Юрий Грымов: «Мне кажется, что кино должно развиваться само и во всех направлениях, как оно всегда и развивалось»

7 апреля в театре «Модерн» прошла творческая встреча с его художественным руководителем – Юрием Грымовым. Формально зрителей пригласили посмотреть его самую первую работу, «Мужские откровения» (1996), однако, как и предполагалось, эмоциональным и энергетическим ядром вечера стал именно разговор с режиссером, длившийся почти три часа.

Но вот что интересно. Юрий Грымов – один из самых ярких и амбициозных персонажей творческого безумия 90-х. При этом многие знаковые фигуры того времени уже давно остепенились или попросту исчезли с радаров. А Грымов остался – и даже не бросил экспериментировать, хотя характер экспериментов, естественно изменился. И эта творческая неуспокоенность и неугомонность чувствовалась даже во время беседы, самые интересные фрагменты которой КиноРепортер вам и предлагает.

Грузинский ансамбль «Колхида»

Я был плохим мальчиком, точнее, мальчиком не очень хорошим. И чтобы я совсем уж не скатился куда-то в тартарары, родители решили меня пристроить. А рядом с домом находился грузинский ансамбль. Я приписал себе лишних шесть лет (мне было восемь, но я был высокий), и сразу попал в группу, где танцевали четырнадцатилетние. И семь лет эта история длилась. А позже я узнал, что в том же ансамбле вместе со мной танцевала… Рената Литвинова. Вот такие мы с ней два грузина.

Работа на АЗЛК

После школы я пошел на завод, и это было логично: отец работал на АЗЛК ведущим инженером. В моем цеху все понемногу халтурили: вырезали из полуценных пород разделочные досточки в виде кораблей, свиней и так далее. Мне же подобное творчество казалось скучным (я всегда мыслил концептуально), поэтому сделал композицию в виде уха, которое можно было принять и за срез яблока, и за женское чрево. В результате услышал заявление, которое до сих пор считаю программным: «Вячеслав Иванович (папа мой) – мужик нормальный. А вот сынок его – е*анько». С этого все и началось.

Фэшн-индустрия, Лас-Вегас

Я пошел в манекенщики к Славе Зайцеву: меня интересовал противоположный пол, а на подиуме, как мне казалось, девушек всегда много (во всяком случае, там их больше, чем в цеху на АЗЛК). Потом начал сниматься в клипах и заниматься фэшн-шоу, что было, разумеется, авантюрой. А через какое-то время оказался в Лас-Вегасе: меня пригласили поставить шоу «Лучшая обувь мира». И там мне очень быстро объяснили довольно важную вещь. Когда я туда приехал, мне выделили крохотную комнатку, куда с трудом помещались стул и стол – духота стояла страшная, не было даже воды. Я в таких скотских условиях никогда не жил, поэтому стал что-то требовать, говорить о правах… На меня посмотрели как на идиота: кто я такой? – Иван-говно, и это не обсуждается. Но шоу оказалось успешным – и мои условия сразу улучшились. Нашелся кондиционер, вода, бутерброды. То есть если ты кому-то полезен, если на тебе можно зарабатывать деньги – то с тобой делятся. Никто выжимать тебя, как губку, не будет. Но сначала докажи, что ты нужен.

Рекламный бизнес

Я собирался остаться в Лас-Вегасе, но меня остановило безумие 90-х. С Володей Жечковым и Сережей Лисовским мы решили сделать самое большое агентство в России. И я подумал, что в Америку-то еще успею. Так появилось «Премьер СВ», в котором я честно проработал 8 лет. Снял 600 роликов – колоссальное безжалостное производство. Но потом все изменилось. После 2000-го в бизнес пришли люди, закончившие двухгодичные курсы маркетинга. А маркетинг – вещь жесткая и опасная. И мне стало неинтересно.

Идеальный заказчик

Как ни странно, отлично помню его. Он долго сидел напротив меня, потом протянул визитную карточку и сказал (имитирует кавказский акцент): «Слющай, можно, чтобы меня все знали?» И передвинул мне чемодан с деньгами. Самый лучший подход, я считаю.

