Документалист Виктор Косаковский – про животных и людей

В российский прокат вышла «Гунда» Виктора Косаковского – неторопливое документальное кино про свинью Гунду и ее поросят, которые растут на ферме. Премьера «Гунды» прошла на Берлинском кинофестивале, фильм спродюсировал Хоакин Феникс, среди поклонников картины – Пол Томас Андерсон и Гас Ван Сент. Поговорили с одним из самых известных российских документалистов на Западе про сотрудничество с Фениксом и будущее кино.

Осторожно, в тексте есть спойлеры!

Критики сравнивали «Гунду» с греческой трагедией. А как Вы определяете жанр фильма?

— Не буду спорить. «Гунда» – это трагедия, отсылки к древнегреческой драматургии тоже есть. А еще это оммаж раннему кинематографу, когда история была не так важна, как сам кадр. Я тоже стою на позиции, что кино не рассказывает историю, а показывает ее.

Сейчас у фильмов очень быстрый монтаж, cмена кадра каждые две секунды. А я сделал классический фильм с длинными планами, очень медленным монтажом – и дал возможность зрителю самому наблюдать и делать выводы. Поэтому я убрал закадровый текст и даже музыку. Я не показал ни бойню, ни жестокое обращение со свиньями, а обратил внимание на животных как они есть, на их сущность, переживания и страдания.

Как вы выбрали Гунду из других свиней?

— Это она меня выбрала! Мы отводили на поиски своей героини 4–6 месяцев. Но когда мы приехали на первую же ферму, Гунда сама подошла ко мне. Я был просто потрясен ее взглядом и дружелюбием. И я сказал: «Все, у нас есть Мэрил Стрип!»

Кстати, Гунда жива! Хозяин фермы сказал, что ее не съедят и она умрет естественной смертью. Когда кто-то из съемочной группы бывает недалеко от Осло (фильм снимали на ферме в Норвегии, – КР), заезжает к ней на ферму – и Гунда нас узнает и бежит навстречу.

«Гунду» спродюсировал Хоакин Феникс. Как он вышел на вас?

— Я режиссер старой школы, пришел на «Ленфильм» в 1977 году. А в те годы было как принято: режиссер утром перед съемочной группой произносил мотивацинный спич: «Мы сегодня снимаем вот это». Он объяснял не техническую задачу, а смысл проекта, как он связан с мирозданием. Это стало и моей традицией тоже. Когда мы приезжали на ферму в 4 утра и ждали, пока Гунда проснется, я объяснял команде, что мы сегодня делаем и зачем это нужно. А когда Хоакин Феникс получил «Оскара» в 2020 году, мне все звонили и спрашивали: «Это ты ему написал речь? Он повторил слово в слово то, что ты нам говорил!»

Это было еще до того, как мы познакомились. Я, честно говоря, тогда был зол на него. Мой предыдущий фильм «Акварель» вышел в один день с «Джокером» – он забирал большие залы, а нам оставались неудобные сеансы. Когда мы закончили «Гунду», отправили фильм Фениксу – он известный зоозащитник. И через 2 часа он позвонил мне и сказал: «Наконец-то, кто-то понял, как надо снять это кино!» И попросил взять его в команду.

Он показал фильм Полу Томасу Андерсону и другим большим режиссерам – его возможности продвижения картины не сравнимы с моими. Наше знакомство стало поворотным моментом в моей профессиональной и личной жизни. Сейчас мы с ним постоянно на связи, делаем вместе несколько проектов, посвященных животным.

Ваш фильм, кроме Пола Томаса Андерсона, хвалили Гас Ван Сент, Альфонсо Куарон, Вонг Карвай. А чей отзыв был для вас самым приятным?

— Я всегда переживаю, когда Александр Сокуров смотрит мое кино. А самой трогательной для меня была премьера на Берлинском кинофестивале. Организаторы сказали, что у них есть детская секция, и предложили показать «Гунду» в ней. И после фильма дети подходили к микрофону и спрашивали: «Почему мне об этом не рассказывали? Почему я каждый день ем сосиску, но никто не говорил, что животные радуются, сострадают, чувствуют, способны шутить».

Многие зрители говорили, что после того, как посмотрели фильм, отказались от мяса. Вы не едите мясо с самого детства – было какое-то событие, которое повлияло на вас?

— В 4 года меня на несколько месяцев отправили в деревню. Из-за того, что была морозная зима, люди, у которых я жил, взяли поросенка в дом. Поросенок Вася превратился в моего лучшего друга: мы с ним бегали, прыгали, веселились – это одно из самых радостных впечатлений моего детства. Но это трагическая история, потому что его, разумеется, съели. Это был поворотный момент, после него я уже не мог не видеть, что у животных есть эмоции, чувства, интеллект.

