Чтобы чаще улыбались: 40 лет телефильму «Тот самый Мюнхгаузен»

Фильм-притча Марка Захарова о любви и свободе «Обыкновенное чудо» было показано советским телевидением 1 января 1979 года. Картина имела такой успех у зрителей, что режиссер сразу получил заказ на еще одну новогоднюю сказку и немедленно приступил к съемкам — новая лента должна была выйти спустя год.

В качестве основы для следующей экранизации Захаров выбрал пьесу Григория Горина «Самый правдивый». Она уже несколько лет шла в московском театре Советской Армии, и постановщик положил на нее глаз, решив перенести на экран вместе с музыкой Алексея Рыбникова. Но, взявшись за сценарий, он первым делом начал перекраивать оригинальный текст.

«В кино так принято, — позже объяснял он. — Режиссер волей-неволей вползает в драматургическую структуру. Гриша прекрасно понимал, что так и должно быть». Захаров решил добавить в историю события, которые кажутся фантастическими, но тем не менее происходят наяву и подтверждают правоту барона Мюнхгаузена — ведь он никогда не врет!

Режиссер очень хотел видеть на экране того самого оленя, у которого во лбу выросло вишневое дерево. В романе Рудольфа Эриха Распе эта байка появилась не случайно — она была аллюзией на легенду о святом Евстафии, покровителе охотников: он принял христианство, когда увидел между оленьих рогов образ Спасителя — того оленя было принято изображать с распятием во лбу.

Советские цензоры не были столь искушенными и подкованными, чтобы различить в старинной сказке отсылку к религиозному сюжету. Подходящее животное быстро нашли в питомнике. Захаров решил примотать ветки к его рогам скотчем, но не тут-то было: вскоре выяснилось, что парнокопытное просто не подпустит к себе человека. Так в фильме появился первый доморощенный спецэффект (в то время их именовали «комбинированными съемками») — танцовщик с вишневым деревцем в руках повторял движения головы оленя на фоне черного бархата, а потом изображения наложили друг на друга.

Захаров дополнил сценарий Горина и другими деталями. В его истории появился герцог, отсутствующий в пьесе, — на эту роль режиссер прочил Леонида Броневого, которого в тот момент переманивал в свой театр «Ленком» из Театра на Малой Бронной: «Броневой подходил идеально: у него был большой опыт наблюдений над людьми, которые нами командовали. Интонацию герцога мы заимствовали у директора «Мосфильма», который начинал любой разговор с фразы «Ну… задумано интересно».

Однако главная перемена коснулась образа главного героя. Мюнхгаузена было принято изображать человеком пожилым — ветераном военных походов, потчующим сограждан байками о своем героическом прошлом. Таким он выглядел на канонических иллюстрациях Гюстава Доре в книге Распе. На сцене барона в полном соответствии с каноном исполнял патриарх советского кино Владимир Зельдин, которому тогда было за 60. Но Захаров видел в этой роли исключительно 35-летнего Олега Янковского.

«Есть актеры, которые могут хорошо сыграть, но их лицо обретает выразительность, только если на них долго ставить свет. А Янковский, как кошка, его как ни снимай — в темноте, при свете, слева, справа, ставь на него свет или нет — он все равно выразителен», — говорил Захаров.

Ему пришлось долго убеждать худсовет, что актер романтического и героического амплуа вполне годится и для комедии. «Я благодарен Марку Захарову за то, что он, поверив в меня, разглядел во мне ту нетипичную комедийность, способность передать грустную иронию персонажа, которой сам я, откровенно говоря, в себе не подозревал», — позднее скажет Янковский.

Роль невенчанной жены барона Марты режиссер предназначал для новой звезды «Ленкома» Татьяны Догилевой. «Фильм был совместным производством «Мосфильма» и «Ленкома» неофициально, но этот момент подразумевался. И я хотел, чтобы в нем было как можно больше наших», — говорил Захаров. Однако у телевизионного начальства возникли свои соображения на этот счет, и Догилеву не утвердили.

«Моя кандидатура появилась в списке претенденток в последний момент, — напишет спустя годы в книге мемуаров Елена Коренева. — Когда я в костюме и гриме делала фотопробы на студии, пришло известие о гибели Ларисы Шепитько. Фотограф щелкал вспышкой, а на моем лице, под париком, нахлобученным на голову, застыл вопрос: зачем? Возможно, лицо на фото имело нужное для образа выражение, и меня утвердили на роль Марты».

Родным городом барона Мюнхгаузена был Ганновер, в те времена находившийся на территории ФРГ, поэтому снимать решено было в тихом и уютном местечке Вернигероде в ГДР. Во время войны город не пострадал от бомбежек, там сохранилось множество старинных построек в стиле фахверк (несущие вертикальные столбы и распорные наклонные балки видны снаружи и контрастно окрашены, — КР), неоготический замок и ратуша, которые выглядели сказочно и очень украсили фильм.

