Председатель жюри основного конкурса ММКФ рассказал о том, что ждет киноиндустрию после коронавируса.
8 октября завершается 42-й Московский международный кинофестиваль. Председателем жюри в этом году стал создатель «Ночного дозора» и «Особо опасен» Тимур Бекмамбетов. Режиссер и продюсер рассказал «КиноРепортеру», чего не хватает современному кино, какой будет индустрия после эпидемии, как работает онлайн-режиссура и что он снимает для студии Universal.
— Возглавлять жюри основного конкурса ММКФ — большая честь и ответственность. Как вы оцениваете конкурс?
— Отборщики собрали самые разные работы, однако сейчас в кино с точки зрения языка в принципе не происходит ничего нового. Такое же кино я видел 5, 10, 20 лет назад. Кино перестало быть актуальным искусством и переживает тяжелые времена. Истории, конечно же, бывают разные — и хорошие, и плохие. В 1950-е и 1970-е кино двигалось большими скачками вперед. В 1990-е появилось видео, которое сильно повлияло на кино. Часть индустрии ушла на платформы в длинные формы киноновелл, а эпидемия вполне может оказаться последним гвоздем в крышку его гроба.
— Пессимистично!
— Думаю, киноиндустрия уже никогда не будет такой, как раньше. Прежде всего потому, что зритель не вернулся в кинотеатры. Ни в Америке, ни в России. Неплохая ситуация только в Китае. И зрители не вернулись не потому, что боятся. Просто нет тех фильмов, которые люди хотят смотреть про себя. С одной стороны, кино коммерциализировалось. С другой — оно не разговаривает с аудиторией на современном языке. Зато на нем разговаривают YouTube и TikTok. Именно там происходит бурное развитие языка. Кинематографисты так долго добираются до своих первых картин, что для них самое главное — это кресло с надписью «Режиссер» и сам ритуал кинопроцесса. К сожалению, «настоящих буйных мало».
— Считаете, что кино исчезнет из кинотеатров?
— Кинопоказ останется, но кино станет просто одним из искусств, а не самым главным, каким оно было все эти годы. Произошла трансформация, и эта позиция утрачивается. Хорошие фильмы будут снимать всегда. И люди будут ходить в кино, но примерно так же, как в театр.
— Останутся только блокбастеры?
— Не хочу быть похожим на героя «Москва слезам не верит», который сказал, что будет одно телевидение. Думаю, будет всё. Наше время теперь можно потратить огромным количеством способов. Кино станет лишь одним из них.
— Эксперты предрекают сокращение бюджетов фильмов и общего количества кинотеатров в России.
— Думаю, так и будет. Мы переживали нечто подобное в 1990-е. Хорошее и умное кино никуда не уйдет. Высказывание будет гораздо больше цениться, а кинематографисты начнут внимательнее прислушиваться к зрителю. Мы так хорошо научились продвигать фильмы, что в 90% случаев людей обманывали. Рекламой заманивали людей на первый уикенд. Большинству зрителей не нравилось, они уходили, говорили, что не вернутся, но их снова заманивали. Этот процесс продолжался очень долго. Я говорю не только про коллег, я и сам участник этого процесса. Теперь случился коронавирус, и люди вынужденно покинули кинотеатры. Вернуть их назад будет очень трудно, ведь они поняли, что ничего не потеряли. Со временем кинотеатры перестали быть театрами и стали придатком общепита. Они зарабатывают свои деньги не на кино, а на баре. Вот и фильмы стали продолжением бара — видно, его дух начал влиять. Еще кинотеатры стали частью торговых центров, будто одним из магазинов. Да, это помогло нам быстро восстановить количество экранов, но сейчас из-за кризиса люди перестали посещать большие моллы. Не хватает денег, к тому же опасно. Есть огромный риск, что вместе с торговыми центрами схлопнется и кинопоказ. Сначала он за счет многозальных кинотеатров вырос, и мультиплексы изменили кино. А теперь вместе с моллами могут начать закрываться кинозалы. Став частью вакханалии дворцов потребления, кино поменялось, и сейчас мы за это расплатимся.
— Считаете, что форматы вроде Screenlife способны вновь увлечь аудиторию?
— Я верю в формат Screenlife, потому что нельзя игнорировать тот факт, что мы проводим большую часть своего времени, глядя на экраны наших девайсов. Мы либо попытаемся бороться с этой формой потребления информации и проиграем, потому что технологии нельзя победить, либо заполним эти устройства контентом, который помогает людям оставаться людьми. Авторы, которые рассказывают о том, как мы живем в физическом мире, должны начать рассказывать о том, как мы живем в цифровом мире. Если мы этого не сделаем сейчас, то провалимся в эту черную дыру неотрефлексированного рассказчиками существования. В экранной жизни нет понятий добра и зла. Там нет понятия семи смертных грехов, хотя все это существует в цифровой жизни. Мифология и искусство, романы и фильмы учили, что гордыня — это грех. А в онлайн-среде она считается чем-то крутым — там все хотят быть популярными.
— Судя по программе ММКФ, на Screenlife лучше всего ложится жанр триллера.
— Жанровых ограничений нет. Мы сейчас сняли в Америке современную версию «Ромео и Джульетты» с шекспировскими текстами. Сейчас вместе с Universal будем снимать масштабный фильм-катастрофу, действие которого происходит в онлайн-среде. Думаю, будут фильмы и в жанрах мюзикла, фэнтези. Screenlife быстро развивается. Все больше талантливых людей подключается, и мы их учим, делимся опытом, учимся у них. Это процесс освоения нового пространства жизни. Это не стиль, а рассказ про другую часть нашей жизни. Ту, где сегодня находится наша душа. Именно онлайн сегодня рождаются и проявляют себя Раскольниковы, братья Карамазовы и Гамлеты.
