Евгений Стычкин: «Нам всем не хватает героя-отца»

Евгений Стычкин, который, казалось бы, уже все доказал и в кино, и в театре, вдруг совершил головокружительный кульбит, сменив амплуа. Осенью с успехом прошла премьера его режиссерского дебюта «Контакт», а сейчас на экраны выходит уже второй режиссерский проект – драма «Нулевой пациент». 

Как вы решились в качестве дебюта взяться сразу за сериал?

— На самом деле дебютом правильно было бы считать пилот «Контакта» – я снимал его, не думая о том, что буду делать сезон. Мои друзья, Саша Ремизова в первую очередь, прислали мне сценарий, я почитал и понял, что мне это интересно. Тогда еще не знал, что они предлагают мне снимать, а не сниматься. Это тем более было смешно, учитывая, что двадцать прекрасных и талантливейших артистов, которых я пробовал на главную роль, говорили мне: «А зачем ты меня пробуешь? Это ты должен играть!» А я знал, что это должен играть Павел Майков. Собственно, он и сыграл, причем прекрасно. Это моя большая удача.

Ожидания от этой новой для вас работы оправдались?

— Когда раньше слышал разнообразные режиссерские байки, считал, что они в первую очередь именно байки. Ну, например, то, что значительная часть картины решается не на репетициях и не в процессе съемок: правильный кастинг – это уже 80% успеха. Все так, причем мне эта часть явно удалась. С остальным – не знаю, пусть разбираются профессионалы.

Многому пришлось учиться на площадке?

— Знаете, тут произошла какая-то странная история. Я, когда только начинал свой путь в актерской карьере, был очень наглым. У меня не было лимита того, что я могу. С годами, чем больше я узнавал, тем больше у меня появлялось рефлексий: «А могу ли я это играть? Гожусь ли для такой-то роли?» И когда взялся за режиссуру, произошел неожиданный камбэк – я опять в состоянии себя 21-летнего. Мне кажется, я все могу. И просто получаю удовольствие. (Смеется.)

Продюсеры сильно вмешивались в процесс?

— Мы довольно много работали со сценарием. Это было очень удобно, потому что один из авторов сценария Максим Паршин одновременно был креативным продюсером и всегда находился на площадке. Профессиональный, скромный и очень талантливый коллега, прекрасный партнер. Я – как бы это сказать? – неправильный режиссер. Потому что все ругают продюсерский кинематограф, а мне было очень удобно.

А что думаете об авторском кино?

— Хочу ли попробовать себя в нем? Да, наверное. В какой-то момент, но пока не тороплюсь.

В сериале довольно правдоподобно отражен конфликт поколений. Опирались на собственные отношения с детьми, советовались с ними?

— Я показывал детям очень сырой материал, а они комментировали в первую очередь, что так не говорят, так не пишут, так не делают. А уже потом рассказывали, что они вообще думают про кино. И помогли, как мне кажется.

«Контакт» продлили на второй сезон, да и «Нулевой пациент» уже отснят. Работа без перерыва – это попытка отыграться за пандемию?

— Так сложилось, что я почти всю пандемию работал – с маленьким перерывом на месяц с небольшим во время жесткого локдауна. Так что мне не за что отыгрываться. Просто так случилось: «Контакт» был моей безусловной влюбленностью, а дальше появился «Нулевой пациент». Это другой масштаб, совсем другая проблема, люди, герои. Другое время – это 1988 год, передо мной была очень высокая планка, и захотелось попробовать прыгнуть. Но я не думаю, что мне нужно снимать второй сезон «Контакта». Я очень люблю этих героев и уже много про них рассказал. Теперь пусть продолжит кто-то другой, а Максим Паршин нежно проконтролирует.

Чем вас привлекла такая непростая тема, как ВИЧ?

— Тут есть несколько ответов, комбинация из причин. В нашей стране сегодня, по официальной статистике, более миллиона (по неофициальной – полтора) ВИЧ-положительных людей. И мы про это не знаем: прошло 30 лет, а мы до сих пор относимся к ВИЧ как к некоей стигме – страшной, смертельной и не очень приличной болезни. Я не строю иллюзий и не думаю, что мы перевернем ситуацию, но если хотя бы привлечем к этой проблеме внимание и чуть-чуть изменится точка зрения общества – будет хорошо. Во-вторых, конец 1980-х – это было время моего еще совсем щенячьего возраста, но зато самой большой силы моих родителей. Я с огромной нежностью отношусь к ним, к этому времени, про которое я столько слышал или видел, но скорее со стороны. К автомобилям, музыке, системе отношений. К моменту испуга, когда начал разваливаться Союз, к последним годам еще сильного СССР, когда все системы и механизмы вроде продолжали работать. Для меня прикоснуться к этому – большая радость.

Не страшно было оказаться по обе стороны камеры – вы и руководили процессом, и играли одну из ролей?

— И здесь мне тоже очень повезло, потому что оператор Сергей Трофимов в этой картине – еще и мой сорежиссер. В тот момент, когда я уходил в кадр, знал: есть человек, который, если что не так, меня остановит. Это, конечно, сложно, но я шел по проторенной дорожке Чарли Чаплина, Мэла Гибсона, Никиты Михалкова… Это большое удовольствие и огромная ответственность. И совершенно взрывающийся мозг от количества задач, которые одновременно нужно решать. Поэтому я хочу снимать! И мне отрадно, что сейчас приходит огромное количество предложений именно режиссерских. Это неожиданно. Но «Нулевой пациент» меня сожрал целиком и полностью. Очень тяжелый проект, вообще никакого сравнения с «Контактом» – другие нервы, силы, количество времени, бессонных ночей и всего остального.

