Сила – в мифе: Как Данила Багров изменил мир

Пожалуй, никто не будет спорить с тем, что «Брат» и «Брат 2» – важнейшие произведения отечественного кинематографа постсоветского периода. Но что конкретно делает их таковыми? Почему вокруг дилогии Алексея Балабанова сложился культ, равного или хотя бы сопоставимого по масштабу которому нет и не предвидится? Казалось бы: всего лишь пара незатейливых с виду фильмов про бывшего военного, активно противостоящего разного рода злодеям. Мало ли таких. Даже с учетом всех несомненных художественных достоинств. Очевидно, дело совсем не в этом. Дело в том, как эти фильмы воспринимаются нами. А воспринимаются нами они как нечто большее, чем просто фильмы, пробуждая в нас чувство сродни религиозному трепету.

В подтверждение озвученному выше тезису, который, вероятно, может кому-то показаться преувеличением, достаточно вспомнить всеобщее негодование, сопровождавшее промокампанию заведомо сомнительного опуса под броской вывеской «Брат 3». Как тогда Валерия Переверзева, автора указанного опуса, только не полоскали в публичном поле. Притом никто и не стал разбираться, что это за «Брат 3» такой. Поводом к возмущению послужила сама конфигурация букв и цифры в заглавии, интерпретированная однозначно как покушение на святыню. А слово «брат», таким образом, фактически было приравнено к тетраграмматону (коим оно в определенном смысле и является).

Вообще это вполне нормальная и достаточно распространенная в постсекулярном обществе ситуация, когда тот или иной продукт человеческого творчества становится объектом поклонения. В мире, где традиционные религии утрачивают контроль над массами, некоторые функции, изначально присущие церкви и иным подобным институтам, берет на себя культура. А иногда еще и собственные религии – или суррогаты религии – плодит. Неслучайно культовое кино называется культовым. И хотя культ «Братьев» не имеет таких четких очертаний, как культ каких-нибудь «Звездных войн», из которого выкристаллизовалось целое религиозное движение, влияние его несомненно и ощутимо.

Иные многоумные киноведы в своих попытках осмыслить феномен «Братьев» сравнивают Данилу Багрова с фольклорными персонажами. Но никому, кажется, до сих пор в голову не приходило, что Данила Багров – буквально и есть фольклорный персонаж. Современное воплощение древнего мифического героя, явившегося словно бы из ниоткуда, но в самый подходящий момент. Кстати, он ведь и правда явился из ниоткуда. Первый «Брат» с этого, собственно, и начинается: Данила Багров будто бы вырастает из земли где-то посреди великой русской пустоты. Материализовавшись, он тут же натыкается на девушку, изображающую падшего ангела в клипе на песню Nautilus Pompilius. Тем самым подчеркивается, что это место – центр вселенной, точка пересечения реальностей, и именно отсюда он начинает свой путь.

Заметим, что путь этот не лежит куда-то конкретно. Во всяком случае, на первом этапе. Данила Багров в «Брате» не преследует никакой конечной цели, он занят прежде всего познанием мира. То, что кто-то принимает за наивность, простоватость, чудаковатость, на самом деле обусловлено его нездешним происхождением. Он, как пришелец, изучающий незнакомую планету, жадно впитывает в себя все новое. Вместе с тем, поскольку он является таким же, по сути, порождением этой земли, как и люди, на ней живущие, у него не получается быть беспристрастным наблюдателем. Всему, что попадается ему на глаза, он дает этическую оценку исходя из собственной системы норм и правил, по мере сил устраняя наиболее вопиющие несоответствия.

Данила Багров принадлежит к разряду так называемых культурных героев, которым как раз свойственны любознательность, изобретательность, а также стремление помогать людям путем переустройства к лучшему их жизни. Самый известный такой герой – титан Прометей, даровавший человечеству огонь. Вот и Данила Багров всем, кто ему попадается, что-нибудь дарует. Кому – избавление от надоедливого рэкетира, кому – деньги, кому – жизнь, кому – прощение. Не всем, прямо скажем, дары эти по душе. Но их, во-первых, никто не спрашивает. А во-вторых, герою виднее, поскольку его природа – божественная. К слову, Антон-Румата из «Трудно быть богом» (как и остальные прогрессоры из того же цикла Стругацких) тоже к разряду культурных героев принадлежит. И у него, если подумать, с Данилой Багровым куда больше общего, чем может показаться.