— А почему вы верите в вертикальное кино? Платформа Quibi в этом году не оправдала вложений.
— Нет форматов правильных и неправильных. Нельзя же сказать, что вертикальные картины хорошие, а горизонтальные плохие. Театр и телевидение всегда были горизонтальными. Но мы огромное количество контента потребляем на телефоне. Все держат телефон вертикально, даже если видео из-за этого занимает лишь треть экрана. Такова статистика, мы изучали. Просто так удобно держать телефон. Вертикальность — это вопрос практический. Во-вторых, есть творческий аспект. Горизонтальный формат называется «пейзаж», а вертикальный — «портрет». Если ты рассказываешь историю про человека, то она может вполне комфортно восприниматься и вертикально. Горизонтальный формат органичнее для эпических полотен, где важна среда. Новый фильм, который я снимаю, «ФАУ. Побег из ада», выйдет сразу в двух форматах: горизонтальном — для кинотеатров — и вертикальном — для просмотра на мобильных телефонах (релиз состоится на платформе МТС, — прим. КР). Вертикальный формат здесь решение идеологическое, а не технологическое — это портрет человека. Нам было важно подчеркнуть, что в побеге из концлагеря в 1945 году нас интересует история человека, а не аттракцион. В каком-то смысле это символическое творческое решение, потому что мы рассказываем про человека, который выстоял в тяжелых условиях. Стоять — значит оставаться вертикальным. Это работает на образ, который органично смотреть вертикально. Пока человек жив, он вертикаль. Горизонталью он становится после смерти. Наш герой в горизонтальный формат не вписался.
— Как, по вашему мнению, изменится съемочный процесс после эпидемии?
— Я мгновенно ухватился за возможность попробовать что-то новое. В течение месяца мы снимали удаленно. Я был в Казани, а съемки проходили в Петербурге. С помощью программного обеспечения наших партнеров из Microsoft мы смогли так настроить процесс, что я давал указания, находясь за тысячи километров от съемочной площадки. Это мало чем отличается от современной съемочной площадки. Не быть вместе с актером — это не самый правильный путь для режиссера. Правильнее быть рядом. Однако это не в один момент случилось. В начале 1990-х на площадках появился видеоконтроль — плейбек. Нас оторвали от камеры и засадили в палатку с сухофруктами и мониторами. Режиссер потерял старый контакт с актерами, и это чувствуется по фильмам. Раньше он контролировал не изображение, а только оператора. Тот смотрел в глазок и видел, что снимается. Режиссер мог это только представить. Как только появился плейбек, режиссер сел перед монитором и начал следить, как скомпонован кадр. Это сильно поменяло кино. Правда пропала, зато появились два оператора. А потом еще и оператор сел рядом с режиссером, а камеры стали держать камеромены. Актеры раньше играли лучше, потому что режиссер находился у камеры рядом с ними. Он видел глаза, чувствовал дыхание, слышал голос. Все микродвижения глаз и мимики можно было уловить. У мониторов качество изображения, особенно в 1990-е годы, было очень плохим. Из-за этого казалось, что актеры играют хорошо, когда на самом деле уже было too much. Актеры стали переигрывать, но на плейбеке этого не было видно. Сдержанность там кажется недостаточно впечатляющей. Сев перед мониторами, режиссер потерял контроль над магией. Разумеется, у всех по-разному, и кто-то не потерял, — я говорю об общей тенденции. Сейчас никакой разницы нет — в 50 метрах я от камеры или в 1000 километрах.
— Вы заключили сделку с Universal. Можете рассказать о фильмах, которые собираетесь снимать?
— У нас с Universal контракт output deal, который подразумевает, что мы делаем фильмы, а они их прокатывают (первым из них, вероятно, станет фильм-катастрофа в формате ScreenLife с Айсом Кьюбом в главной роли, — прим. КР). У Universal нет контроля над производственным процессом. Это уникальная ситуация, когда студия не имеет права вмешиваться. Конечно, студия может говорить все, что они от нас хотят. Нам, разумеется, важно, чтобы они полюбили фильм так же, как и мы. Тогда они смогут его успешно прокатать. Но обязательств согласовывать что-то у нас нет. Мы сами решаем, как распоряжаться ресурсами и какие творческие решения принимать. Получилось это по двум причинам. Во-первых, такие скромные бюджеты, как у нас, не сильно заставляют их нервничать. Во-вторых, у нас уже есть репутация людей, которые умеют делать Screenlife-фильмы на таком уровне, что их можно показывать в кинотеатре.
— В России за время карантина почти каждый стриминг-сервис сделал по Screenlife-проекту. Почему в США никто в такие проекты особенно вкладываться не стал?
— Не знаю! Наверное, это связано с тем, что американцы могут дольше обходиться без контента. У нас в основном этот контент снимали платформы. Думаю, Screenlife станет серьезной частью кинотеатрального репертуара.
— Что вы думаете о голливудском тренде на расовую и гендерную инклюзивность? Я имею в виду правила для выдвижения на «Оскара» и дисклеймеры на классических фильмах.
— Это продиктовано запросом времени и мировоззрением людей из киноистеблишмента и будет скорректировано очень быстро. Инструкциями и цензурой невозможно управлять творческим процессом. Талантливые фильмы будут сниматься и без соблюдения этих условий. Если мейджоры не будут их дистрибутировать, то они найдут дорогу к зрителям другим способом. Сегодня какой-нибудь подросток может снять контент, который посмотрят в разы больше людей, чем аудитория крупной постановки. Важные для людей истории будут рассказываться вне зависимости от того, хотят ли этого лидеры индустрии.
Комментарии