А в театре попробовали бы себя в таком амплуа?

— В театре – точно нет! Не-не-не-не-не!.. Помимо того что театр – это совсем-совсем магия и режиссура там по-другому устроена, должно быть какое-то невероятное доверие театру, артистам. Понимание, что, когда ты это сделаешь и уйдешь, твое детище будет оставаться таким, каким ты его задумал. Потому что в кино наоборот: когда артисты ушли, если тебе что-то не нравится, то ты сам все порежешь, покромсаешь, переозвучишь и так далее. А в театре ты полностью выдохнул из себя некую свою задумку, а дальше она живет без тебя. Поэтому нет – к театру я пока не готов.

А чего хотелось бы сейчас?

— Хочу в первую очередь играть – сниматься, может быть, что-то репетировать. В общем, побольше этой восхитительной актерской безответственности. Актеры, конечно, скажут, что их работа очень ответственная, важная и сложная. Но это только те, кто не попробовал себя в режиссуре. (Улыбается.) Потому что режиссура – это ад. А актерская профессия – это прогулка по очаровательному полю с ромашками.

И на кастинги ходите?

— Когда как. Иногда зовут просто так, особенно когда ты знаешь режиссера и продюсера. Иногда это настоящие пробы. Хотя, надо сказать, у меня нет с этим проблем. До того как перешел на «сторону тьмы», я считал иначе: «Зачем вам меня пробовать? У меня 130 фильмов, ну посмотрите пять из них! Что еще такого неожиданного я вам могу на пробах, на бегу, за полтора часа выдать?» И теперь я понимаю, что нет ничего унизительного и в самопробах, и в том, что полмира сидит на этих self-tapes.

А любимое амплуа все-таки есть?

— У меня действительно был по этому поводу пунктик. Мне было навязано амплуа веселого смешного человека. А оно, во-первых, мне надоело, а во-вторых – не очень близко. Уже многие годы мне мало предлагают веселых людей. (Смеется.) Я всегда хотел играть злодеев и в итоге сыграл дикое их количество – кого только можно, включая Ленина. И это уже перестало быть интересным.

Какой он – герой современности, которого не хватает зрителю, за которым он готов следить?

— Отец. Мне кажется, героев-любовников много, и это прекрасно, но в этом много пустоты. Мне кажется, нам всем не хватает героя-отца. Это не обязательно должен быть очень взрослый человек, его не определяет наличие возможностей, силы и опыта. Это тот человек, который даст ответ и защитит.

А кто ваш герой?
— Среди большого количества очень любимых и важных ролей для меня – это условно «Алиби». В первую очередь потому, что я иду от себя и никого не придумываю – нет ни усов, ни хромоты, ни другого голоса. Не придумываю образ, а с этим всегда страшнее, но и интереснее работать.

Как работалось с супругой на «Алиби» – знание партнера мешало или помогало?

— Мы привнесли туда огромное количество собственных идей, шуток, наработанных за годы совместной жизни, переживаний. Мы не старались, естественно, но они все равно туда проникали. В какие-то моменты перестаешь понимать – это сейчас твоя жена так блистательно играет или она имеет в виду именно то, что произносит. И поэтому для кино это, конечно, безусловный плюс. Но для нас это было мучительно — как будто бы ходишь к семейному психоаналитику полгода подряд, пять раз в неделю по 12 часов в сутки. Так себе развлечение. (Смеется.)

В остросюжетном сериале «Вне себя» вы сыграли двух абсолютно непохожих персонажей. Это было скорее весело или сложно?

— Раз вы видели «Вне себя», то знаете, что в основе моего персонажа лежит глубочайшая, страшнейшая, ни с чем не сравнимая трагедия. И учитывая, что я весь фильм это не играю, но это все время со мной – трудно было удержаться на грани. Комедия как жанр – это прекрасно, но ее нельзя играть… Нужно сделать так, чтобы ты играл глубочайшую трагедию и важнейшие переживания, а зритель над тобой смеялся.

И во «Вне себя», и в «Алиби» ваши герои окружены фантомами. Какой из них вам ближе всего?

— Мне вообще очень повезло с фантомами! (Смеется.) Во «Вне себя» – это прекрасные Женя Цыганов и Лена Лядова. Но, знаете, как говорит каждая уважающая себя барышня, первый фантом – это навсегда. Первым у меня был Тимофей Трибунцев в роли Достоевского – я бы сохранил его. Он довольно безжалостный, но он открывает во мне какие-то правильные чакры.

А в жизни кого бы предпочли?

— Я бы, честно говоря, обошелся. Это же страшная мука. Но мы понимаем, что все это, как и всегда в искусстве, некое иносказание, метафора. За нами так ходят наши родители и говорят, что делать, какого выбрать партнера… За нами ходят фантомы любимых героев литературных произведений – хочешь что-то сделать, а потом: «Нет! Д’Артаньян бы так не поступил!» И делаешь не то, что хочешь, а то, что тебе говорит фантомный д’Артаньян. Так что мы и так переполнены разнообразными ориентирами, к сожалению. С ними хорошо советоваться, но круче, когда начинаешь себя слышать без дополнительного шума… И делать ровно то, чего хочешь сам.