«Гордая»: Почти классический Достоевский в Театре на Бронной

В Театре на Бронной вновь переосмысливают классику. На этот раз за роман «Униженные и оскорбленные» Достоевского взялся не худрук Константин Богомолов, а молодой постановщик Кирилл Вытоптов. Критики хвалят его за любовь к классической драматургии и верность традициям психологического театра. Поэтому, несмотря на современное обрамление, фабула подается в формате видеоподкаста, авторская интерпретация куда ярче проявляется в сценографии, нежели в содержании. И это максимально выигрышная позиция.

Умение Вытоптова чувствовать дух времени (точнее, сразу двух времен) сказывается на общем впечатлении самым положительным образом. В историю судебной тяжбы между двумя семействами, любовных метаний и человеческой низости легко поверить в любых обстоятельствах. Перевешивает, конечно, антураж середины XIX века – надлежащие эпохе платья и фраки, речевые обороты и изысканные манеры. Но общую картинку ничуть не портят редкие и крайне остроумные проявления современности.

Вот служанка приподнимает юбку, чтобы не замочить ее в щедро разлитом по полу вине, и оказывается, что она носит «кроксы». А в квартире сыщика Маслобоева (Александр Шумский), обставленной в турецком стиле (сам он появляется перед гостем в цветастом халате и феске), почетное место занимает умная колонка – вынужденный и практически единственный собеседник тихо спивающегося человека. Казалось бы, идеальный визави. Но на деле выясняется, что даже искусственный интеллект способен испытывать стыд за хозяина, стремительно теряющего остатки приличий.

Места действия – наскоро снятые квартиры и родовые гнезда – скрываются внутри крестообразной конструкции, стилизованной под гаражи-ракушки. Ее объемы отведены под бедно и богато обставленные комнатушки, сменяющие друг друга по ходу сюжета. Они раскрываются перед зрителем, словно шкатулки с драгоценностями и памятными сердцу вещами.

Пристанище некогда прославленного писателя Ивана Петровича (Богдан Жилин), которое он занимает совершенно случайно, завалено книгами и картинами. Гостиная Бубновой (Александра Виноградова), истязающей маленькую Нелли (Аня Патокина), напоминает зловещий кукольный домик: инфернальность усиливают всполохи красного цвета и елейный голос, которым она произносит страшные проклятия.

У порога опозоренных Ихменевых распродают утварь. В какой-то момент отец семейства (Михаил Тройник) в попытке сдержать гнев в адрес дочери Наташи (Анастасия Ильинская), покинувшей дом, обхватывает руками огромный самовар. Еще один его болезненный припадок – наполовину притворный, наполовину подлинный – случится ближе к финалу в считанных сантиметрах от края сцены.

Какая ирония: кажется, что именно Николай Ихменев уязвлен сильнее всего, и оттого совершенно неспособен держать себя в руках, но Наталья, и Нелли, оказавшиеся, пожалуй, в еще худшем положении, ведут себя с большим достоинством. 

Посильную поддержку им оказывает разве что Иван Петрович. Правда, чаще писатель оказывается сторонним наблюдателем, зачарованным собственными творениями. Человек, ограниченный в средствах и с разбитым сердцем, он порой играет в суфлера и диктует своим подопечным реплики, из-за чего реальность и вымысел размываются еще сильнее.

Подкаст превращается то в прямую трансляцию с места событий, то в видеомост (Алеша, которого играет Артем Курбатов, например, инфантилен настолько, что просит многоуважаемого автора разъяснить ему собственные чувства), то в пояснительные заметки. Такой формат делает происходящее оживленнее и подсвечивает эмоции. Особенно на крупном плане: Иван Петрович постоянно запечатлевает своих знакомых на камеру, но в третьем акте и сам оказывается практически под микроскопом.

Впрочем, в ход у актеров идет не только мимика – Нелли периодически срывается на жалобный визг, а князю Петру Александровичу (Андрей Фомин) достаточно просто появиться на публике: один вид его кричит «проклятая лисица» – прямо по классику. По его же заветам здесь говорят о любви и эгоизме, Боге и прощении и, конечно, ангельском терпении, которое граничит с христианским смирением.

Оттого, что слова звучат вполне исчерпывающе, музыки в «Гордой» не так много: даже неловкие танцы случаются в полной тишине. Есть звуки пианино и голос Наташи, которая в самый напряженный момент вступает в дуэт с богатой соперницей Катей (Диана Огай). В этой яркой сцене, которая заканчивается не менее взрывным прощанием, проявляется, пожалуй, самый безудержный во всем спектакле юмор. Во многом потому, что подкрепляет его сердечная боль, которая из смутной, тянущейся три долгих акта, наконец становится реальной, а потому решительно невыносимой.