Быть или не быть спектаклю «Шекспиргамлет»?

«А не замахнуться ли нам на Вильяма, понимаете ли, нашего Шекспира?» Эта легендарная киноцитата давно стала символом театральных претензий на творчество драматурга. И чем больше трактовок выходит, тем рискованнее прибегать к классическому материалу. И все же Евгений Марчелли замахнулся, выбрав «Гамлета» и переместив его персонажей в современность. В его интерпретации из классической трагедии получилась история семьи, в которой сын, как обычный подросток-бунтарь, не может пережить измену матери и предательство дяди…

Спектакль начинается внезапно – еще до того, как в зале гаснет свет. Зрители только рассаживаются по местам, а по сцене уже неприкаянно, словно в приступе деменции, бродит тень отца Гамлета (Александр Филиппенко). Потом, беспрестанно обнимаясь и целуясь, появляются Клавдий (Сергей Юшкевич) и Гертруда (Евгения Крюкова). И тут же Клавдий ломает четвертую стену, обращаясь к зрителям…

Или не к ним? В прозаической форме – привычной, стихотворной в спектакле вообще практически нет – Клавдий объявляет датчанам, что их король умер, а он как брат правителя всходит на престол и берет в жены его вдову. Гертруда, стоя спиной к залу, не то притворно плачет, не то смеется, а рядом в тени стоит, не отрывая от парочки взгляд, какой-то бритый паренек. Это, собственно, и есть Гамлет (Кирилл Быркин)… 

Понять, кто это, мудрено во многом потому, что Гамлет – как и Лаэрт (Митя Федоров), Розенкранц (Влад Боковин) и Гильденстерн (Сергей Зотов), будто играет в том, в чем пришел на работу, а мы на неофициальном предпремьерном прогоне, когда еще можно оттачивать роль без костюмов, декораций и грима. 

Которых и нет – на сцене ни одного предмета мебели, ни декораций, ни фонов. Лишь во втором действии выносят кресла-мешки, на одном из них Гертруда в глубоком обмороке возлежит последние полчаса постановки, да Рейнальдо (Роман Кириллов) выносит стойку с рапирами для финальной дуэли Гамлета и Лаэрта. Но эти предметы – техническая необходимость, на сцене лишь персонажи и их текст.

Аскетизм, возведенный в абсолют. Актерская игра, как она есть, – не прикрытая позолотой дорогой сценографии, пышных костюмов и торжественного музыкального ряда – музыка в спектакле тоже присутствует минимально. Трагедия Шекспира в версии Евгения Марчелли и так выглядит предельно непривычно – без знакомого со школы текста, без «Быть или не быть?» (то есть эта фраза там есть, но только она), без «бедного Йорика», – а тут еще и жанровые каноны порушены.

«Шекспиргамлет» напичкан комедией – вербальными, пластическими и визуальными гэгами – под завязку. В частности, Офелия (Анна Галинова) внезапно предстает некрасивой рыжей толстушкой, которая, впав в безумие, изрекает «Карету мне, карету!», а это уже «несколько из другой оперы» (а точнее, монолога Чацкого из комедии Грибоедова «Горе от ума»). Клавдий, присаживаясь рядом с Лаэртом на кресло-мешок, валится с него через голову назад, а Рейнальдо, одетый в огромное вязаное кигуруми, выглядит и носится вразвалочку по сцене как большой черный цыпленок. 

За Офелией повсюду как привидение ходит странная девушка (Анастасия Белова) в «маленьком черном платье» и безмолвно стоит, не шелохнувшись, пока та не уходит со сцены. Это выглядит «висящим на стене ружьем», которое обязано выстрелить. И оно «стреляет» – в конце немая обретает голос: служанка Офелии рассказывает о гибели хозяйки. Хотя рассказом это назвать трудно. Скорее она каркает, и это карканье переводит на нормальный человеческий язык как всегда услужливо прибежавший Рейнальдо.

В общем, все как обычной жизни – где проблемы тесно переплетаются со смехом и нелепыми ситуациями, любовь и ненависть идут рука об руку, родные делают друг другу больно, не задумываясь, а месть иногда рождается из неумения самому любить, что, собственно, и демонстрирует новый Гамлет.

Помимо множества режиссерских находок, нельзя не отметить художественные решения. Весь спектакль по сути черно-белый. Все и всё на сцене – задник, костюмы – исключительно монохромно. Словно мы оказались в «Городе грехов». В фильме Роберта Родригеса, правда, были отдельные цветные вкрапления, которые усиливали эффект. Есть они и тут: так, Клавдий в одном из монологов внезапно начинает отхаркивать кровь, являя зрителю алые пятна на платке, словно в «Театре» Моэма. 

Так что же такое «Шекспиргамлет»? Трагедия? Точно нет. Комедия? Отчасти – безусловно. А что наша действительность? Наверное, именно поэтому и заканчивается спектакль не точкой, а многоточием, оставляя зрителю самому решить, быть или не быть такому Гамлету. А вместе с ним – быть или не быть и самому представлению.