Актер, режиссер и секс-символ перестройки — о «Маленькой Вере», актерской зависти и будущем «Ленкома».
Андрей Алексеевич, вы сыграли очень много ролей в кино, в театре. На данном этапе вашей карьеры какие роли больше всего интересны?
— Поначалу, когда оканчиваешь училище или только-только начинаешь первые шаги в кинематографе, хочется играть все. И естественно, не хватает ни опыта, ни знаний, и я прекрасно понимаю и себя, и всех ребят, которые счастливы просто от того, что могут войти в кадр и сниматься, — это поначалу. Когда уже появляется некий багаж, опыт, понимаешь, как говорил сценарист Эдуард Яковлевич Володарский, что по хорошему сценарию можно снять плохое кино, а вот по плохому сценарию хорошее не снимешь никогда. И то же самое с ролями: если нечего играть, ты хоть из кожи вылези, но вряд ли что-то получится, к сожалению. Сейчас я хочу принимать участие только в тех проектах, за которые не стыдно. Очень жду выход фильма «Аманат» — это история про мальчика по имени Аманат в период царского правления Николая I. Императора сыграл я.
Каким у вас получился Николай I?
— Жду премьеры. Мне бы самому очень хотелось посмотреть со стороны, каким он у меня вышел. Порой какие-то вещи происходят как по щелчку. После того как мне наклеили бороду, бакенбарды, усы, все шло из меня само собой. Роль не главная, но ради последнего монолога моего героя можно ждать таких ролей достаточно долго. Опять же, продолжительное время ждем выхода в свет картины «Уголь» — это история о том, как в 1990-е делилось шахтерское пространство. Мы снимали в настоящих шахтах, под Ростовом, не надо было декорации строить, все было живьем. Там люди живут все еще по тем законам. И что удивительно — оказалось, что в советское время там была своя железка, свой аэропорт. Я как раз играю человека, который дербанит это все.
Не можем не спросить про «Маленькую Веру». Это последний советский фильм, про который можно сказать: «Вся страна видела». Народ ломился на первую в отечественном кино постельную сцену. Для вас, как для молодого актера, успех был неожиданным или уже во время съемок понимали, что так и будет?
— Да нет, о чем речь. Вообще не понимал. Это было как раз после первого курса в Щукинском училище, мои сокурсники учебное здание мыли, красили, наводили порядок, а я уехал на съемки в Жданов. Пальмы, море, белый пароход, рябина на коньяке, и съемки для меня шли уже постольку поскольку. Единственный, кто знал, чего он хочет и что картина будет греметь на всю страну, — это ее режиссер Василий Пичул. Планка у него была, конечно, колоссальная.
Каково вам было быть секс-символом перестройки в то время?
— Странное ощущение, если честно. Для меня тогда это было не совсем понятно, что значит секс-символ, — ассоциировалось с каким-то оплодотворителем безумным. Но если говорить о том, что это прообраз мужественности, некой мужской силы и мощи, то я обеими руками «за».
А сейчас вы ощущаете себя секс-символом?
— Я руку на пульсе держу.
Снялись бы сегодня в постельной сцене?
— Если это будет оправдано сценарием, почему нет? Это же все-таки профессия, работа. Помню, как режиссер нас подводил к этому очень аккуратно. И если бы он нас не убедил в том, что нам действительно нужно это сделать по сюжету, вряд ли бы мы с Наташей Негодой согласились. А вообще сама сцена была не столько постельной, сколько коечной, и с одной стороны, ироничная, а с другой — очень печальная. Люди во время близости, тем более молодые, должны думать только друг о друге, а они болтают о жизни.
А как реагировали ваши друзья и родители на картину?
— Матушка была сильно шокирована, а отец и остальные близкие восприняли нормально. Другое дело, что произошло деление: на тех, кто принял твою сторону, и тех, кто дистанцировался, не смог пережить, перестал общаться.
Были и такие люди в вашем окружении?
— Были и такие, да. Но, к сожалению, это тоже не сразу познаешь. Я помню, как приехал в Чехословакию, в город Хомутов, где мы показывали картину, и нас там чествовали. И когда я об этом рассказывал в компании однокурсников, один спросил: «А что ты, собственно, сделал?», и такая злость у него была в глазах. А на деле это та самая актерская зависть. К сожалению, я не очень это понимал тогда, а надо было… Сейчас воспринимаю это как часть профессии.
Вы снимали фильм «Выжившая» — историю о том, как наши дети попадают в террористические сообщества, но вышли из проекта на финальной стадии съемок. Почему?
— Дело в том, что изначально это была очень интересная история, классный сценарий. Картина заняла у меня три года жизни, и в итоге, подготовив полностью все съемки, случилось так, что я уже ее не снимал. Естественно, тот, кто стоит у камеры, и формирует экран. Я произнес команду «Мотор!», но доснимал уже другой человек, поэтому сейчас считаю для себя этот фильм скорее неким жизненным опытом.
А что пошло не так?
— Дело в том, что если есть режиссер, он должен отвечать за свои поступки, слова, действия, а когда тебе рекомендуют, навязывают свое мнение, должны снимать те, кто навязывает и рекомендует. У нас произошло недопонимание с продюсером, потому что мы договаривались на одно, а в итоге получилось совершенно другое. Поэтому фильм заканчивали без меня.
Наше интервью сейчас проходит в «Ленкоме». После того как не стало Марка Захарова, как идут дела в театре?
— Театр потихоньку оживает, восстанавливается. Конечно же, пандемия и карантин сказали свое слово — если бы не эта пауза, вышли бы новые спектакли, новые проекты, и уже можно было бы оценивать, как театр существует без Марка Анатольевича. 2 сентября у нас объявлен сбор и открытие сезона, но уже все здесь, как вы видите, уже репетируются спектакли, и с 2-го числа для зрителей будут открыты залы. Театр — структура, которая существует, конечно же, когда во главе есть лидер, но Марком Захаровым был сделан такой мощный задел, что он еще пока работает. Ну а там посмотрим.
С осени прошлого года должность художественного руководителя занимает директор театра Марк Борисович Варшавер. Он продолжит работать в таком режиме?
— Марк Борисович совмещает эти две позиции как директор с полномочиями художественного руководителя. Он держит курс Марка Анатольевича, старается идти в его традициях. Очень сложно появиться кому-либо в нашем театре на месте Захарова. Потому что в любом случае будут сравнивать, и в любом случае сравнение будет всегда в пользу Марка Анатольевича.
Одно время обсуждали, что его дочь Александра Захарова — наиболее вероятный кандидат. Также ходили разговоры, что часть молодого коллектива театра агитировала Дмитрия Певцова пойти в художественные руководители.
— Упс… Что-то прошло мимо меня, но в любом случае вряд ли правильно обсуждать внутренние дела театра.
А вам бы не хотелось его возглавить? Ведь в «Ленкоме» вы работаете уже очень давно.
— Вот это вопрос! Представляете, если бы я ответил: «Да, конечно!», то какой бы переполох начался: «Соколов рвется к власти!» Жизнь — штука мудрая и все расставит по своим местам. Придет тот, кто должен прийти, и тогда, когда должен. Надеюсь, это будет достойный человек и художник.
Комментарии