Как и положено мифическому герою, Данила Багров проходит испытания, совершает подвиги и противостоит злодею-тирану. Последний в мифах, как правило, олицетворяет отжившую стадию социально-экономического и политического развития, тогда как герой олицетворяет формацию, приходящую ей на смену. Битва между ними – это битва не столько добра со злом, сколько нового со старым. Данила Багров своими подвигами и дарами приближает конец того порядка, который представляет Круглый. Последний неспроста все в свою речь пословицы вставляет – это подчеркивает его архаическую сущность и, следовательно, его обреченность. Круглый он, кстати, тоже неспроста. «Круглый, как эта земля». А Данила Багров, как мы выяснили, землею же и рожден. Связь между героем и тираном в мифологии ведь бывает в том числе и родственная: во многих мифических сюжетах и их вариациях тиран – не кто иной, как отец героя. И неспроста нам говорят, что отец Данилы Багрова – вор-рецидивист (это практически вся информация о нем, которую до нас доносят).

Убийство Данилой Багровым Круглого и сразу за этим следующая принудительная переквалификация Татарина (к подробному рассмотрению его фигуры мы еще вернемся) в милиционеры символически отображает переломный момент в истории России. Этот момент вообще достаточно часто в русской культуре иносказательно обыгрывается. В романе Виктора Пелевина «Числа» один из персонажей в качестве примера такого обыгрывания приводит анекдот про «шестисотый» «Мерседес» и черную «Волгу». С панчлайном: «Товарищ полковник, я все стучу, стучу, а вы не открываете… Куда деньги заносить?» Правда, если анекдот обыгрывает и осмысляет момент постфактум, констатируя уже случившееся, то «Брат» Алексея Балабанова его только предвосхищает.

То же самое – предвосхищение грядущих событий – мы наблюдаем в «Брате 2». Второй фильм дилогии вышел всего через три года после первого, но произошедшие с тех пор изменения уже налицо. Бандиты, конечно, все еще не повывелись, но той чудовищной разрухи, унизительной нищеты и полнейшей безблагодатности в кадре нет. Стало быть, переустройство мира, затеянное мифическим героем, идет полным ходом. Однако оно не может быть завершено до тех пор, пока не свергнут еще один тиран и не отправлен насильно в прошлое еще один устаревший порядок. Именно за этим Данила Багров устремляется в Америку. Конкретный пункт назначения и конкретная цель теперь изначально обозначены, потому и сюжет обретает более четкую, понятную и знакомую форму.

Америка в «Брате 2» – не что иное, как вариация тридевятого царства, которое есть вариация царства мертвых. Куда нельзя попасть, не соблюдя ритуал, включающий произнесение особого заклинания («Конференция по новым компьютерным технологиям и защите компьютерных программ» или «Нью-Йорк фильм фестиваль»). Помимо непосредственно злодея, герой Данила Багров там встречает и волшебного помощника, чье предназначение – доставить его к цели и затем помочь вернуться обратно, и нуждающуюся в спасении царевну.

Кроме того, Америка показана еще и как зеркально противоположная версия родного для Данилы Багрова мира, населенная доппельгангерами. Собственные двойники обнаруживаются у недовольного таксиста (такой же недовольный таксист), у Ирины Салтыковой (такая же звезда телеэкрана, но темнокожая) и даже у того дальнобойщика из закрывающей сцены первого «Брата» (добряк Бен). Ушлый бизнесмен и главный злодей Ричард Меннис, в свою очередь, приходится доппельгангером не менее ушлому бизнесмену Белкину, а хоккеист Дмитрий Громов – своему погибшему брату Косте.