Потом, когда я стал кинематографистом, меня все время мучило чувство вины: я знал, что пленку делают из костей животных. Поэтому всегда снимал очень мало, эта привычка сохранилась до сих пор – например, для «Гунды» мы отсняли всего 6 часов рабочего материала.

Я давно хотел выпустить этот фильм, 20 лет пытался найти на него деньги, пока не встретил норвежского продюсера, с которым мы сделали это кино.

Один из больших соблазнов режиссера-документалиста – вмешаться в происходящее, не просто заснять героев, но помочь им, повлиять на их судьбу. У вас с Гундой такого не было?

— Это самый сложный вопрос в документальном кино! Нет другого такого искусства, в котором этические и эстетические аспекты соединены настолько сильно, а иногда сращиваются и заменяют друг друга прямо внутри кадра.

Когда Гунда убивает одного из поросят, конечно, первое желание – спасти его. Но я понимал, что у свиней свои законы. Гунда знала, что он слаб и не выживет. И я оставил эту сцену, а мог бы вырезать, чтобы не дискредитировать свою героиню. Когда я снимал последнюю сцену, даже не стал монтировать ее. Конечно, было бы эмоциональнее, если бы я крупно показал морду Гунды, поросят, снова морду Гунды. Но я решил ничего не менять – снял 15 минут одним кадром и вставил их в фильм. И вы видите, что это так и произошло, я не манипулирую вами.

Вы еще и оператор фильма. Почему вы решили снять «Гунду» на уровне глаз животных?

— Было бы странно смотреть на вас свысока, если я хочу установить с вами контакт, для этого я хочу быть с вами на одном уровне. У нас была задача понять животных. Не смотреть на них, как на подопытных, а увидеть их такими, как они есть, их личности. Камера для меня выполняет роль зрителя. 

А почему вы решили сделать фильм черно-белым?

— В цветном фильме ты видишь все вместе: большая свинья, голубое небо, зеленая трава. А в черно-белом немедленно обращаешь внимание на глаза, сразу проявляется личность этого существа. Кроме того, у нас есть подсознательная вера, что черно-белое кино – это документ.

Документальное кино сильно изменилось с тех пор, как вы начали снимать?

— Мне кажется, люди сейчас научились читать кино. Проведу параллель: когда-то литература была только для образованных людей, очень немногочисленных. Но потом все больше людей становились грамотными, они начали сами писать письма. И вместе с этим к ним пришло осознание, что слово сказанное и слово написанное – разные вещи, у них разный вес. И после этого осознания уже появилась великая литература, которую мы все знаем.

Сейчас то же самое происходит в кино. В течение 100 лет это было искусство для самих киношников, мы друг другу показывали свои умения, а зрители как бы находились в стороне. Но сейчас люди научились «писать письма» – все снимают видео. Они могут прийти в кино и сказать: «Я так и сам умею! Покажите мне то, что я не могу!» Мне кажется, скоро произойдет бум, возникнет настоящее большое кино – в кинематографе появятся свои Гоголи, Достоевские, Толстые. Я думаю, что это произойдет очень скоро – уже в следующем десятилетии мы увидим невероятные картины.

Свой предпоследний фильм «Акварель» вы сняли с частотностью 96 кадров в секунду, «Гунду» – как обычно, 24 кадра в секунду. Вы планируете и дальше экспериментировать с форматами?

— Я считаю, что частотность 24 кадра в секунду изжила себя. «Гунда» вышла в таком формате, потому что кинотеатры пока не оборудованы для того, чтобы показывать кино высокой частотности, но переход неизбежен. Это как с цветом: когда он появился, режиссерам потребовалось лет 20, чтобы понять, как его использовать. То же самое и со звуком Dolby Atmos, который я использую в своем новом фильме.

Каким будет ваш следующий фильм? 

— Мой новый фильм – психологическая драма, посвященная архитектуре. Я наблюдал, как разрушается Петербург, и понял, что за ветшанием городов нет идеи, есть сиюминутная выгода. Затем я решил проанализировать, что вообще происходит с другими городами в мире. Раньше доминантой был кафедральный собор, а что будет центром города в будущем? На главной улице в каждом старом городе стоит банк, но здания банков в скором времени никому не будут нужны. Я хочу понять, какими будут города будущего. Советуюсь с лучшими архитекторами мира с целью вернуться в Петербург, мой родной город, и рассказать все, что я знаю, потому что мы обязаны его сохранить.