В советский период любая зарубежная командировка была событием даже для киношников. Захаров рассказывал: «Человека три из съемочной группы впервые выехали за границу, и настоящим ударом для них стал первый же продовольственный магазин. Хотя я предупреждал: «Не пугайтесь, там будет 80 сортов колбасы». У привыкших к дефициту советских людей от этой колбасы случались психические срывы, поэтому у органов с Лубянки была стратегия: сперва отправлять людей в Монголию, Болгарию, чтобы пообвыклись, и только потом — в капстрану!»

Актриса Инна Чурикова позже вспоминала про съемки, что «за границей для нас все было в новинку — я тогда первый раз попробовала йогурт». Однако Коренева была в этой командировке единственной женщиной среди блестящей мужской компании — Чурикова появлялась на съемочной площадке только наездами.

«Когда шутки с пивом и эксперименты с немецким языком исчерпали себя, наступила пора маеты романтическо-сексуального свойства, — рассказывала она в своих мемуарах. — Пару раз я была схвачена возбужденными юношами в коридоре гостиницы, доставлена на руках в номер к главному герою и брошена на кровать как пленница, но, кроме хохота и щекотки, ничего не случилось».

Всерьез приударить за дамой ни один из кавалеров не решался — Янковский лишь сыпал куртуазными намеками, а Леонид Ярмольник, которого как закадычного приятеля привел на съемки Александр Абдулов, предложил Кореневой руку и сердце, но сразу же признался, что просто брал ее «на слабо». Годы спустя он будет говорить: «Я думаю, что отчасти я попал в картину, потому что подходил по своей дури». Атмосфера на площадке была теплой и дружеской, шутки и розыгрыши между актерами не прекращались, и заводилой, как правило, был Абдулов. Это приподнятое бурлескное настроение сохранилось и в фильме.
Не до шуток Захарову стало в тот момент, когда на съемки из капиталистического Гамбурга приехал близкий друг Кореневой, эмигрировавший из СССР, и они провели вместе пару дней. За актерами за границей непременно присматривали люди из КГБ, и случись что — режиссеру бы не поздоровилось.

Сама Коренева вспоминала: «Он предложил мне: «Давай сбежим! Посадим тебя в машину и махнем через границу». Я задумалась: «А кино как же? Надо досняться». Тогда задумался он: «Да, нехорошо ребят подводить. А то бы махнули в Голливуд, вставили бы зубы с бриллиантовой крошкой… но картину бросать нельзя».
Режиссеру между тем приходилось иметь дело не только со своими актерами, но и с немецкой массовкой. «Они люди исполнительные, слушались. Но их было так много, что в какой-то момент я понял, что теряю контакт и переводчик бессилен мне помочь. И неожиданно для себя гаркнул что-то типа «хальт, этеншен!» От крика в таком гнусном тембре на площадке все мгновенно организовались».
И вот съемки окончены, теперь Захарову предстояло «сдать» картину. Фильм готовился к Новому году, чиновники из худсовета пребывали в благодушном настроении и почти ничего не вырезали. Памятуя, как за год до «Мюнхгаузена» пострадало от цензурных правок «Обыкновенное чудо», наученный горьким опытом режиссер показал цензорам ленту с черновой фонограммой, где некоторые реплики звучали невнятно.

Придрались лишь к фривольной песенке пастушки, которую на экране исполняла Любовь Полищук, и сцене, когда охотники на привале признаются барону, что «учатся по его книгам», — в ней усмотрели издевательский намек на то, что мемуары тогдашнего генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Брежнева «Малая земля» включили для изучения в школьную программу. Марк Захаров всегда был одним из немногих отечественных режиссеров, кто относился к телефильмам не как к халтуре между нетленками для большого экрана, но как к особому искусству. Для них он изобрел собственный метод съемок: чтобы создать нужное настроение в кадре, постановщик включал на площадке музыкальную фонограмму.

Пусть черновой звук и не входил в финальный монтаж, но это все равно давало удивительный эффект. И зритель отвечал ему искренней любовью: все телепроекты Захарова вошли в золотой фонд советского кино, и притча про барона-фантазера, который никогда не врал, — конечно, среди них.

В подцензурном советском кино было принято говорить об актуальных событиях эзоповым языком, и, глядя на бюрократов и филистеров, окружавших барона, зрители сразу же считывали каждый полунамек как отсылку к своему собственному бытию. Захарову удалось сохранить легкую, радостную, ироничную интонацию, даже когда речь шла о событиях весьма трагических.

Картина давала публике надежду, убеждая, что все в этой, казалось бы, серой жизни не напрасно. Актер «Ленкома» Владимир Долинский, сыгравший небольшую роль пастора, спустя годы вспоминая о «Мюнхгаузене», так объяснил секрет фильма: «Мы смотрели на экран и понимали, что все это — про каждого из нас!»

Поразительно, но любовь к картине не угасает, несмотря на то что времена уже не те, и страна не та… Наверное, потому, что прошло 40 лет, а люди все те же, и мы по-прежнему слишком редко улыбаемся.