Тема двойственности русской культуре, надо сказать, была свойственна во все времена. Весьма ярко она проявлялась, среди прочего, во всенародно любимых советских комедиях: мотив раздваивания реальности ясно прослеживается в таких народных хитах, как «Ирония судьбы», «Бриллиантовая рука», «Джентльмены удачи» и других. «Брат 2» не просто эту традицию продолжает, но и актуализирует сам мотив, находя в нем объяснение некоторым глобальным процессам. У самого Данилы Багрова ведь тоже доппельгангер наличествует – это его брат Виктор, он же Татарин. Тоже мифический герой, но совершенно иного типа. А именно – трикстер.

Для трикстера характерны качества противоположные тем, которыми наделен культурный герой. Трикстеры плутоваты, распущенны, своенравны и движимы эгоизмом. Тем не менее нередко трикстер и культурный герой являются братьями (а когда-то являлись и единым целым), причем трикстер может как строить козни, так и помогать герою. В «Брате 2» Виктор Багров помогает Даниле Багрову только в той части фильма, действие которого разворачивается в Москве. Попав в Америку, он уже практически никак не участвует в сюжете, а лишь трикстерствует в свое удовольствие. В конце концов он, будучи пойман чикагскими копами, возвещает о том, что остается здесь – в загробной Америке – навсегда. И брат не порывается его выручать. Потому что Виктор Багров принадлежит этому зазеркалью, а не тому миру, в который далее возвращается Данила.

Что же касается злодея Ричарда Менниса, то герой не уничтожает его физически. Он вообще добирается до него не для того, чтобы убить. Этого, во-первых, не требуется, а во-вторых, это невозможно. Ровно по той же причине, по которой Круглого не смог бы убить какой-нибудь Джон Рэмбо. В Америке своих героев с такими полномочиями хватает. Исполнение воли погибшего друга и освобождение из финансового плена хоккеиста Дмитрия Громова – это цель изначальная, но далеко не главная. Данила Багров добирается до Ричарда Менниса на самом деле для того, чтобы сообщить ему о глобальном сдвиге парадигмы. И все мы знаем наизусть это сообщение: «Сила – в правде. У кого правда – тот и сильнее». Тем самым осуществляется символическое, но, как мы теперь уже могли убедиться, получившее вполне осязаемое воплощение отделение мира Данилы Багрова – мира, где сила в правде, от мира Ричарда Менниса и Виктора Багрова – мира, где сила в деньгах. Что также позволяет видеть в братьях Багровых отголоски фратриальных героев.

Пожалуй, дальше разжевывать символизм «Брата 2», заключенный и в песне «Гудбай, Америка», и в реплике «мы домой летим», и во всяком тому подобном, излишне. И так все понятно. Но вот на что внимание все же следует обратить: чем больше лет проходит лет с премьеры «Брата 2», тем это «все понятно» становится понятнее. Таким образом, фильм «Брат 2» правомерно квалифицировать как самоисполняющееся пророчество. В детали того, как именно оно самоисполняется прямо на наших глазах, вдаваться не будем. Потому что, опять же, и так все понятно.

Как «Брату 2» удалось так точно предопределить будущее не только России, но и немалой части всей планеты, также не имеет смысла гадать. Гений Балабанова, плюс мифологическая основа, плюс начавшее сбываться в короткие сроки пророчество первого «Брата», что усилило подсознательную веру в пророческую суть «Брата 2», – это, допустим, те факторы, что лежат на поверхности. Но не будем забывать и о других факторах. Та самая система норм и правил, лежащая в основе переустройства мира Данилой Багровым, – вроде бы такие простые, но неизменно откликающиеся в душе русского человека истины, которые, будучи высказаны вслух, да еще и устами столь обаятельного и располагающего к себе молодого человека, обретают неизмеримо громадную ценность. Все это и способствовало формированию вокруг дилогии культа поистине национального масштаба. Ну а культ – штука такая. Если достаточную массу наберет да мощь аккумулирует, то вполне может переродиться во что-то действительно серьезное и могущественное. Тот же тезис «сила – в правде» – уже не просто красивая реплика. А настоящий догмат, понимаемый не умом (умом-то как раз мы понимаем, что «правда» – величина относительная), но сердцем.