Как Чарли Чаплин изменил мир и кинематограф

Одни до сих пор считают Чарли Чаплина просто смешным человечком с тростью и в котелке. Другие – величайшим режиссером и лицедеем, полностью и навсегда изменившим кинематограф. В день Чарли Чаплина «КиноРепортер» задумался, в чем же его величие, и обнаружил, что тем же вопросом задавались и Марк Шагал, и Зигмунд Фрейд, и Лев Кулешов.

То, что делает на экране Чарли Чаплин, совершенно не смешно. Да и он не стал бы великим, если бы был просто комичным. Посмотрев все картины Чаплина – столько раз, чтобы все эти непослушные ступеньки, упрямые дверцы автомобилей, танцующие пирожки, оживающие детали часов перестали развлекать, – вдруг понимаешь, что смешон не Чарли. Это мир вокруг него устроен нелепо: статисты, вечно окружающие его персонажей, и невинная толпа, которая ждет развлечений. Смешны и вещи – они неудобны, нефункциональны, более того – у них плохой характер. Как и у людей.

Чаплинскому Бродяге, по выражению кинокритика Андре Базена, вещи служат не так, как всему остальному человечеству. Его отторгает общество, над ним насмехаются даже предметы. В ответ и он издевается над предметами и не интересуется законами, принятыми в обществе. Однако без Чаплина мы бы не знали, чем занять руки, если на столе лежат две вилки и два пирожка. Чем занять жизнь, если ты маленький и неуклюжий. И чем занять мир, если в нем война.

Чарли Чаплин играл на сцене с детства, но, что гораздо важнее, с ранних лет изображал кого-то другого – кого-то более компетентного, умелого, взрослого, имеющего право. Еще ребенком решив поработать в типографии, он наврал работодателю, что умеет обращаться с печатной машиной. Позже пытался заработать на продаже цветов: носил на рукаве траурный креп, обходил пивные и грустным голосом предлагал всем нарциссы. Это был гениальный расчет: Чарли действительно в тот момент нужны были деньги, и он знал, что аудитория, особенно в пивных, слезлива и сентиментальна.

Незадолго до этого у него умер отец, так что траур был в общем и целом уместен, но большую часть выручки ему приносили актерское мастерство и интуитивное понимание зрительской психологии. В сущности, именно тогда Чаплин изобрел свой личный кинематограф.

Когда юному Чарли указывали на его молодость (Бродяга впервые появился в картине «Детские автомобильные гонки», когда Чарли было 25 лет), он пожимал плечами: загримироваться можно под любой возраст. Или под его отсутствие. Усики, шляпа и тросточка – вот документы Бродяги.

Одно время Чаплин мечтал стать скрипачом и давать концерты, но вполне мог бы сделать и писательскую карьеру (его автобиография – лукавая смесь Чарльза Диккенса и Фрэнсиса Скотта Фицджеральда). Да что там писателем – такой человек мог бы стать кем угодно и, судя по всему, легко завоевать весь мир. Но он начал с кинематографа, который в начале ХХ века еще ничего о себе не знал, еще только учился быть искусством. Сценариев, по сути, не существовало, что казалось для Чаплина очень привлекательным, и он быстро начал перекраивать сюжеты под себя.

В самых ранних фильмах, снятых еще не по чаплинским законам, его герой – мелкий жулик, статист. Но постепенно из этого хаоса рождается Маленький Бродяга – потрепанный жизнью человечек с наивными детскими мечтами, отсутствующим чувством времени и детской невинной жестокостью.

«Видите ли, он очень разносторонний. Он и бродяга, и джентльмен, и поэт, и мечтатель. Но в целом это одинокое существо, мечтающее о красивой любви и приключениях. Ему хочется, чтобы вы поверили, будто он ученый, или музыкант, или герцог, или игрок в поло. И в то же время он готов подобрать с тротуара окурок или отнять конфету у малыша», – объяснял Чарли Чаплин суть своего героя.

Чаплин был духом, самой сутью немого кино. Многие придуманные им сцены могли существовать лишь в беззвучной вселенной, а его Бродяге, как уверял сам Чаплин, нельзя было давать право голоса.

«Для этого ему пришлось бы сойти с его пьедестала – с пьедестала немого кино».

В «Огни большого города», снятые уже в эпоху звука, не вошла гениальная сцена, в которой Бродяга, болтаясь без дела около витрины большого магазина, пытается пропихнуть деревяшку в водосток. Деревяшка не слушается, настырно торчит из решетки. Тут в витрине появляется какой-то служащий универмага и начинает давать Бродяге советы. Но через стекло витрины ничего не слышно.