Клипы и музыка

Неужели вы думаете, что мне нравились те песни, на которые я клипы снимал?! Да я даже не воспринимал их как музыку. Вообще. Меня не интересовали эти три притопа. Помню, как впервые слушал в машине кассету Алсу: «Зима, сон, сон, зима, сон, сон»… Клиника же! А вот исполнители мне всегда были интересны, особенно если у них складывались интимные отношения с залом. Поэтому я придумывал какие-то истории, чтобы их полюбили. Кстати, 98% сценариев к клипам я написал сам. И жабры Витаса, кстати, тоже моя идея. Жаль, что ее так бездарно похоронили.

Длинные волосы

Во-первых, это очень удобно: накрутил и пошел. Во-вторых, я всегда ходил с разными волосами, не мучил стилистов, не менял ориентиры во время стрижки. Но почему-то внешние изменения совпадают с тем, чем я занимаюсь. Например, у меня был период, когда случилось несколько картин подряд: «Коллекционер», «Чужие», «Казус Кукоцкого». А во время съемок стричься нельзя. Так что сами понимаете… И борода у меня появилась совсем недавно – когда я пришел в театр. Она, кстати, в ближайшее время вряд ли исчезнет, скорее, наоборот: в ноябре должны выпустить «Войну и мир» Льва Толстого, а вы все знаете, как выглядит Лев Толстой (смеется). А вообще, стрижка – это не просто предрассудок. Мне рассказывали, что во время войны во Вьетнаме некоторые вьетнамские разведчики переходили на сторону американцев. И после перехода их стригли (до этого они ходили с длинными волосами). Так вот: стриженные парни теряли навыки разведки, так что имейте в виду.

Плавание на барке «Крузенштерн»

Это, конечно, уникальный опыт. Я плыл через океан, пробыл на корабле две недели, но по ощущениям – год. И когда я, наконец, оказался на земле, то почувствовал, что земля крутится, что она упирается мне в ноги – фантастическое чувство. Или тот момент, когда паруса ставят – на это не смотреть невозможно. Представьте, два или три боцмана – такие прекрасные, огромные мужики – стоят на палубе и орут вверх: командуют моряками. Причем командуют в формате 18+. То есть орут все, что думают про родителей этих матросов, Родину вспоминают – звучит грандиозно. Абсолютная опера! Правда, потом я понял одну смешную вещь: моряки же на реях вообще ничего не слышат. Потому что наверху ветер такой, что переорать его невозможно. Но энергетику от «Твою Маааать» они, видимо, чувствуют – и бегают под вопли туда-сюда. Меня это тогда поразило.

Современное телевидение

Я когда-то вел программу «Большая рыба». Позднее пытался ее вернуть, но не пошло. Дело в том, что журналистика стала другой. Беседы в студии превратились в допросы НКВД. «А где ты был с семи до девяти? А ты гей?» — и так далее. Это бред полнейший, я бы никогда не смог спросить так в лоб. И я не имею на это права. А зритель не имеет права все это слушать. К тому же, мне всегда было интереснее порассуждать о чем-то, а не допрашивать человека.

И мне не нравится, что сплошняком идут передачи, купленные по лицензии. Это же смерть креативу. Я помню то телевидение, которое было в 90-х. Тогда в Останкино было невозможно зайти: все бегали, матерились, швыряли сценарии. А телевидение сейчас – это менеджерская история. В коридорах тишина, как в гестапо, все ходят спокойно, нет драйва, нет желания что-то изобрести. И индивидуальность теряется. Да, я понимаю, что шоу «Голос» – классное шоу, но неужели нельзя придумать что-то свое? В результате ТВ-рейтинги падают каждый год, молодежь телевизор вообще не включает. К тому же мы сохранили модель телевидения 60-х, а это большая ошибка. Нужно было изобретать новый формат, технические возможности для этого есть. Но нет, мы крутим какие-то дешевые шоу, у которых себестоимость, как у порно-фильмов. В студию заходят два человека и орут друг на друга: «А вот Украина…», «Да пошел ты..», «Да сам пошел…». И мне это не интересно, не мой формат.

Кино сегодня

Мои эксперименты в кино, к сожалению, заканчиваются: мне не нравится то, что сейчас там происходит. То есть я против нескончаемого потока спортивных драм, фильмов о войне и так далее. Это всё заказное – и это какой-то кошмар. Мне кажется, что кино должно развиваться само и во всех направлениях, как оно всегда и развивалось. Наше же кино развивается в одну сторону: да, зрителям нравится, но все остальное-то где? А современные военные фильмы я вообще смотреть не могу, меня все в них бесит невероятно. Они сейчас снимаются так, что в зале никто не ревет: сжигается, к примеру избушка, в которой были люди – а ты сидишь и жуешь попкорн. А собери молодежь и покажи им «Иди и смотри» Климова – да они с ума сойдут, месяц чесаться будут от нервного стресса. Потому что уже привыкли к другому.

