутверждению, в общем-то, не идет на пользу искусству: картина получилась затрудненной для восприятия».

Однако постепенно отношение к фильму менялось на полностью противоположное. Его искренне полюбили и до сих пор любят. Не за сюжет, наверное. А за красоту непредсказуемого полета творческой фантазии. За то, как он трогает душу. За покоряющих с первого взгляда персонажей. За диалоги, эффектно звучащие и вне контекста. Наконец, за те мудрые мысли, которые фильм доносит, и вечные ценности, которые в нем проповедуются. В частности, что друзьям следует непременно доверять. Потому что дружба дороже любого золота.