Вряд ли есть в кино сцена, которая бы лучше рассказывала о закате эры немого кино. Звук – где-то там, за толстым стеклом, там, где все покупается и продается. Тут, на улице Чаплина, – оглушающая тишина. В его звуковых фильмах чувствуется влияние школы пантомимы: слова неубедительны (не было в кинематографе хуже речи, чем в финале «Великого диктатора»), музыка навязчива, шутки не всегда уместны. Но, как написал критик Уолтер Керр: «Чаплин может сделать что-то неправильно, но он не в состоянии быть неинтересным».

Бродягу было легко спародировать. Иногда получалось даже лучше, чем у самого Чаплина. Он идеальный «маленький человек» новой эры, который еще помнит былую роскошь. Бездомный джентльмен, труженик поневоле, сентиментальный жулик. Он никуда не вписывается. Вроде бы рабочий («Новые времена»), но не умеет трудиться, когда нужно, зато, когда работа заканчивается, все еще продолжает завинчивать воображаемые болты. Вроде бы старатель («Золотая лихорадка»), но одет не по погоде и вообще больше похож на курицу, чем на человека. Вроде не имеет своих детей («Малыш»), но кажется лучше и заботливее родного отца. Вроде бы священник («Пилигрим»), но на самом деле – сбежавший из тюрьмы преступник, укравший одежду.

Вроде бы не так уж молод, но ему по-детски не важно, что будет через секунду, – все его попытки решить ту или иную проблему рассчитаны на одно мгновение. А его знаменитая походка вызывает ощущение, что он оказался в липкой паутине мира и пытается из нее выбраться.

Самого же Чаплина спародировать невозможно. Его главный секрет – не попадаться. Все хотели прибрать его к рукам, все считали его своим, а он делал лишь то, что хотел здесь и сейчас. Он был одним из тех, кто создал компанию United Artists (актеры испугались, что кинопрокатчики приберут к рукам всю кинопромышленность Соединенных Штатов, и решили их опередить). Он выпустил сатиру о Гитлере в 1940 году, когда США еще не были в состоянии войны с Германией, и доказал, что от великого диктатора до смешного – всего один фильм.

Когда зрители требовали от него Бродягу, он снял фильм «Парижанка» – с предуведомлением, что сам на экране не появится, даже не ждите. Когда публика в «Цирке» освистывает компанию унылых клоунов, требуя «вернуть смешного человечка», это чисто автобиографический штрих:  зрители отказывались принимать картины Чаплина, в которых Бродяга отсутствовал.

Так случилось с восхитительной «Парижанкой». Так, позже, произошло с «Графиней из Гонконга» и убийственно беспечным «Месье Верду», который вызвал раздражение у публики, а потому продержался в прокате всего шесть недель, что по тем временам было равнозначно провалу. Потом картину и вовсе забыли почти на 20 лет.

Все видели в Чаплине то, что хотели. Толпа утверждала, что Чарли – клоун, интеллектуалы – что философ. Грустные уверяли, что он заставляет плакать, веселые – что его гэги вызывают смех. Танцоры говорили, что чаплинские сцены  напоминают балет, советские критики радовались, что артист порицает буржуазное общество. Марк Шагал  видел в фильмах комика живопись, а Лев Кулешов считал, что главная заслуга Чаплина – революция в актерском деле и именно он придумал формулу лицедейства. Все пытались его присвоить или хотя бы дать ему определение.

Илья Эренбург писал, что он «наш, то есть новый, левый, ФУТУРИСТ». Американские газеты обвиняли в том, что Чаплин «тыкал в зрителей коммунистическим пальцем». Нацисты презрительно называли евреем, несмотря на его чисто английское происхождение. Зигмунд Фрейд отмечал, что актер всегда играет себя таким, каким он был «в своем безрадостном детстве». Чаплин, как и его герой, был сразу всем и всеми – и всегда оставался собой. В какой-то момент он получал больше денег, чем можно себе представить, и был величайшей звездой на свете – и вдруг стал изгоем, которому запретили въезд в США, мотивируя это призрачными подозрениями в связях с Советским Союзом и симпатией к коммунистам.

Наверное, можно представить себе мир без Чарли Чаплина, где его образ в нашем сознании разойдется на отдельные составляющие: рассеянный взгляд будет ассоциироваться с Бастером Китоном, тросточка и забавные падения – с Максом Линдером, усики – с Адольфом Гитлером… Но что это будет за мир? Ведь именно бродяга Чарли научил нас смотреть на жизнь со стороны и с иронией, без которых так трудно в «новые времена».