«Цветы нам не нужны»: Эффектная психологическая драма по мотивам Нюрнберга

В театре «Модерн» – премьера спектакля Юрия Грымова «Цветы нам не нужны». Это постановка не столько о зверствах нацизма, сколько о тех, кто устроил настоящую бойню и ничуть в этом не раскаялся. В центре сюжета – семеро приспешников Гитлера, осужденных в Нюрнберге: министры, дипломаты и военные деятели. Их лица зрители могут видеть уже при входе в зал: трибуны возведены, занавес поднят. Напряжение можно резать ножом.

Нервы сдают постепенно: первым на суде выступает Альберт Шпеер (Вадим Пинский), любимый архитектор Гитлера и министр военной промышленности, сгубивший на производствах миллионы людей. Такой порядок – не случайность. Несмотря на многофигурную композицию, именно глазами «единственного хорошего нациста», как его прозвали газетчики, зритель увидит обитателей тюрьмы Шпандау. Там их запрут на десятки лет, но пока что они ссылаются на долг перед Родиной, взывают к Богу и твердят о бесчеловечности судей.

На крик переходит Рудольф Гесс – заместитель фюрера, ставший после его смерти «нацистом номер один». Он так и не откроется соучастникам до конца, хотя выражение ужаса не раз застынет на его лице. Безупречная, глубокая игра Юрия Анпилогова позволяет увидеть Гесса в самых разных состояниях – от привычного высокомерия до болезненного помешательства. Он саботирует тюремные работы, симулирует беспамятство, страдает от мании величия. Не человек, а настоящая бездна, изничтожающая любой свет вокруг себя.

Тьма действительно подступает со всех сторон. Лампочка в камере то и дело перегорает («при нас такого не было!»), фонари охранников выхватывают испуганные глаза, а огоньки зажигалок – искаженную мимику. Изломанные фигуры, тюремные робы, лихорадочные планы – в Шпандау бывшие творцы истории проводят несколько десятилетий, узнавая о жизни из прорезанных газет и обрывков новостей. События в Корее и смерть Сталина, Вьетнам и полет человека в космос, убийство Кеннеди и Карибский кризис. Эхо ушедшей войны звучит все громче – куда оглушительнее радиопомех и взорвавшихся лампочек.

О долгожданном мире молится не только тюремный капеллан, но и четверка охранников: советский, французский, английский и американский. Они не всегда понимают друг друга – сказываются менталитет и взаимные обиды, но хотя бы стараются относиться друг к другу по-человечески. Чего не скажешь об узниках ­– отношение к ним если и меняется, то только в худшую сторону.

Годы в заключении тем временем берут свое: юмор становится все более висельным (спокойное отчаяние, помноженное на безысходность), а в камерах возникают призраки прошлого. Живые, как жены преступников, или мертвые – совершенно неважно. Шпеер пишет биографию Гитлера на туалетной бумаге и тут же вступает с ним в спор – истеричный фюрер то и дело материализуется поблизости.

Ближайшая аналогия, как ни странно, – «Кролик Джоджо»: то же слепое поклонение, тот же неискоренимый голос в голове. Проекция, наваждение, фантом. Но фантом узнаваемый: здесь и фирменная экспрессия, и дьявольский смех, и пугающая до дрожи фраза «Я всегда буду здесь».

Грымов уверен, что нельзя допускать карикатурного изображения врага, поскольку враг всегда страшен. Здесь любые гримасы внушают только ужас – даже когда происходящее теряет связь с реальностью. Вот Гитлер превращается в Чаплина времен «Великого диктатора», вот начинается и заканчивается факельное шествие, а вот за спинами героев возникает зловещий ангел.

«У фашизма нет четкого определения, это неуловимая субстанция, которая смердит», – говорит Александр Борисов, играющий главу гитлерюгенда. А уже из уст его самоуверенного персонажа следует, что это еще и химера. Живучая настолько, что истребить ее практически невозможно.

В «Цветах» много кричат и постоянно ищут виноватых, лгут самим себе и проклинают друг друга. Если в грымовской трилогии «Антихрист и Христос» есть и тьма, и свет, то здесь нет места раскаянию – только мыслям о реванше. Слезы, даже искренние, не приносят облегчения, лишь выдают жалость к себе. Финал у этой трехчасовой истории не менее эффектный: все маски наконец сброшены под ослепляющий свет прожекторов и гром Paint It Black. Новая эра, старые грехи. Лучшей точки и не придумаешь.