Орловская «кривая»

Я четыре месяца возглавлял Департамент Культуры в Орловской области. Причем согласился с радостью. Кстати, до сих пор уверен, что в отдельно взятом районе порядок навести можно. Но для этого у всех должны быть благие цели. Я же столкнулся с ужасающим отношением к культуре и с немереным количеством глупости. Например, я предложил совершенно безобидную вещь: передвинуть остановки ближе к театру. Меня подняли на смех и в прессе, и в правительстве. А это ведь вообще ничего не стоит. Но нет, простите, невыполнимо: никому нет до этого дела. Стал спрашивать, почему детей из деревень не возите по музеям: ответили, что есть негласное распоряжение не возить. Ибо геморрой: дети, автобус, мало ли что… Но это же преступление: ребенок сидит в своей деревушке, он ни одного музея в глаза не видел. И мы сделали программы для детей, стали их возить. Слава Богу, что удалось хоть это.

Руководители театров у меня спрашивали, что им ставить. Я отвечал: «Вы что, с ума сошли? Я к вам пришел как чиновник, а чиновники не должны в это лезть». Не понимают. Кстати, недавно все федеральные театры получили распоряжение поставить спектакли о Петре Первом. А их 30. То есть у нас будет 30 спектаклей о Петре Первом. Это же клиника! К счастью, театра «Модерн» это не касается: мы не относимся к театрам федерального подчинения, мы принадлежим к Министерству культуры города Москвы.

В Орле же я пытался организовать какие-то фестивали, сделал туристическую карту города (кстати, сам рисовал) – оказалось, никому ничего не надо. При этом зарплата у меня была 32 000 рублей. А средняя зарплата у работника культуры в Орловской области знаете, какая? – 12 000 рублей. И люди готовы работать за эти деньги, лишь бы была работа. Да и сам народ активен, он готов что-то менять. Но общая инертность невозможная просто. Поэтому пришлось уйти.

Фильм «Три сестры»

Не очень понимаю, что значит слово «успешный». Да, мне бы очень хотелось, чтобы у моих фильмов были большие сборы. Но это же нереально. Возьмем хоть «Трех сестер». Их купил канал «Культура» (премьера четырехсерийной версии 22 апреля), но другие каналы все отказались. Сказали, что им не нужен фильм про стариков. Мы же в последнее время все бодрые и молодые, не курим, не пьем. И даже не замечаем, как ужасающе звучит словосочетание «возраст дожития», которое появилось в последнее время. А тут я со своим фильмом про «возраст дожития», хоть и с командой великих актеров. Никому, естественно, это не надо. Поэтому и в прокате «Три сестры» прошли тихо.

Вечный дебютант

Состояние дебюта всегда очень важно. Вот сейчас мы сидим в театре, который я два года возглавляю как художественный руководитель, и это тоже дебют, потому что ничего похожего я никогда не делал. Ведь очень легко взяться за что-то и через пару недель сказать: «Я все понимаю». Но в той профессии, которой я занимаюсь, «все понять» невозможно, чем она, собственно, и привлекает.

Театр

Театр всегда мне казался чем-то скучным. Помню, сидели как-то с Григорием Гориным, и он предложил сделать что-то вдвоем. Я отказался. Сказал, что театр мне не нужен: для меня в нем не было ничего, кроме кривляния. А Горин ответил: «Если тебе не нужен театр, возможно, ты нужен театру». Это было в 1998-м. И вот сейчас я системно занимаюсь театром – и не жалею об этом. Причем сегодня я точно знаю, что театр – это абсолютно ручная работа, здесь все делается руками. И отношения в театре – это как отношения в семье: они могут быть сложными, но это отношения близких людей, которые не существуют вместе, а вместе живут.

Театр «Модерн»

Мы быстро развивающийся театр: за последнее время наш доход увеличился вдвое. И это при неполном репертуаре. У нас ведь нет пока 24-х спектаклей, как во многих театрах, у нас их 12. Но мы постоянно что-то новое выпускаем. Например, в начале июня выйдет спектакль о Курте Кобейне – новая версия моего самого успешного театрального проекта, в котором много лет назад играл Найк Борзов. И это снова будет очень яркая постановка, я уверен.